Шерлок Холмс против Джека Потрошителя

— Разыскания Гранта завершились… правда, не так, как я предполагал, — улыбнулся Эллери.

— Да пребудет на нем благословение Божье! На них обоих. Я знаю, что он не помог вам, Эллери. Но я знала и другое: что вы найдете меня. Точно так же, как мистер Холмс нашел владельца футляра с хирургическими инструментами. Однако же мне интересно, как вам это удалось.

— Элементарно, бабушка Дебора. С самого начала было ясно, что у отправителя был какой-то личный интерес в судьбе этой рукописи. Я позвонил своему приятелю, который занимается генеалогией. И он без труда проследил ваш путь — ребенком вы покинули Ширский замок и попали под опеку той ветви вашей семьи, которая жила в Сан-Франциско. Я узнал имена четырех юных дам, которые были вместе с Грантом на той вечеринке, понимая, что одно из них приведет меня к цели. Выяснив, что в 1906 году вы вышли замуж за Барни Спейна, мой эксперт добрался до брака вашей дочери. А человек, за которого ваша дочь вышла замуж, носил фамилию Хагер. Что и требовалось доказать. — Он перестал улыбаться и посмотрел озабоченно. — Вы устали. Мы можем продолжить в другое время.

— О нет! Я себя прекрасно чувствую. — Ее глаза, не потерявшие блеск молодости, умоляюще смотрели на него. — Мой отец был удивительный, прекрасный человек. Добрый и мягкий. Он не мог быть чудовищем. И не был!

— Вы уверены, что не хотите прилечь?

— Нет, нет. Пока вы мне не расскажете…

— Тогда поудобнее устройтесь в кресле, бабушка Дебора. Расслабьтесь. А я буду рассказывать.

Эллери взял сухую старческую руку и под тиканье старинных дедовских часов в углу начал свое повествование. Маятник, подобно механическому пальцу, стирал секунду за секундой.

Время от времени маленькая хрупкая ручка, которую продолжал держать Эллери, вздрагивала, но потом замерла и лежала в ладони Эллери, как невесомый осенний лист.

В арке дверей дрогнула портьера, и появилась женщина средних лет в белом халате.

— Она заснула, — шепнул Эллери.

Он осторожно положил старческую руку на грудь бабушки Деборы и на цыпочках вышел из комнаты. Женщина проводила его до дверей.

— Я Сьюзен Бейтс, сиделка. Она все чаще и чаще засыпает таким образом.

Эллери попрощался, вышел из коттеджа, сел в машину и поехал обратно в Манхэттен. Он и сам чувствовал себя очень усталым. Даже старым.

Последняя запись в рукописи о деле Потрошителя, от 12 января 1908 года

Хотя меня беспокоила реакция Холмса, признаюсь, что, пользуясь его долгим отсутствием, я привел в порядок все свои записки о деле Джека-потрошителя. Уже прошло двадцать лет. Девять из них титулом герцога Ширского владел новый наследник, далекий родственник. Который, должен отметить, почти не бывал в Англии и весьма мало заботился и о титуле, и о его блистательной истории.

Я пришел к мысли, что пора уже поведать миру истину о деле Потрошителя, которое занимало выдающееся место — если можно употребить это слово! — в истории преступлений, и об усилиях Холмса положить конец кровавому разгулу этого монстра в Уайтчепеле.

По возвращении Холмса из-за границы я обсудил с ним этот вопрос, пустив в ход самые веские доказательства, какие только пришли мне в голову. Но убедить его мне не удалось — он был тверд, как алмаз.

— Нет, нет, Ватсон, не будем трогать эти кости. Мир не станет богаче, если опубликовать эту историю.

— Но, Холмс! Весь этот ваш труд…

— Мне очень жаль, Ватсон. Но это мое последнее слово.

— В таком случае, — сказал я, не скрывая огорчения, — разрешите мне подарить вам рукопись. Может, вы найдете ей лучшее применение — будете, например, раскуривать трубку.

— Я польщен, Ватсон, и тронут, — шутливо раскланялся он. — В обмен разрешите мне познакомить вас с подробностями небольшого дельца, которое я только что привел к успешному завершению. Вы можете сделать из него весьма интересную мелодраму и без промедления представить ее своим издателям. Мне пришлось иметь дело с брокером из Южной Америки, который едва не одурачил европейский финансовый синдикат, представив ему «подлинное» яйцо птицы Рух. Может быть, «История о Синдбаде-мореходе из Перу» в какой-то мере компенсирует ваше разочарование.

И эти его слова завершили дело.

Эллери объясняет

Эллери явился как раз вовремя. Инспектор Квин только что закончил читать повествование доктора Ватсона о деле Потрошителя и разочарованно вертел в руках «Дневник». Он поднял взгляд на Эллери:

— Очень хорошо, что она не опубликована. Холмс был прав.

— Я тоже так подумал.

Эллери подошел к бару.

— Черт бы побрал Гранта! Я забыл заказать шотландского.

— Как прошел разговор?

— Лучше, чем я ожидал.

— Значит, ты соврал, как настоящий джентльмен. Весьма благородно с твоей стороны.

— Я не врал.

— Что?

— Я не врал. Я рассказал ей всю правду.

— Значит, — холодно сказал инспектор Квин, — ты позволил себе гнусное предательство. Дебора Осборн любила своего отца и верила в него. Кроме того, она доверяла тебе. И ты вполне мог бы немного подправить истину — уж для этого-то ты достаточно жуликоват.

— Мне не надо было ничего подправлять.

— Как это? Что ты несешь! Хрупкая пожилая леди…

— А так, папа, — сказал Эллери, опускаясь в плетеное кресло, — что лорд Кэрфакс и Джек-потрошитель — это разные люди, и потому во вранье не было необходимости. Отец Деборы не был монстром. И она была права, все время веря в него. Она знала, и я знал…

— Но постой…

— …как и Шерлок Холмс.

Наступило долгое молчание. Pater пытался понять, что сказал filius, — и потерпел поражение.

— Эллери, но ведь тут все написано! — Инспектор похлопал ладошкой по «Дневнику».

— Да, написано.

— Ричард Осборн, он же лорд Кэрфакс, застигнут на месте преступления, когда с ножом в руке убивал свою последнюю жертву. Да ведь это же происходило на глазах у Ватсона, и он все описал!

— Насколько я понимаю, ты считаешь Ватсона добросовестным хроникером?

— Да, я так считаю. Кроме того, он лично видел все доказательства!

Встав, Эллери подошел к отцу, взял рукопись и вернулся к своему креслу.

— Кроме того, Ватсону не было чуждо ничто человеческое. Он был чрезмерно субъективен. Он видел то, что Холмс хотел ему показать. И сообщал то, что ему рассказывал Холмс.

— Ты хочешь сказать, что Холмс подвел его к такому выводу?

— Именно. К сожалению, в данной истории каждое слово из его уст звучало как истина в последней инстанции. Но самого главного он так и не сказал.

— Хорошо. Чего же он не сказал?

— Например, он никогда не называл Джека-потрошителя Ричардом Осборном или лордом Кэрфаксом.

— Не юли, — фыркнул инспектор.

Эллери полистал старую рукопись.

— Папа, неужели ты не заметил несоответствий в этой истории? Тебя же не устроил намек на шантаж?

— Шантаж? Дай-ка посмотреть…

— Напоминаю. Макс Клейн увидел возможность для шантажа, если он организует брак между Майклом Осборном и продажной девицей Анжелой. Учитывая, как герцог Ширский бережет честь имени, с точки зрения Клейна это имело смысл. Но не сработало. О браке и так стало известно, исчез повод для шантажа.

— Но Клейн сам признался Анжеле, что план провалился.

— Не совсем так. Через некоторое время после того, как он доставил пару обратно в Лондон, Клейн сказал ей, что брак как основа для шантажа теперь не важен, и хотел даже прикончить Майкла. Потому что ему, Клейну, привалила удача, он что-то узнал. И, выяснив, что новое оружие сработает куда убедительнее, он потерял всякий интерес к этим несчастным калекам.

— Но в рукописи нигде не говорится…

— Папа, кто такой этот Клейн? Кем он был? Холмс с самого начала понимал, насколько он важен, еще до того, как была установлена его личность, — он был для Холмса тем самым недостающим звеном. И, встретившись с Анжелой, он получил от нее исключительно важную информацию. Цитирую, что она сказала о Клейне: «О да, он здесь родился. Он знает тут каждый закоулок, в этом районе все его боятся, и мало кто осмеливается встать у него на пути».