Черная пелерина

Первой комиссар вызвал Гортензию.

Она уселась на краешке тахты. Угасший взгляд, углубившиеся складки вокруг рта, небрежный макияж — все это напоминало о возрасте мадам Дюмолен, но не о ее красоте. Комиссар, предрасположенный по натуре к умилению и мягкий по отношению к женщинам, сделал над собой усилие, чтобы придать голосу официальное звучание, а вопросам — объективную форму.

— Кто первый заметил, что Шарль Дюмолен мертв?

— Я.

— Прошу вас поподробнее описать все детали и обстоятельства.

— Вскоре после того, как вы ушли, муж пошел в свой кабинет. Минутой раньше возвратился Эдвард Фруассар. Мы некоторое время посидели на террасе, потом режиссер Маккинсли сказал, что идет к себе немножко отдохнуть. Уже пришел вечер, но жара все еще давала о себе знать. И я решила подышать более свежим воздухом… Я вообще почти ежедневно в эту пору выезжаю на автомобиле за пределы От-Мюрей. Это благоприятно действует мне на нервы, а сегодня я ощущала себя особенно разбитой… Вы ведь понимаете: сначала случай с брошкой, потом инцидент с Луизой… За рулем я успокаиваюсь, отдыхаю. Итак, я вывела машину из гаража и поехала в сторону Канн. Остановившись недалеко от Лебуа, я вышла и посидела достаточно долго в апельсиновой роще. Мне очень нравится это место. Когда начал накрапывать дождь, я возвратилась в машину. Дома была около двенадцати, может, чуть позже. Когда я въезжала во двор, то заметила, что в комнате Шарля горит свет. Это вполне нормально, он обычно работает в такое время. Еще работал, значит… Я заметила это чисто машинально, просто сравнив его окно с другими окнами. Свет горел еще в комнате Луизы, слабый свет, потому что Луиза зажигает свечи. Оба наших гостя стояли в холле, беседовали. Я пригласила их в столовую и велела Анни подать что-нибудь на стол. Шарль не любит есть на ночь… не любил есть на ночь, но я подумала, что, может, в виде исключения, из-за гостей… И поэтому я пошла наверх. Я постучала, но мне никто не отвечал. Я подумала, что Шарль не услышал меня. Постучала громче. Потом подергала ручку — дверь была заперта изнутри. И это меня еще не удивило: Шарль часто закрывает дверь на ключ. Я прошла через его спальню. В первое мгновенье мне показалось, что он спит. Я подошла… Ужасно! Я побежала вниз, кричала, кажется… Потом уж не помню, немного, во всяком случае помню. Фруассар, Маккинсли, прислуга, Луиза… Мы вошли еще раз. Сомневаться не приходилось. И я позвонила вам.

— Дверь между спальней и кабинетом оставалась открытой?

— Да, эту дверь Шарль никогда не закрывал на замок. Когда он работал допоздна, я входила, чтобы пожелать ему спокойной ночи.

— Ваш муж хранил в доме большие суммы денег?

— Никогда, Только на текущие расходы. Более значительные покупки и платежи он оплачивал чеками.

— Кого вы подозреваете? — спросил комиссар.

— Я? Нет, нет, я никого не подозреваю, никого! Я ничего не знаю. Это какое-то ужасное, темное происшествие…

— Сначала похищение бриллиантов, потом убийство. В самом деле, странные события, — сказал комиссар, медленно и четко произнося слова, чтобы они достигли сознания мадам Гортензии.

— Удивительное дело, — согласилась она, и вдруг в ее взгляде вспыхнула искорка интереса. — Вы нашли деньги в столе?

— Да. Больше трехсот тысяч.

— Вот, видите. Деньги целы. Какая же связь с брошкой?

— Вы считаете, что эти два факта не связаны друг с другом? — живо подхватил Лепер.

— Не знаю, не знаю. Мне так кажется.

— Мадам Гортензия, у вашего мужа были враги? Прошу ответить откровенно. — В тоне комиссара зазвучала менее официальная нота.

Гортензия молчала.

— Мне кажется… — медленно начал комиссар и сделал многозначительную паузу. — Мне кажется… — повторил он нехитрый испробованный прием, не спуская с Гортензии взгляда.

— Луиза? — неуверенно спросила мадам Дюмолен.

Лепер подпрыгнул на стуле.

— Вы были сегодня свидетелем неприятной сцены на террасе. Вы же сами слышали, мсье комиссар, что она говорила. Слышали ведь? — Гортензия произнесла эти слова возбужденным шепотом. — Это очень скрытная девушка. Мы ее по-настоящему никогда не знали. Воспринимали ее как родную дочь. А она всегда чужая, замкнутая, униженная тем, что ее взяли из приюта для бездомных детей, недоверчивая. Она гордилась работой Шарля, но на самом деле завидовала его славе! Она просто заболевала, когда Шарль добивался очередного успеха. Но не знаю, в самом деле не знаю… Это все ужасно!

— А Жакоб Калле? — бросил комиссар.

— Кто? — не поняла Гортензия.

— Жакоб Калле, предполагаемый похититель броши, который в воскресенье был в этом доме и которого до сих пор не удалось задержать. Вам не кажется, что сын кухарки мог ненавидеть вашего мужа?

— Да, — тихо сказала мадам Дюмолен, — о Жакобе я и забыла…

Потом комиссар пожелал говорить с Луизой. Когда Гортензия вышла из комнаты, комиссар взял шелковую куртку пижамы и под воротником обнаружил нашивку фирмы в Ницце. Все сходилось.

Войдя, Луиза не стала садиться. Она бесцельно оглядела обстановку комнаты, а потом стала в углу, как непослушный наказанный ребенок. Луиза с отчаянием глядела перед собой из-под свисающих на лоб волос, словно не замечая комиссара.

— Что вы делали сегодня вечером? — спросил Лепер.

Она ответила охрипшим голосом, каким говорят после долгого молчания:

— У меня, мсье Лепер, нет алиби.

Комиссар взял подружку своей дочери за руку и ласково посадил на стул.

— Так уж получается, дитя мое, что только я могу тебе помочь. Я очень этого хочу, но мне необходимы с вашей стороны абсолютная правдивость и доверие.

— Я не убивала, — сказала она.

— Слава Богу, — вздохнул комиссар. — Слава Богу. А теперь все-таки попрошу мне рассказать, что вы делали.

— Я ходила по берегу моря.

— Этого недостаточно, моя дорогая, этого слегка недостаточно. Вы кого-нибудь встретили?

— Позже, когда я вернулась в наш парк, я встретила в беседке Селестину.

— Вот видите! Который был час тогда?

— Не имею понятия.

— Надо точно припомнить.

— Не мучьте меня больше.

Комиссар незаметно расстегнул одну пуговицу на мундире и тихонько вздохнул. Он решил не падать духом.

— Селестина вернулась поздно. Как раз перед двенадцатью. Перед моим приходом. Вы наверняка были до этого времени вместе?

— О, нет, — возразила Луиза. — Селестина рассердилась на меня, она упрекала меня за резкость в отношениях с Шарлем. Мы вышли из парка вместе, но на рынке расстались. Каждая из нас пошла своей дорогой. Когда я проходила мимо мэрии, било одиннадцать.

— А потом? Вы пошли к себе? — беспокойно спросил комиссар.

— Нет. Я еще посидела в сквере Вольтера.

— Вы кого-нибудь видели? Вас кто-нибудь видел?

— Я возвратилась с режиссером Маккинсли. Он шел через сквер, заметил меня, присел рядом. А вскоре пошел дождь. Мы пережидали под каштаном, пока он прекратится.

— Ну, вот. Все и прояснилось. Шарль Дюмолен был убит между одиннадцатью и двенадцатью. Дождь прекратился в двенадцать, это я хорошо помню. А откуда шел Маккинсли?

В раскосых глазах Луизы в первый раз промелькнуло осмысленное внимание.

— Он шел со стороны города, — ответила она, не задумавшись. — Он подробно изучал От-Мюрей. Режиссер поглощен мыслями о кинофильме. Он ищет места, где будет разыгрываться действие.

— Поглощен кинофильмом? Ищет живописные места? — размышлял комиссар. — Ночью? Когда вы в последний раз видели Шарля Дюмолена?

— Тогда, на террасе, — подавленно ответила Луиза.

— Теперь вопрос щекотливый, но неизбежный. Как между собой жили ваши опекуны?

— Очень хорошо, — прозвучал краткий ответ.

— Что вы думаете об Эдварде Фруассаре?

— Я этого человека не знаю. Но кажется, он дурак.

— Что Фруассар делал вечером?

— Не знаю, мы встретили его в холле.

— На этом благодарю вас. Завтра с самого утра пришлю Селестину. Сейчас вам необходимо хорошенько выспаться.

После Луизы пришла очередь прислуги. Фруассара и Маккинсли комиссар решил опросить чуть позже.