Убийство в Эшли-Грин. Осторожно, яд! (сборник)

— Это не значит, что я не хочу тебя видеть, — добавил он. — Но особого смысла в твоем приезде не нахожу.

— Если он преуспеет в избавлении нас от тебя, в его приезде будет громадный смысл, — злобно сказал Кеннет. — Присаживайтесь, мой друг-суперинтендант, присаживайтесь! Чего вам предложить? Виски? Пива?

Суперинтендант отказался от угощения.

— Мне очень жаль прерывать эту… семейную вечеринку, — сказал он, — но…

— Ничего, — заговорил Кеннет. — Мы рады вас видеть. Правда, мой единокровный брат не рад, но, возможно, потому, что у него нечиста совесть. Зато остальные в восторге. Правда, Виолетта? Кстати, дорогая, ты вроде бы не знакома с нашим другом-суперинтендантом. Это он. Суперинтендант, это моя невеста — мисс Уильямс.

Виолетта слегка кивнула и одарила Ханнасайда той легкой, механической улыбкой, которую приберегала для тех, кто занимал в обществе более низкое положение, чем она. Отвернувшись от него, она вполголоса сказала Кеннету, что ей следует уйти. Кеннет тут же воспротивился, и она пошла на компромисс, тактично направившись в другой конец комнаты открыть окно.

Тем временем Джайлс представил суперинтенданта Роджеру, и Ханнасайд стал добродушно объяснять мнимую причину своего визита.

— Полагаю, вам сообщили, мистер Верекер, что ваш брат, мистер Арнольд Верекер, был убит ножом в Эшли-Грин в прошлую субботу, — начал он, — поэтому я уверен, что вы…

— Да, мне сказали, — ответил Роджер, — но я не имею к этому никакого отношения. Естественно, я был потрясен этой вестью. Даже не поверил сперва.

— Должно быть, это было жуткое потрясение, — сочувственно согласился Ханнасайд.

— Да, конечно. Если бы я узнал, что его застрелили или он сунул голову в газовую печь, то воспринял бы это иначе, теперь в этом нет ничего удивительного. Однако нож в спину — совершенно необычный способ убийства для Англии. Мне сразу же вспомнилась Колумбия.

— Действительно, — сказал Ханнасайд. — Вы только что вернулись из Колумбии?

— О нет, — уклончиво ответил Роджер. — Но я жил в тех краях какое-то время. Мне там не нравилось, но вы поразились бы тому, какая в Колумбии поножовщина. Во всяком случае, при мне было так, но, конечно, теперь положение могло измениться.

— Я всегда считал те края варварскими, — сказал Ханнасайд. — Однако говорят, что Южная Америка — материк будущего.

— Чего только не скажут, — махнул рукой Роджер.

Ханнасайд упорно продолжал расспросы:

— Откуда вы прибыли?

— Из Буэнос-Айреса, — ответил Роджер. — Только наводить там справки обо мне не имеет смысла, я жил под другой фамилией. Так удобнее, — пояснил он.

— Понятно, — сказал Ханнасайд. — Значит, вы только что вернулись. Когда сошли на берег?

— Вчера, — ответил Роджер, недоверчиво глядя на него.

Ханнасайд улыбнулся.

— Мне это представляется замечательным алиби, — беспечно сказал он. — Как называлось ваше судно?

— Знаете, я забыл, — ответил Роджер, — если только знал, в чем слегка сомневаюсь. Сказать по правде, я не особенно интересуюсь судами. Есть люди, которые, едва взойдя на борт, начинают знакомиться с главным механиком, чтобы иметь возможность спуститься в машинное отделение. Честно говоря, это отвратительное, дурно пахнущее место. Терпеть его не могу.

Джайлс, который полушутливо-полусерьезно расспрашивал Антонию, помирилась ли она с Мезурье, повернул голову и сказал:

— Должен же ты помнить название судна?

— С какой стати «должен»? — ответил Роджер. — Я могу забыть и более важные вещи. Хотя не говорю, что оно не вспомнится. Очень часто вещи вспоминаются, даже те, что случились много лет назад.

— Забывчивость тебе будет кстати, — заметил Кеннет, закуривая сигарету. — Как глупо ты поступил, назвав нам свою вымышленную фамилию! Мог бы и ее забыть.

— Нет, — возразил Роджер с неожиданной злобой, — не мог. Если бы тебя много лет называли Фишером, ты бы тоже ее не забыл.

— Мне только что пришла на ум жуткая мысль, — неожиданно сказала Антония. — Ты женат?

— Это не важно, — отрывисто произнес Кеннет. — Один только факт, что он жив, загубил все.

— Не совсем, — ответила Антония. — В конце концов, он должен умереть намного раньше тебя, потому что ему почти сорок. Вот только если у него целые орды детей, тут уж ничего не поделаешь.

— Об этом не беспокойтесь, — сказал Роджер, — потому что я не женат. Я совершил в жизни много глупостей, но никому не позволил женить меня на себе.

— Замечательно! — издевательски произнес Кеннет. — Так легко представить пылкую очередь рвущихся за тебя замуж…

— Не пытайся острить, — умоляюще произнес Роджер. — Это очень беспокойная привычка. Все, чего я хочу, — это спокойная жизнь, но как ее добиться, если ты умничаешь, а полицейские снуют туда-сюда, как…

— А все, чего я хотел, — злобно перебил его Кеннет, — это чтобы ты оставался подобающе погребенным!

— Антипатия, мистер Верекер? Или вы обнаружили, что обретение крупного состояния не столь маловажное событие, как вы хотели нас убедить?

В ровном голосе суперинтенданта слышалась ироническая нотка. При звуке его Кеннет повернулся, не теряя самообладания, но насторожился, и его дурное расположение духа мгновенно улетучилось. Взгляд стал вызывающим, озорная улыбка появилась вновь.

— «Удар, удар всерьез!» И все-таки, мой друг-суперинтендант, вы подозревали бы меня больше, если бы казалось, что мне безразлично, унаследую ли я состояние Арнольда.

— Возможно, — признал Ханнасайд. — Но вам следует подумать, не могу ли я подозревать, что выказываете вы досады гораздо больше, чем испытываете, с целью напустить нам пыли в глаза. — Он сделал паузу и, поскольку Кеннет ответил не сразу, добавил: — «Опять удар. Не правда ли?»

Кеннет засмеялся и сказал, не скрывая восхищения:

— «Удар. Не отрицаю». Знаете, вы начинаете мне очень нравиться.

— Я могу ответить вам такой же любезностью, если перестанете пытаться одурачить меня. Вы любите приводить цитаты из «Гамлета» (хотя не всегда уверены в источнике), поэтому приведу вам для размышления еще одну: «Увы, кулик попался. Я ловко сети, Озрик, расставлял и угодил в них за свое коварство».

— А, «я гибну сам за подлость и не встану!». Обещаю, Озрик, что этот разговор не изменит моего отношения к вам.

Роджер, сидя в кресле, подался к Джайлсу и сказал вполголоса:

— Я что-то ничего не понимаю. Его фамилия Озрик? Мне показалось, ты назвал его Ханнасайдом.

— Можно чрезмерно заумничаться, мистер Верекер.

— Поверю вам на слово. Но я только честен. Разве вы приехали не ради того, чтобы посмотреть, как я реагирую на возвращение блудного сына?

Ханнасайд слегка улыбнулся. Наблюдавшая за ним Антония бесстрастно произнесла:

— «Тот и другой в крови». Я надеялась, что смогу избавиться от него рано или поздно.

С этим замечанием недоумение Роджера, похоже, достигло предела. Он пытался следить за диалогом, но тут сдался и закрыл глаза.

— Кеннет, ты нам не помогаешь, — сказал Джайлс.

— А с какой мне стати вам помогать? Я не хочу разоблачения убийцы — если, конечно, это не Роджер. Я одобряю его.

Роджер открыл глаза.

— Вот это очень разумное замечание, — заговорил он. — Я имею в виду не то, что говорилось обо мне, а остальное. Я тоже не хочу знать, кто он, а раз мы не хотим, какое дело до этого всем прочим? Вот что не нравится мне в полицейских. Вечно суют нос в чужие дела.

— Нельзя осуждать их за это, — рассудительно сказала Антония. — Они обязаны так поступать. Но сейчас мне представляется гораздо более важным решить, что делать с тобой. Джайлс, тебе легко говорить, что не можешь одолжить ему денег, но не думай, что мы позволим Роджеру носить одежду Кеннета, пока ты сидишь на деньгах.

— Конечно, — оживился Роджер. — Уже хотя бы потому, что мне не нравятся его рубашки.

Антония тут же поднялась на защиту вкусов своего брата, и поскольку спор грозил перейти в отвлеченную дискуссию об элегантной одежде, Ханнасайд, видимо, счел самым разумным уйти. Верекеры почти не обратили внимания на уход суперинтенданта, но Джайлс проводил его до парадной двери и сказал, что находится полностью на его стороне.