Читая маршала Жукова

Этот второй случай наиболее характерен в формировании тех потерь, для которых и цифры нет. Немецкие генералы отмечают слабость командования Красной Армии, наипаче в среднем звене. (Вспомним 40 тысяч репрессированных командиров РККА…) Командиры среднего звена не блистали ни опытом, ни эрудицией и людей своих бросали напролом. Немцы отмечают, что прямолинейность и навальность цепных, ряд за рядом, атак Красной Армии свидетельствовала не об уверенности в успехе, а о страхе командиров быть обвиненными в пассивности. Эфир пестрел командными радио- и телефонограммами с угрозами, в серьезности которых не было сомнений. СМЕРШ до конца войны не оставался без работы.

Мог Жуков заменить всех некомпетентных командиров? Заменял, если случался рядом. Но на фронте такой протяженности инструктировать всех, кого не проинструктировали, не выучили, не натренировали в свое время и поставили взамен командиров, убитых еще до начала войны - нет, это никому непосильно.

Чтобы покончить с потерями и никогда больше к этому болезненному вопросу не возвращаться, замечу, что майор Куников, назначенный (после высадки на плацдарме полковников с широкими орденскими планками) старшим морским начальником, погиб на десятый день после высадки при стечении невероятных обстоятельств как самого ранения, так и странно запоздавшей доставки раненого с Малой земли в госпиталь. Удостоен посмертной славы, оплакан и похоронен с редчайшими для военного времени почестями [71]. С ним похоронена тайна того, как майор, вчерашний штатский, уговоривал заслуженных полковников прекратить дневные атаки, не класть в них золотых людей, героев Одессы и Севастополя, прошедших ад Керчи, Тамани и Новороссийска, а плацдарм расширять, не давая врагу закрепиться, ночным поиском, знакомым морпехоте и ужасающим для врага.

Но этот пример отношения к потерям контрастен, уникален.

51. Победы весны 1942-го

Говорить-то приходится о победах германского оружия…

К маю тысяча девятьсот сорок второго года на советско-германском фронте установилось равновесие сил. Это было лишь численное равновесие.

После бесплодных усилий Красной Армии прорвать фронт вермахта инициатива снова перешла в его руки. Умение советских бойцов уже сровнялось с умением немцев. Но полководцы так не растут. Солдат, если повезло ему пережить первый бой, да среди обстрелянных "стариков", куда менее делается уязвим. И лейтенант после первого боя делается солдатом.

Для солдата бой всегда бой.

Для генерала он - шахматная партия. Все разные. Сколько их сыграть надо, дебютов и эндшпилей, чтобы опыта набраться? И все на крови. Вот когда отчетливо, не в панике 41-го, а в буднях войны, выявилась разница уровня между военными операторами - уничтоженным или чудом уцелевшим цветом РККА и сталинскими выдвиженцами. Жукову следовало бы помянуть о репрессиях в связи с ходом событий на фронтах 42-го. Это могло звучать так:

"Поскольку весной 1942 года я оставался единственным полководцем в высшем эшелоне Красной Армии, да и то сидел под Москвой ввиду боязни Сталина оставить без должного внимания это направление и прозевать на нем приготовления вермахта, остальные фронты доверены были туповатым маршалам, вследствие чего Красная Армия не могла успешно проводить крупномасштабные операции… "

Конечно, Жуков такого написать не мог. Наверно, и думать не мог. Не смел. Хоть и билось в подсознании, ибо - правда. За то и Василевского ценил: не полководец еще, штабной стратег, для оператора нет ни боевого опыта, ни жесткости - но хоть замысел понимает с полуслова! обстановку чует! самому Жукову цену знает! хоть один единомышленник да есть!

Не исключаю, что Сталин умышленно держал Жукова на Московском направлении - дабы отвратить Гитлера даже от планирования нового похода на столицу. Не зря в дни октября 1941 года "Красная звезда" опубликовала большой портрет Жукова на первой полосе. Не только ради того, чтобы в случае поражения не долго искать виновника, но и для того, чтобы дать знать немцам: герой Халхин-Гола - здесь. Немцы жуковскую хватку на себе уже ощутили. А Сталин для этого случая отказался от своего принципа "незаменимых нет".

Вместо удаленного Жукова в Генштабе остались Шапошников и Василевский.

Они понимали обстановку. Но одно дело - понимать, другое - отстоять понимание. (Жуков готов был отстаивать и отстаивал, хотя, конечно, уже не так запальчиво, как 29 июля 1941 года. Да ведь и Сталин себе ничего такого с Жуковым не позволял до финального надругательства над маршалом после победы.) И в итоге вместо активной обороны Сталин велел готовить наступления и в Крыму, и в районе Харькова, и на льговско-курском и смоленском направлениях, да еще в районах Ленинграда и Демьянска.

Это было в Ставке на совещании 5 января 1942 года. Лишь один Жуков возражал и просил дать войска ему - для перелома на центральном участке фронта. Шапошников после совещания сказал:

– Вы зря спорили. Этот вопрос был заранее решен Верховным.

– Тогда зачем же спрашивали наше мнение? - резко спросил Жуков.

– Не знаю, не знаю, голубчик! - ответил Шапошников и тяжело вздохнул.

Нелегко далось Шапошникову это совещание. Еще тяжелее далось оно стране и народу.

Не имея жуковых во всех развертываемых операциях, Красная Армия не обладала умением использовать войска и удерживать инициативу. И вот Ленинград - крепость, Москва тоже, а Жуков как бы комендант осажденных крепостей - обеих. О южном направлении его не спрашивали. Да и Генштаб тоже. А больной Шапошников и робкий Василевский не навязывались.

Немцы между тем выжидали. Целью летней кампании уже не была Москва. Теперь, когда шла глубокая война (выражение Е.Евтушенко), поход на Москву несомненно означал прогрызание подготовленной обороны и осаду с неизвестными шансами. Да и падение Москвы, гибельное для строя осенью 1941 года, теперь, в 1942-м, стало бы еще одним поражением русских в долгой войне. Нефть оставалась заветной целью Гитлера, и направление было выбрано соответственно - Юг. Операция с целью пресечения водной артерии Волги и захвата Кавказа назвала была "Блау".

Хотя план был разработан, немцы не спешили. Как и в минувшем году, внезапность поставлена была во главу угла. Вермахту, в сущности, безразлично было, где нанести удар. Любое направление подходило для прорыва с последующим поворотом в нужном направлении. И заготовки имелись на все случаи, лишь бы убедиться, что движение Красной Армии не демонстрация. Немцам для решения нужна была окончательная дислокация советских войск. В том числе, московской группировки.

А пока они обеспечивали фланги, особенно черноморский, в соседстве с которым пролегала стрела запланированного наступления. Фюрера беспокоил Крым, непотопляемый авианосец…

Крым и стал прологом кампании 1942 года. Командование Крымского фронта проявило некомпетентность, беспрецедентную даже для сталинской школы. Имея значительное численное превосходство, Керченская группировка пыталась деблокировать Севастополь. Атаковали и - не сумели ничего.

Это и был момент, когда застыл весь советский фронт.

Тогда и двинулся вермахт - ликвидировать Керченскую группировку, очистить Крым, обезвредить Черноморский флот. Естественно, этого следовало ожидать. Но кто посмел бы преподнести вождю такое предупреждение?

8 мая 1942 года вермахт нанес удар на Керченском полуострове вдоль черноморского побережья, прорвал фронт и вклинился на 8 км в глубину советской обороны. Это не было катастрофой, если сразу принять надлежащие меры. Но вот в каком виде они последовали:

"К вечеру… Верховный Главнокомандующий получил от Л.З.Мехлиса (А-а, старый знакомец! Помните, читатель? Опричник, свидетель звездного часа, он же пока что начальник Главного Политического управления Красной Армии, а в прошлом непременный член троек!), являвшегося тогда представителем Ставки Верховного Главнокомандования при руководстве и в войсках Крымского фронта, телеграмму следующего содержания: