Рецепт на тот свет

Втроем они поднялись наверх.

— Тут был Теодор Пауль, — сказал Паррот. — Это его кровь. Мы опоздали — и мы можем опять опоздать, если задержимся тут. Бедный Теодор Пауль мог нам рассказать, кто подговорил его отравить нашего герра Струве. Если бы вы сразу поехали сюда, Крылов!..

— Он бы спрятался и не стал со мной разговаривать, — хмуро ответил Маликульмульк.

— Но при вас этот чертов Круме не посмел бы его заколоть, как поросенка.

— Если бы меня впустили в дом…

— Не посмел бы. Черт, мы спугнули его… куда же он теперь отправится? Зная, что мы здесь, он может въехать в крепость и — прямиком в Николаевскую богадельню…

— Там Давид Иероним.

— Давид Иероним никогда никого пальцем не ударил… вы, наверно, тоже…

— А чего мы тут ждем? — спросил Демьян, устав слушать перепалку на немецком языке. — Догонять же надо! Он с покойником далеко не уедет — где-то труп выкинет! А славное тут хозяйство, чего только нет…

Сбитенщик принюхался.

— Травами пахнет! А что в бочатах?

Их было три, и стояли они рядком, словно братья; похоже, с одинаковым содержимым…

— А в бочатах, сдается, тот самый бальзам, который выкрали с лелюхинской фабрики, — ответил Маликульмульк. — Помнишь, как мы ее сторожили?

— Нужно спешно найти ормана, — перебил его Паррот. — И ехать на помощь Гринделю. Скажите вашему другу — пусть бежит на улицу. Может, ему повезет.

Когда Демьян ушел, Маликульмульк присел, примерился, обхватил бочонок и поднял его, сильно прогнув спину и выставив брюхо.

— Откройте мне дверь, Паррот.

— Вы с ума сошли?

— Я должен убедиться, что это — украденный бальзам. И доказать, что в аптеке Лебедя продают лелюхинский бальзам!

— Для чего?

— Для того, чтобы распутать всю интригу вокруг бальзамного рецепта.

— Оставьте этот дурацкий бочонок! — вдруг закричал Паррот. — Если не будет ормана — придется идти пешком, бежать! Тут же окраина — может, ближайшее место, где можно взять ормана, — Гостиный двор!..

Маликульмульк, не говоря ни слова, развернулся и ударил в дверь задом. Затея удалась — он попятился и в сенях проделал тот же трюк.

Потом пришлось разворачиваться очень осторожно, чтобы не слетать со скользких ступенек.

Философ и должен быть упорен, так говорил он себе, продвигаясь с бочонком к калитке, философ должен презирать телесные трудности и идти избранным путем, неужели человек, преследовавший своей сатирой саму покойную императрицу, не выдержит поединка с бочонком бальзама?

Сколько до Гостиного двора, он не знал, но полагал — не более полуверсты. Полверсты для вставшего на задние лапы медведя, который осознает свою силу, — разве много? Вот только трость, как продвигаться по заснеженным улицам без привычной и надежной трости?

Слушать, что говорит Паррот, он решительно не желал.

В мире больше не было Паррота. Снегопад его съел.

Калитка открывалась вовнутрь. Пришлось ставить бочонок в снег. Потом поднимать. Удовольствие сомнительное — однако иного пути нет. Есть пустынная улица, ведущая через весь Московский форштадт к крепости. Есть тишина, которую не слишком портят детские голоса из переулка. Ну что же, сказал себе философ, вот прекрасное средство сократить дорогу — считать шаги. Раз, два, три, четыре, трость придется добывать новую, девять, десять, одиннадцать, двенадцать, если у Паррота недостанет ума…

— Да ваше же превосходительство! — закричал, возникнув перед ним, Демьян. — Что это вы?! Совсем сдурели?!

Демьян был ловок и сообразителен — он отнял у Маликульмулька бочонок и установил в снегу, велел ждать, побежал за тростью и за кумушкой, вернулся же с маленькими салазками на деревянных обледенелых полозьях, происхождение коих было весьма туманно — скорее всего, салазки он отнял у детишек, для которых снегопад — главный праздник. Бочонок взгромоздили на салазки, сверху пристроили кумушку. Откуда-то взялся молчаливый Паррот и возглавил процессию. Шел он быстро, то и дело оборачивался — высматривал ормана. За ним Демьян тащил салазки, замыкал шествие недовольный Маликульмульк. Ему вспоминался Теодор Пауль — живой, услужливый, работящий. Чем же соблазнили бедолагу? Мог ли быть этим соблазнителем Эмиль Круме? Он спрятал горе-отравителя в доме, принадлежащем Преториусу, но что, коли он сделал это всего лишь по просьбе сводной сестры Клерхен? Однако Круме убил Теодора Пауля — или же кого-то другого, и успел вывезти тело, но где в таком случае аптекарский подмастерье? Было над чем поломать голову…

Ормана встретили на подступах к Гостиному двору и тут же подрядили его до Рижского замка. Насилу уместились в санках вместе с бочонком. По дороге Маликульмульк растолковал Демьяну, что бочонок нужно доставить к Южным воротам и велеть вызвать дворецкого Егора Анисимовича, тот все поймет, если сказать, что гостинчик — от господина Крылова. После чего сбитенщику следовало спешить к Николаевской богадельне — как знать, может, и его помощь потребуется.

Маликульмульк и Паррот велели от Карловских ворот выезжать на Большую Кузнечную. Там они сошли у крытого перехода в проходной двор, который в рыцарские времена звался Иоанновским подворьем, и молча пошли к богадельне.

У двери они остановились и разом сделали одинаковый жест: извольте, сударь, проходить вперед. Тут лишь Паррот впервые за весь день улыбнулся.

— Нам нужен Вайс, Крылов, — сказал он, — младший смотритель Герман Вайс. Что бы ни случилось — спасать его, а старуху — как выйдет. Потому что она будет лгать и изворачиваться, или даже молчать, как каменное надгробие, а он, скорее всего, заговорит.

— Это он приютил ее в богадельне?

— Да.

Воздух в Риге был не самый свежий — как и во всякой крепости, но по сравнению с ароматами богадельни уличный запах, в котором главный тон задавали конский навоз, деготь и кухонные отбросы, казался райским благоуханием. Здешних жителей мыли, надо полагать, очень редко, а чистое белье старикам выдавали по большим праздникам.

Паррот взбежал по лестнице, заглянул в коридоры, в комнаты. Маликульмульк тем временем степенно вошел в трапезную, оттуда — на поварню. Встретились они на лестнице, и каждый, не дожидаясь вопроса, помотал головой: нет, Круме не появлялся.

— Он, верно, покатил вниз по Двине. Если выкинуть мертвое тело на льду, где-нибудь за Кипенхольмом, снег припорошит его — и потом оно в ледоход уплывет себе в море, — сказал Маликульмульк. — Если так — то он скоро здесь будет.

— И хорошо, коли один. У него есть господин, чьи тайные поручения он выполняет.

— Видау?

— А с чего вы взяли?

Маликульмульк несколько смутился. Той ночью он ведь так и не признался Гринделю с Парротом, что за дама пряталась под одеялом.

А меж тем одно то, что Софи подослали к канцелярскому начальнику в сопровождении Эмиля Круме, уже было дурным знаком.

Какая связь между рябым полукровкой и бывшим бургомистром? Тогда Маликульмульк как-то не придал особого значения этой связи: очень вероятно, что богатый бюргер прикормил для некоторых поручений простолюдина. Но простолюдин — убийца, а это уже меняет дело.

Круме искал беглую сестру Видау и почти отыскал. Но не странно ли, что старуха, избежав смерти, не к брату отправилась, а скрылась в вонючей богадельне? Кто вывез ее на санях по Двине и бросил погибать на льду? Не Круме ли? И он же, выяснив, что женщина спаслась, пустился по ее следу — потому что таков был приказ…

Осталось только понять — что плохого сделала Видау родная сестра?

— Так при чем тут Видау? — спросил Паррот.

— Я еще не знаю.

— Идем. Нужно найти Давида Иеронима. Надеюсь, он устерег Вайса.

Они поднялись на третий этаж богадельни, где были чуланы, склады для одежды и постельного белья, комнатки смотрителей.

— Сюда, — сказал Паррот и постучал особым образом — сперва дважды, потом трижды.

— Где лежит книга Ловица? — спросил из-за двери Давид Иероним.

— На полке справа от окна, рядом с другими трудами о свекловичном сахаре, — ответил Паррот. — Это мы, отворяй!