Утопленник из Блюгейт-филдс

— О! — Выражение лица Вандерли чуть изменилось. — Среди знакомых Артура могли быть разные люди. Знаете, молодежь нынче очень терпимая. Я сам временами знакомлюсь с весьма странными личностями. — Он грустно усмехнулся. — Даже в самых благородных семействах бывают свои проблемы. Возможно, это была шутка, которая зашла слишком далеко.

— Шутка? — Все тело Уэйбурна напряглось от ярости. — Мой сын был гнусно убит, он… его… у него отняли… — У него на щеке задергалась жилка; он потерял способность к членораздельной речи.

Вандерли покраснел.

— Энсти, я имел в виду намерения, а не последствия. Из ваших слов следует, что вы считаете одно и другое взаимосвязанным?

Настал черед Уэйбурна залиться краской стыда, даже гнева на самого себя.

— Нет, я…

Впервые заговорил Суинфорд; голос у него был звучный, наполненный уверенностью. Чувствовалось, что Суинфорд привык к тому, что его слушают, причем без какого-либо усилия с его стороны.

— Боюсь, Энсти, все действительно указывает на то, что среди знакомых несчастного Артура был человек с самыми извращенными пристрастиями. Не вини себя — ни одному порядочному человеку подобная мерзость и в голову не придет. Это просто немыслимо. Однако сейчас приходится взглянуть правде в глаза. Как правильно сказал следователь, никакое другое рациональное объяснение невозможно.

— И что вы мне предлагаете? — язвительно поинтересовался Уэйбурн. — Позволить полиции допрашивать моих друзей, выясняя, кто из них совратил и убил моего сына?

— На мой взгляд, Энсти, едва ли этого мерзавца найдут среди ваших друзей, — терпеливо произнес Суинфорд. Он имел дело с человеком, охваченным безутешным горем. Естественно, нужно было снисходительно относиться к вспышкам ярости, которые при других обстоятельствах вызвали бы осуждение. — Я бы вначале присмотрелся внимательнее кое к кому из тех, кто у тебя работает.

У Уэйбурна вытянулось лицо.

— Вы полагаете, что Артур… встречался с дворецким или одним из лакеев?

Вандерли встрепенулся.

— Помнится, я сам в возрасте Артура сдружился с одним из конюхов. Он был настоящим кентавром, вытворял с лошадьми все что угодно. Господи, как же мне хотелось научиться всему этому! Черт побери, таланты конюха производили на меня гораздо большее впечатление, чем сухое политическое мастерство моего отца. — Он пожал плечами. — В шестнадцать лет все мальчишки таковы.

В глазах Уэйбурна вспыхнула радость. Он повернулся к Питту.

— Об этом я как-то не подумал. Полагаю, вам нужно присмотреться к конюху, хотя я понятия не имею, как он ездит верхом. Экипажем он управляет умело, но я никогда не замечал за Артуром интереса к…

Суинфорд оперся на спинку кресла.

— И, разумеется, есть еще наставник — как там его зовут? Хороший наставник может оказать на подростка большое влияние.

Уэйбурн нахмурился.

— Джером? Он пришел с великолепными рекомендациями. Человек не очень-то привлекательный, но свое дело знает прекрасно. Блестящий послужной список. Поддерживает хорошую дисциплину в классной комнате. Женат на порядочной женщине — безупречная репутация. Я принимаю определенные меры предосторожности, Мортимер! — В его голосе прозвучала скрытая обида.

— Не сомневаюсь в этом. Все мы так поступаем, — рассудительно, даже примирительно заметил Суинфорд. — Однако подобный порок едва ли кому-либо известен. И то, что у этого презренного типа есть жена, еще ничего не доказывает. Бедная женщина!

— Боже милосердный!

Питту вспомнилось умное, напряженное лицо наставника, выражающее болезненное понимание своего положения. И способности, усердие тут ничего не могли изменить: все определялось рождением. Вероятно, после стольких лет медленно разрастающаяся желчь обволокла всю натуру Джерома, и теперь, скорее всего, ему было уже не освободиться от нее.

Пришло время вмешаться. Однако прежде чем Питт успел сказать хоть слово, заговорил Гилливрей:

— Мы об этом позаботимся, сэр. Надеюсь, нам удастся что-нибудь обнаружить. Возможно, вы уже сами нашли ответ.

Уэйбурн медленно выдохнул. Мышцы его лица расслабились.

— Да. Да, полагаю, вам нужно немедленно этим заняться. Крайне неприятное дело, но если этого никак не избежать…

— Мы будем действовать в высшей степени деликатно, сэр, — заверил его Гилливрей.

Питт ощутил нарастающее раздражение.

— Мы изучим все возможности, — излишне резким тоном произнес он. — Расследование будет продолжаться до тех пор, пока мы не обнаружим правду — или не исчерпаем все возможности.

Уэйбурн бросил на него неодобрительный взгляд, сверкнув глазами из-под длинных светлых ресниц.

— Великолепно! В таком случае можете возвращаться завтра и начинать с конюха и мистера Джерома. А сейчас, как мне кажется, я сказал вам все, что у меня было вам сказать. Я распоряжусь, чтобы завтра все слуги были в вашем распоряжении. Всего хорошего.

— До свидания, господа.

На этот раз Питт согласился с тем, что встреча окончена. Ему нужно было многое обдумать перед тем, как беседовать с конюхом, Джеромом и кем бы то ни было еще. Во всем этом деле, помимо трагедии самой смерти, уже появилась какая-то гадость. Щупальца извращенной похоти, приведшей к смерти, поднимались на поверхность, терзая инспектора.

Глава 3

Семейный врач Уэйбурнов попросил разрешения осмотреть тело и вынести заключение; он вышел из морга с осунувшимся лицом, молча покачивая головой. Питт не знал, что он сказал Уэйбурну, однако в дальнейшем больше не было никаких обвинений полицейского патологоанатома в некомпетентности, никаких попыток как-то иначе объяснить характерные симптомы. Более того, об этом вообще не заходила речь.

Питт и Гилливрей вернулись на следующий день в десять часов утра; они опросили конюхов и лакеев, однако это не дало абсолютно никаких результатов. Конюшня ничем не могла удовлетворить вкусы утонченного юноши. Артур любил прокатиться с ветерком, ценил хорошие экипажи, однако он ни разу не выказывал желания взять поводья в свои руки. Даже породистые лошади удостаивались с его стороны лишь мимолетного внимания, такого же, как дорогие ботинки или ладно скроенный костюм.

— Все это пустая трата времени, — сказал Гилливрей, засовывая руки в карманы и выходя на улицу. — Скорее всего, Артур спутался с каким-то парнем постарше — краткая связь, — после чего вернулся к более естественным отношениям. В конце концов, ему ведь было шестнадцать лет! Смею предположить, болезнь он подцепил от уличной женщины или в каком-нибудь непристойном заведении. Возможно, как-то раз его напоили сверх меры — сами знаете, чем это может закончиться. Не думаю, что несчастный глупец соображал, к чему все идет. И мы определенно сделаем только еще хуже, вороша все это. — Подняв брови, он бросил на инспектора предостерегающий взгляд. — Никто из этих людей, — продолжал Гилливрей, дернув головой назад, в сторону конюшни, — не посмел бы прикоснуться к сыну хозяина дома! И я представить себе не могу, что у кого-нибудь из них возникло такое желание. Они предпочитают вращаться в своем кругу — так больше удовольствия и безопаснее. Если это важно, мы можем все разузнать у горничных. Только сумасшедший мог бы рисковать лишиться источника существования. Если его поймали бы с поличным, он, скорее всего, не нашел бы себе нового места во всей стране! Никто в здравом уме не пойдет на такое ради пустой глупости.

Питту нечем было возразить на это; он и сам уже пришел к похожим заключениям. Вдобавок из всех показаний следовало, что ни Артур, ни его брат не имели привычки наведываться на конюшню. Экипаж подавали к парадному подъезду; оказаться на конюшне они могли, лишь удовлетворяя личный интерес, каковой, по всей видимости, отсутствовал.

— Да, — скрепя сердце согласился инспектор, очищая ботинки о скребок у дверей черного входа. — Сейчас попробуем поговорить с остальными слугами; посмотрим, что они нам скажут.

— О, это совершенно бесполезно! — воскликнул Гилливрей. — Такие ребята не станут тратить свое время — и свои чувства — в комнате для прислуги.