Дело Мотапана

— При условии, что тебе накачивают воздух, так?

— Разумеется! Я еще не научился дышать, как рыба.

— Сколько человек нужно для этого аппарата?

— Обычно работают втроем, но достаточно и двоих.

— Как! Можно работать с насосом в одиночку?

— Да, я пробовал. Нужно только привыкнуть. Это не так трудно, как управлять рулем, а ты — отличный моряк.

— Я немного заржавел, но все равно не растеряюсь, если придется командовать судном. Так ты выбрал меня?

— Я мог выбрать только тебя. Ведь жизнь водолаза зависит от товарища, который накачивает воздух. Если он остановится…

— Тот умрет, задохнется. Притом двенадцать миллионов — это искушение, и многие предпочтут не делиться.

— О! Этого я не боюсь. Работать в одиночку никому не удастся, и золото останется там же, где было.

— Если только он не осуществит свой план в самом конце. Даже если отказаться от последнего сундука, все равно достанется хорошая прибыль.

— Какая скверная мысль! — пробормотал Жиромон, слегка оторопев. — Но я знаю, что это только шутка. Повторяю, я предложу это дело лишь надежному другу.

— Предположим, этот друг — я. Допустим даже, что я научусь работать насосом. Сделай одолжение, скажи, как ты намерен действовать?

— Очень просто. Мы поедем в ту деревеньку, о которой я тебе говорил. Там есть уединенный дом, который мы снимем на время. Никого с собой брать не будем, а стряпать для нас будет жена какого-нибудь моряка. Ты, как и я, прослывешь оригиналом, страстным любителем рыбной ловли и прогулок по морю. У меня там есть все что нужно: парусная лодка, удочки, сети…

— Хорошо! А аппарат?

— Мы уложим его в ящик, его доставят в наш дом, и там уж мы сами его распакуем, а потом будем выходить в море каждый день и даже ночью под предлогом рыбной ловли. Тамошние жители привыкли к моим причудам, они не станут интересоваться нами. Я привезу тебя на то место, и мы определим точное положение судна. А когда все будет готово и нами перестанут интересоваться, увидев, что мы привозим столько же рыбы, сколько и рыбаки, однажды ночью мы положим снаряжение в лодку и незаметно уплывем.

— Ты думаешь, что, когда спустишься на дно, тебе останется только наклониться и подобрать слитки?

— Нет! Это будет долгое дело. Сначала нужно отыскать сундуки, потом разбить их топором.

— И ты считаешь, что способен на это?

— Да, я упражнялся в Витстебле.

— Очень хорошо! А когда ты разобьешь сундуки?

— Наполню мешок слитками, привяжу его к поясу, и ты меня вытащишь. Я могу спускаться раз пять за ночь. На берег мы вернемся еще до рассвета. Теперь, когда ты все знаешь, скажи, хорош ли мой план?

— Не уверен. Но можно попытаться. Сколько времени, по-твоему, понадобится, чтобы исчерпать этот золотой рудник?

— Не хочу тебя обманывать: месяца три… а может быть, и четыре. Нам надо обжиться на месте, да и сама операция требует времени.

— Это для меня слишком долго. Я должен быть здесь и охранять свои сокровища. Если отлучусь надолго, буду беспокоиться.

— Ты находишь, что двенадцать миллионов того не стоят?

— Я этого не говорю, мне нужно подумать. Я полагаю, ты не намерен ехать туда зимой?

— Я колеблюсь. Летом работать легче, но зато полно отдыхающих и туристов, которые могут нам помешать.

— И узнать меня — я очень известен в Париже.

— Именно! Между тем зимой там остаются одни местные жители. Нам будет спокойнее, только ветер может помешать выходить в море. Что ты скажешь?

Барон Мотапан молчал. Он был погружен в глубокие размышления.

— Жиромон, — проговорил он, наконец, — я не обещаю тебе ничего, но если я на это решусь, то поеду немедленно.

— Хорошо! Но когда?

— Когда засужу Кальпренеда-младшего, — ответил барон. — Я не успокоюсь, пока он не попадет в суд присяжных. А теперь, — прибавил он, с трудом вставая, — доставь мне удовольствие — убирайся. Уже одиннадцатый час. Я едва держусь на ногах.

IX

День показался Дутрлезу очень длинным. Он позавтракал у камина и оделся, чтобы выйти из дома. Альбер ждал, что его вызовет следователь, и очень хотел как можно скорее дать показания, мечтая загладить свою оплошность, которая стала причиной ареста Жюльена. Из-за него пострадал брат мадемуазель Кальпренед. Что должна была думать об этом восхитительная девушка, которую он любил? Ее визит несколько успокоил Дутрлеза. Он говорил себе, что если бы она не простила его, то не пришла бы с просьбой спасти Жюльена.

Она просила о помощи и Жака, но Жак был славным малым, совершенно не способным употребить это во зло. Притом Жак мог сыграть в спасении молодого Кальпренеда лишь скромную роль. Он сам уверял, что не имеет никакого влияния на своего брата. Дутрлез, напротив, мог повлиять на следователя — стоило ему объяснить, что барон Мотапан преувеличил факты и нет никаких доказательств того, что человек, поднимавшийся по лестнице в первом часу ночи, — Жюльен де ля Кальпренед. Незнакомец с ожерельем был выше и сильнее Жюльена. Кроме того, в квартиру графа де ля Кальпренеда не впервые входили ночью.

Эти и другие подробности должны были произвести на беспристрастного судью благоприятное впечатление, и Альбер несколько часов готовил свои показания. Но, к его величайшему удивлению и досаде, повестку он так и не получил. А между тем делопроизводитель Куртомера послал ее одновременно с повесткой барону. К несчастью, их получил консьерж Маршфруа и обе отдал своему хозяину. Он шпионил за жильцами и, не стесняясь, рассказывал все Мотапану.

Барон, опасаясь вмешательства Дутрлеза, приказал Маршфруа отдать тому повестку на следующий день. Он рассчитывал, что это помешает следователю первым выслушать Дутрлеза. Он даже надеялся, что Дутрлез получит строгий выговор за то, что не явился вовремя, и его небрежность настроит следователя против него. Но барон не мог предвидеть отставку Куртомера.

Бедный Альбер не получил повестку, но в шесть часов вечера ему доставили письмо, которое принесло новое разочарование. Жак писал, что не сможет с ним пообедать — тетка потребовала, чтобы он оставался у нее, пока она не ляжет спать. Он добавил, что придет к своему другу еще до полуночи, и уговаривал запастись терпением.

Дутрлез пришел в самое дурное расположение духа, и ему показалось, что Жак его бросает. А если он отказывается помогать, то не иначе как по совету брата. Дутрлез забыл, что отставной лейтенант Куртомер никому не позволяет командовать собой. Альберу даже нравилось думать: «Жак бросил дело, которое защищаю я и которое больше никто не осмеливается защищать. А я пойду до конца».

Он пообедал в одиночестве, потом отослал своего камердинера, который очень обрадовался этому, и уселся в курительной, откуда можно было наблюдать за окнами в квартирах графа и барона. Света не оказалось ни в одной, ни в другой, из чего Дутрлез заключил, что никого из них нет дома. Но он ошибался, потому что в это самое время Мотапан вел интересный разговор со своим старым товарищем Жиромоном. К десяти часам он увидел свет в спальне графа и в той комнате, где барон собирался спать в эту ночь. Из этих наблюдений Дутрлез сделал заключение, что оба вернулись домой. Тут раздался звонок, заставивший его вздрогнуть. Дутрлез пошел открывать: это оказался Жак.

— Очень рад, что не разбудил твоего камердинера! — воскликнул племянник маркизы де Вервен.

— Я приказал ему не вставать, если позвонят, — сказал Альбер. — Я не хотел, чтобы он тебя видел. Но, признаюсь, я тебя не ждал.

— Почему? Ты ведь получил мое письмо?

— Да, но думал, что твоя тетя…

— Моя тетя легла спать, и я не стал терять времени. Я нашел извозчика, который довез меня сюда за двенадцать минут. Но мы сможем действовать только после полуночи. У нас есть еще час.

— Да, по меньшей мере. Они пока не спят.

— Тем лучше! Мне хватит часа, чтобы рассказать все, что я узнал. У тебя есть из чего сделать грог? У меня пересохло в горле — я много говорил. А сигары есть?