Рецепт на тот свет

— Крылов?! Вы как сюда попали? — спросил Паррот, узнав канцелярского начальника.

— Паррот, тут Круме! — отвечал Маликульмульк. — Он пытался что-то сделать со старухой! Я помешал ему, он убежал, вон туда!

Маликульмульк указал на дверь поварни.

— Проклятье! — воскликнул Паррот. — Так отчего вы его не догоняете?!

— Оттого, что меня не пускают!

— Герр Меллер, пошлите кого-нибудь за орманом, — сказал тогда Паррот плотному господину. — Пока мы не вернемся, прошу вас, держите эту особу в своей комнате и не выпускайте. Будет кричать — поступайте как с безумной. Вам эти приемы известны. Что касается Вайса — пусть его запрут…

Тут в трапезной появился Гриндель.

— Георг Фридрих, что тут случилось? — спросил он.

— Ты останешься и присмотришь, чтобы ни Вайс, ни старуха никуда не делись, — без всяких объяснений ответил ему Паррот. — Крылов, вы уже опомнились? Едем в Московский форштадт. Может быть, мы еще успеем…

Они не успели.

И орман попался сообразительный, и через Карловские ворота выехали без задержки, и лошадка бежала резво, и даже не слишком долго искали дом, выстроенный на русский лад, и повезло в придачу — Маликульмульк издали, сквозь снегопад, признал Демьяна с его кумушкой.

А опоздали…

Видимо, хитрый Круме приехал к богадельне в собственных санях и оставил их на Большой Кузнечной. Выскочив в окошко поварни, он сразу сумел скрыться, а вот Маликульмульк с Парротом потратили время на ожидание ормана.

— Ваше превосходительство! — закричал Демьян, когда Маликульмульк окликнул его из саней. — Он там, в доме! Я уж не ведаю, как быть, где вашу милость искать!

— Давно приехал? — спросил Маликульмульк.

— Нет, недавно! Завел лошадь во двор, ворота запер! Ну да я не дурак — залез на забор! Там он!

Паррот понял без перевода — так выразительно Демьян размахивал руками.

— Спросите его, Крылов, не мог ли этот чертов Круме убраться по реке, — сказал он. — Тут узкая протока, он легко мог перебраться на Звиргзденхольм. А там дальше — такой лабиринт из островов, что только здешние жители в нем разберутся.

Про повадки двинских островов Маликульмульк уже знал немало. Вроде спокойная река, без лишнего буйства, а шкодлива! Уедешь из Риги на год, вернешься, а острова уж иные. Один вырос, другой размыло, третий с соседним слился. Великая морока для плотогонов и струговщиков.

Демьянов ответ был краток: а бес его знает. Круме ведь мог и пешком уйти, оставив на дворе лошадь и сани.

Подошли к забору. Демьян подсадил Паррота, тот заглянул и доложил — сани стоят, лошадь не выпряжена. Круме, надо полагать, как вошел в дом, так и не появлялся — следов, ведущих от крыльца в сторону реки, кажется, нет. Но может в любую минуту появиться.

Тогда Маликульмульк предложил разделиться — кому-то выйти на речной берег, а двум другим попробовать проникнуть в дом. Паррот согласился и командировал на берег Демьяна — он ловок, быстроног, догадается, как задержать беглеца. Демьян вдруг отказался:

— А кумушку свою куда я дену? Не вы же, ваше превосходительство, ее таскать станете! А спрятать ее тут негде! Не доглядишь — унесут, ей-богу, унесут!

— Хорошо, оставайся с господином Парротом, а на берег пойду я, — сказал Маликульмульк. Паррот опять понял, в чем дело, и возразил: если Круме попытается уйти через реку, господин Крылов в лучшем случае пошлет ему воздушный поцелуй, ибо задержать не сумеет.

— Я сам пойду, — вызвался физик. — А вы оба попытайтесь войти во двор через калитку и проникнуть в дом. Там наверняка прячется Теодор Пауль. Делайте что хотите — только заполучите его… Крылов, вы знаете, насколько это важно.

— Знаю не хуже вас, Паррот.

Демьян показал физику, как выйти переулком к реке, и тот побежал легко, словно пятнадцатилетний мальчик, и черная его епанча сделалась смутным пятном — снег валил все сильнее, уже лежал пластами на плечах и на шапках.

— Ну, пойдем, благословясь, — сказал Демьян и оскалился. — Вы, ваше превосходительство, за мной ступайте. Я-то не пропаду. А ежели чего — кумушку мою выручайте!

Он рассмеялся — но от этого тихого смеха Маликульмульку стало страшновато. Недаром Демьяна прозвали Пугачом — он явно имел опыт жестоких драк, да и кровь, кровь… шальная, неуемная кровь, которая лишь малость попритихла в Лифляндии, но не уснула, отнюдь не уснула бунташная казацкая кровь…

Калитка была закрыта на щеколду, но у Демьяна имелся нож, чему Маликульмульк вовсе не удивился — он бы и тому не удивился, если бы медная одноногая кумушка в ватном тулупчике, чтобы сбитень не стыл, оказалась вдруг горным единорогом, заряженным картечью. Поковырявшись, Демьян торжественно распахнул калитку:

— Извольте, ваше превосходительство!

И тут же он, попятившись, эту калитку захлопнул.

— Ты что это?..

— Чш-ш-ш-ш…

Прижавшись боком к забору, Демьян глядел в щелку, а Маликульмульк стоял рядом, уже понимая: Круме вышел во двор.

— Закинул в сани мешок, опять на крыльцо взошел… — прошептал Демьян. — Никак в дальнюю дорогу собрался… Ого!..

— Что — ого?

Демьян, не удостоив канцелярского начальника ответом, распахнул калитку и вбежал во двор с кумушкой наперевес, словно в штыковую атаку. Маликульмульк, как мог, последовал за ним и увидел такую картину.

Эмиль Круме стоял у саней, имея на плече длинный мешок — а, статочно, и не мешок, а завернутое в холстину человеческое тело. Он собирался свалить этот груз в сани — но окаменел, глядя на подбегающего Демьяна. Тот, подбежав, намерился было ударить Круме в живот деревянной ногой кумушки примерно так, как учил пехотинцев покойный фельдмаршал Суворов. Но Круме был мало того, что не дурак, но еще и ловок — он, присев, подставил под удар свой продолговатый груз, да так ловко, что Демьян, сам того не желая, сшиб тело с плеча и отправил прямиком в сани.

Затем они обменялись кулачными ударами — полудюжиной, как показалось Маликульмульку. Круме был выше, руки имел длинные и знал, как использовать это преимущество. Пока Маликульмульк, опомнившись, подбежал к саням по глубокому снегу, занеся над головой свою неизменную трость, Круме опрокинул противника, схватил лошадь под уздцы и бегом повел ее за дом — туда, где наверняка мог огородами спуститься к реке. А уж коли попадет на реку — то поминай как звали. Разве только Паррот не побоится стрелять среди бела дня.

Демьян ловко вскочил и, оставив кумушку, побежал за Круме. Он скрылся за тем же углом, а Маликульмульк почему-то остановился. Ему послышался стон.

Взбежав на высокое крыльцо, он распахнул дверь, в два шага одолел сени и оказался в просторной комнате, убранной на немецкий лад, заставленной ящиками и двухведерными бочатами. Там никого не было — а ощущение, будто стонет умирающий, привязалось и не отпускало. Маликульмульк даже нагнулся и заглянул под стол. Тогда лишь он увидел на светлом деревянном полу темные пятна. Стянув перчатку, он потрогал пятно. Кончик пальца сделался красным — свежая кровь…

Одно из двух небольших окон, прорубленных на высоте человеческого лица, смотрело на реку. Она была в двух сотнях шагов от дома. Маликульмульк подошел, вытянул шею и увидел, как Круме сводит лошадь с некрутого откоса на лед. Демьян был уже в нескольких шагах от него, а навстречу выбежал Паррот — разумеется, с пистолетом. Помочь им Маликульмульк не мог — он мог лишь смотреть и просить Господа: Боже, помоги, дай нам изловить злодея! Но молитва была, видать, неправильная — Круме бросился в сани и послал лошадь прямо на Паррота; тот, отскочив, выстрелил и промахнулся; Демьян попытался бегом догнать сани, поскользнулся и упал.

Круме держал путь в сторону двинского устья. Санки делались все меньше, снегопад съедал очертания, темное пятно таяло, таяло… пропало…

Тогда Маликульмульк вышел из комнаты, где только что совершилось убийство, медленно сошел во двор и по Демьяновым следам направился к реке. Увидев, что Демьян и Паррот возвращаются, он стал махать им рукой, показывая: сюда, ко мне, в дом!