Дело Мотапана

— Теперь нам нужно поговорить, — продолжил Куртомер, как только все было сделано. — Вернемся в комнату Жюльена.

Он командовал, и никто не думал с ним спорить. Войдя, отставной лейтенант поставил подсвечник на камин и сказал, не повышая голоса:

— Граф, ваш сын будет освобожден завтра утром; у нас в руках человек, который принес к вам в дом опаловое ожерелье.

— Если только он захочет тут остаться. Я не понимаю, как он решился сюда вернуться? — прошептал Дутрлез.

— Разве ты не видел, что он спит?

— Как, разве он…

— Лунатик! Более того — это каталепсия. Он может несколько часов просидеть в одной позе.

— Ты видел его лицо?

— Конечно! Я смотрел прямо на него. Это Мотапан.

— Мотапан! — воскликнули в один голос граф и Дутрлез.

— Да! Сам Мотапан, — спокойно ответил Жак де Куртомер. — Мы с Дутрлезом не напрасно подозревали его.

— А ты уверен, что он спит?

— Разумеется! Неужели ты думаешь, что если бы он не был в таком состоянии, то позволил бы загнать себя в ловушку? Надо вам сказать, что это не первый лунатик, которого я вижу. У нас на «Юноне» был матрос-лунатик. Он взбирался на мачту и спускался, не просыпаясь; мало того, он слышал приказы и исполнял их.

— Мотапан! — повторил пораженный Кальпренед. — Он вошел ко мне, сам не зная, что делает? Это невозможно.

— Вы забываете, что он очень долго жил в этой квартире. Без всякого сомнения, он оставил у себя ключ и во сне машинально возвращался сюда. Он приходил сюда не один раз… Прошлой ночью, например, мой друг Дутрлез встретил его на лестнице. Они столкнулись в темноте, и Мотапан не проснулся… Он продолжал свой путь и спокойно вошел к вам дом.

— Стало быть, это он принес ожерелье?

— Не сомневайтесь, граф!

— Но… зачем он его принес?

— О! Очень просто! Этот человек — коллекционер и сумасшедший. Он собирает драгоценные камни и золото. Лунатики ведут себя во сне так же, как наяву, с той разницей, что в их поступках нет логики. Они действуют по привычке. Скупец-лунатик возвращается, чтобы полюбоваться своими сокровищами. Он их перебирает, иногда переносит с места на место. Мне рассказывали в Бресте историю о человеке, который каждую ночь ходил во сне из спальни в погреб и обратно — перепрятывал мешки с деньгами. Поэтому я убежден: ожерелье принес Мотапан, — прибавил Жак де Куртомер. — Очевидно, во время припадков лунатизма он переносит свои вещи с одного места на другое. Он взял опаловое ожерелье и спрятал его там, где вы его и нашли.

— В шкафчике возле двери в мою спальню.

— У него, вероятно, есть такой же шкафчик. И он думал, что кладет свою драгоценность туда. Может быть, он пришел за ним следующей ночью, чтобы забрать… И не нашел.

— Стало быть, он не сознает своих поступков?

— Абсолютно, если он в каталептическом сне.

— А когда проснется?

— Он ничего не помнит.

— Стало быть, он искренне обвинил моего сына?

— Я полагаю, да. Но это не помешало ему поступить непорядочно. Он воспользовался стечением обстоятельств, чтобы излить на вас свою ненависть, причина которой мне неизвестна. Он не подозревает, что сам себя обокрал.

— Но разве он не знает, что страдает лунатизмом?

— Может быть, и не знает. Ведь он одинок, и, вероятно, никто не видел его в этом состоянии.

— Ладно, займемся делом, — сказал Кальпренед. — Вы его заперли, но он проснется… Может быть, он уже проснулся.

— Нет! Припадок продолжается несколько часов, а Мотапан вышел из своей квартиры меньше десяти минут назад…

— Интересно, что теперь будет делать этот человек?

— То же, что уже делал… Вероятно, откроет какой-нибудь шкаф и что-нибудь спрячет. А потом попытается уйти. Смотрите, он уже пытается открыть дверь.

Кальпренед вздрогнул: с другой стороны двери скреблись.

— Он нашел замок, — продолжал Жак, — а ключа не может найти, потому что он снаружи. Теперь вы понимаете, почему я его запер?

— Да, но… Это не может продолжаться вечно.

— Это будет продолжаться столько, что мы успеем все устроить так, чтобы развязка удовлетворила нас и не понравилась барону. Вы спрашиваете, что он будет делать? А что делал в подобном случае матрос, о котором я вам говорил? Когда мы встречали его, спящего, на палубе, то шутя толкали его на офицерскую площадку, как я толкнул барона к вам, и наш матрос кружил по площадке, ища выхода. Он ходил до тех пор, пока не просыпался, часто целую ночь. Стало быть, у нас еще есть время.

— Извините, — произнес сильно взволнованный Кальпренед, — я чрезвычайно благодарен за участие, которое вы принимаете в судьбе моего сына при таких странных обстоятельствах… таких странных, что я не понимаю, как вы очутились у моих дверей, а главное, как Дутрлез попал ко мне… Но еще меньше я понимаю, какую пользу вы можете извлечь из поимки Мотапана.

— Его присутствие здесь доказывает, что Жюльен не виновен.

— Вам и мне — да, но Мотапан будет все отрицать. Вы сами сказали, что наутро он ничего не вспомнит.

— Это правда! Но поскольку он проснется при свидетелях, то будет не в состоянии оспаривать очевидное.

— При свидетелях? Вы хотите привести сюда соседей? Что вы! Люди, живущие в этом доме, неприязненно относятся ко мне и к моему семейству…

— Не все, — перебил Жак, глядя на Дутрлеза.

— Кого вы позовете в свидетели? — продолжал горячиться Кальпренед. — Бульруа, которые ненавидят нас? Они выступят против меня. Они способны сказать, что я заманил Мотапана в ловушку. Или вы позовете консьержа, который предан хозяину и телом и душой?

— Ваше сиятельство, — воскликнул отставной лейтенант, — я предвидел это… Хотя, конечно, не знал, что Мотапан лунатик… Но после вчерашнего печального происшествия мы с Дутрлезом старались придумать, что можно сделать для вашего несправедливо обвиненного сына.

— Вы — конечно, но я думал, что месье Дутрлез, напротив…

— Вы ошибались, граф, у вашего сына нет защитника преданнее, чем мой друг Альбер. Мы знали, что к вам в квартиру несколько раз входил какой-то человек, и решили подкараулить и поймать его. Мы договорились, что я буду ждать на лестнице, а Дутрлез — внутри.

— Хотелось бы знать, каким образом месье Дутрлез открыл дверь моей квартиры, — перебил Кальпренед.

— Мы вам все объясним позднее, — поспешно сказал Жак, — сейчас на счету каждая минута. Я должен ехать за свидетелем, который настолько беспристрастен и влиятелен, что никто не станет оспаривать его слова.

— Кто же это?

— Полицейский комиссар, арестовавший вашего сына.

— Комиссар! — повторил Кальпренед. — И вы рассчитываете на его помощь, чтобы доказать невиновность Жюльена?

Дутрлез молчал, но по его лицу было видно, что он сомневался в затее своего друга.

— Действительно, — ответил Жак де Куртомер, — полицейский комиссар сначала считал Жюльена виновным. У меня самого были сомнения. Я присутствовал при аресте вашего сына, я провожал его до тюрьмы, и, признаюсь, его ответы не казались мне убедительными. Ничего удивительного, что человек, обязанный искать преступника, дал показания против него. Но теперь он думает иначе.

— Откуда вы знаете?

— Знаю, потому что он сам мне сказал об этом.

— Ты его видел? — воскликнул Дутрлез.

— Я провел час в кабинете комиссара, прежде чем ехать к тебе. Еще вчера вечером я понял, что он добрый человек… Каждый раз, когда Жюльен говорил то, что могло ему повредить, полицейский предупреждал его об этом. Словом, после разговора с Адрианом я поехал к этому комиссару. Он знал, что я брат следователя, и принял меня прекрасно, а я сообщил ему, что украденное ожерелье отдано в канцелярию. Это была важная деталь, поскольку подозревали, что Жюльен продал его или заложил. После этого я рассказал ему все… Что Мотапан — человек подозрительный… Что он не расположен к семейству Кальпренедов… Повторил рассказ Жюльена — о том, что по ночам в его комнату несколько раз входили… Сообщил, что мы намерены выследить ночного злоумышленника. Комиссар одобрил наш план. Он даже сказал, что был бы рад стать свидетелем этих странных ночных прогулок. Я воспользовался этим и спросил, где и как его найти, если понадобится помощь. Так что осталось только привезти его сюда.