Петербургская баллада

Куда там: Нечаев уже принял решение. Этакая «демократия в рамках тирании». Руслану оставалось лишь вздохнуть:

— Как хочешь.

На улице начал накрапывать дождик. Приняв предложенную сигарету — сам Руслан курил от случая к случаю, — он облокотился о перила, подставляя лицо крохотным каплям.

— Праздник удался…

— А вот что дальше? — пристально глядя на него, полюбопытствовал Нечаев.

— Дальше? Сейчас приду в себя, вернемся за стол, минут через тридцать вызовем массажисток и спустимся в сауну, а уж там…

— Я не о том. Я про работу в целом.

— Не понял? — Теперь настал черед Руслана изучать лицо Нечаева.

— Мы слишком давно знаем друг друга. И я понимаю, что для тебя тридцатилетие это некий… рубеж, что ли… Подведение прошлых итогов, начало новой главы. Ты вычерпал из этого города все, что только он мог дать. Все, что нам остается теперь, это укрепление позиций, устранение досадных случайностей, охрана территории от конкурентов, одним словом, административная работа. Насколько я тебя знаю, это тебя не заинтересует. Вот я и хотел узнать… Чего ждать? Остановимся ли на достигнутом, легализуя доходы и превращаясь в почти добропорядочных бизнесменов, или же…

— Понятно, — кивнул Руслан, — тебе ответить честно? Не знаю. Я еще не задумывался об этом всерьез. Гарантировать могу одно: барыгами мы не станем. И жизнь свою по формуле обывателей строить не будем. Это не для меня. У меня другой ритм… Знаешь, что такое карма?

— Что-то из восточной философии, кажется, судьба, предназначение… или предопределенность?

— Предопределенность? Да, можно сказать и так. Только, если делать поправку на русский менталитет, то результат прямо противоположный. Для японцев карма — это когда долго живешь на свете с женой и кучей детишек, а потом тебе на голову падает кирпич. А для русских карма — это когда долго живешь на свете с женой и кучей детишек, и хоть бы кирпич на голову упал! Нет уж, увольте, не хочу!

— Я так и думал, — удовлетворенно сказал Нечаев, щелчком отбросил окурок через перила балкона и неожиданно подмигнул:

— Карма… это ты грамотно загнул…

Довольно бормоча себе под нос что-то про карму и кирпичи, он вернулся в банкетный зал.

«Предопределенность, — повторил про себя Руслан, — обыватели мечтают о стабильности. Но слишком резок был для меня в детстве контраст между законопослушными, довольными своей судьбой родителями и рисковым, непохожим на других, загадочным дядей. «Не сотвори себе кумира». Все дети хотят кем-то быть. Лучше бы их учили, как не быть кое-кем… Предопределенность… Неужели кто-то все решил за нас, раз и навсегда записав нашу судьбу в небесных скрижалях? Не верю! Каждый день, каждый час, каждую минуту пытаюсь идти вопреки, вопреки закону, вопреки морали, вопреки всякому течению жизни, вопреки судьбе. И все равно рождается и гложет подлая мыслишка: а что, если и это предопределенность?! И тогда…»

Звук, который отвлек его от мыслей, Руслан поначалу принял за хлопок шампанского. Потребовались еще несколько секунд и повторный выстрел, чтобы сообразить: блаженная эйфория праздника закончилась. Даже если какой-то перебравший спиртного поганец затеял стрельбу по бутылкам, придется сворачивать банкет и убираться подобру-поздорову. Но он чувствовал, что дело обстоит куда хуже.

Когда он вошел в зал, все уже были на ногах, настороженные и готовые к любым приказам.

— Всем оставаться на своих местах, — как можно спокойнее распорядился Руслан, — продолжать веселиться и даже не обсуждать, что слышали. Кто понадобится — позову. Нечаев, Кротов, Розанов, за мной!

В коридоре повернулся к Нечаеву:

— Саша, ты сидел ближе к выходу, откуда это могло доноситься?

— Где-то внизу, на улице или в подсобке.

— Кто выходил из зала?

— Федор, — уверенно сообщил Нечаев, — Федор Назаров. Сигнализация в его тачке сработала. Минут пятнадцать как вышел.

— Стволы у кого-нибудь есть?

— Откуда? — досадливо скривился Нечаев. — Сам же приказал: на банкете не должно быть даже водяных пистолетиков.

— Стало быть, кто-то меня не понял, — с угрозой сказал Руслан, — и кому-то придется объяснить еще раз… доходчиво и внятно…

— Это не наши, Руслан, — покачал головой Нечаев, — здесь что-то другое. Не ходил бы ты никуда, а? Мы с пацанами сами разберемся, что там за фейерверк такой…

— О бабушке своей заботься, — оборвал его Руслан, — быстро за мной!

«Может быть, Федор накрыл угонщика и затеял пальбу? — мелькнула у него спасительная мысль. — Нет, непохоже на Федьку… Что же произошло? Ведь это были выстрелы! Явно выстрелы…»

Назарова не было ни в холле, ни на улице. Его машина была закрыта и поставлена на сигнализацию. В растерянности Руслан стоял под дождем, а из окон на него смотрели встревоженные гости.

— Возвращайтесь за стол! — крикнул он. — Все в порядке, я скоро вернусь!

— Я не уверен, что все в порядке, Руслан, — тихо сказал подошедший Нечаев, — там, на улице, возле машины…

— Вижу, — сквозь зубы отозвался Руслан, — тебе нужен шухер, который здесь поднимется? Дай бог, чтобы до ментов слухи о стрельбе не дошли. Наверняка кто-то слышал…

Следы волочения начинались возле машины, как раз там, где лежали ключи с брелоком. Этот брелок Назаров привез из Мексики, купив в музее Троцкого. В России таких было наперечет, а уж в Головце… Теперь сомнений не оставалось: произошло что-то из ряда вон выходящее. С трудом выдержав те секунды, пока гости отходили от окон и возвращались за стол, Руслан нарочито неторопливым шагом прошел за угол дома. Там, у широкой заасфальтированной дороги, следы волочения заканчивались. И в том месте, где они обрывались, поблескивала в свете фонарей огромная масляная лужа.

Позади Руслана тихо выругался Нечаев.

— Заказ! Руслан, это заказ, что б мне провалиться! Если б он наткнулся на воришку и тот его кончил, тело оставалось бы на месте. А то, что Федьку кончили, — как дважды два! Такая лужища крови только из жмурика могла натечь…

— С деталями после разбираться будем, — остановил его Руслан, — как и с тем, кто, зачем и почему. Сейчас вопрос по-другому стоит: стоит подтягивать к этому делу ментов или…

— Не стоит, — закончил голос за его спиной.

Руслан резко обернулся, готовый ко всему… Нет, не ко всему. К этому он готов не был. Впервые в жизни он почувствовал, как становятся ватными ноги, а в голове нарастает шум, похожий на шелест морского прибоя. Пятнадцать лет промчались сквозь него грохочущим товарняком и вынесли на маленький петербургский дворик, в котором он стоял на таких же непослушных ногах и вытирал кровь с разбитого лба, а она выговаривала ему так же ровно и чуть снисходительно…

— Дурак, — сказала Таня, — ты ему руку сломал. А Ленька и так ябеда, сейчас к матери побежал, та в милицию заявит.

— Ну и пусть, — сказал Руслан, — на два года старше меня, а все жаловаться бегает, маменькин сынок. Смелый, только когда с компанией. Я с ними двумя дрался и то никуда не бегу.

— Разумеется, — кивнула она, — морду-то ты им набил, а не они тебе. Почему все мальчишки такие… глупые? Знал же, с кем связываешься. Зачем это тебе?

— А чего они к тебе цепляются?

— Подумаешь… А ты за мной таким образом поухаживать решил? — неожиданно прищурилась она. — То-то я замечать стала, что вся ваша дворовая шайка-лейка на меня как-то странно посматривать стала.

— Вот еще… Очень надо… Просто… это мужское дело — за женщину заступаться…

— Какой же ты мужчина? — фыркнула она. — Оболтус малолетний. «Руська, я сегодня подерусь-ка».

— А сама-то?! Строишь из себя, а самой еще четырнадцати нет…

— Так ты и день моего рождения знаешь? Ох, как интересно… А я все гадала, что это на крыше соседнего дома по вечерам блестит. Папашин бинокль спер и в окна подглядываешь?

— А ты… а ты… Ты нарочно шторы не задвигала!

— Вот и проговорился! — рассмеялась она. — И это-то гроза нашего двора! На руках по поребрику крыши пройтись — на это смелости хватает, а полгода по пятам ходить, но и на шаг не приблизиться — тут мы зайчики… Влюбленный Зотов — умереть, не встать!