Граф Соколов — гений сыска

— Надевайте ермолку, господин Бронштейн, и я вывезу вас в люди!

— Зачем так церемонно? Для такого замечательного человека я просто Буня.

Артистическая работа

Соколов отвез Буню в Сандуновские бани, где его всего лишь за полтора-два часа привели в полный порядок: отмыли вековую грязь, подстригли, наманикюрили, срезали мозоли. Портной Давид, трудившийся по мелкому ремонту одежды, снял мерку с Буни и отправился в соседний “Мюр и Мерилиз” — первый универсальный магазин в Москве (нынче — ЦУМ). Там он закупил все, во что должен быть одет приличный еврей.

Буня выпил немного водки под семгу и удивлялся, глядя в зеркало:

— Когда сегодня утром я ел тухлую фиш, разве я думал, что скоро буду похож на губернаторского зятя? Какие роскошные шкеры, “колеса” со скрипом, да на них еще “кобылки”! И клифт на меху! Уважили...

Старый еврей еще продолжал восторгаться брюками, ботинками в галошах и меховым пальто, а сыщик уже вводил его в разграбленную бронированную комнату. Буня с любопытством оглядел и динамитный сейф с громадным раскореженным отверстием, и нетронутый замок и похвалил “центовку” — пилу “Сименс”:

— Красивый аппарат! Только зачем, извините, корежить “кассу”?

Буня запустил пятерню куда-то за пазуху, где у всякого почтенного еврея висит могендовид, но вытащил нечто другое, похожее на трехлопастную вилку с петлей. Минут десять он тяжело сопел возле замка и, к очередному расстройству директора Щербакова, открыл его.

— Как же так? — возмутился директор. — Поставщик сейфа уверял меня, что воры не смогут открыть замок этой системы!

— Так я же не вор, — обиделся Буня. — Я артист... своего дела.

А Соколову он на ухо сказал:

— Вы можете мне удивиться, но это рука Слесаря — Семена Липкина. И это во мне вызывает недоразумение: Слесарь уже года три на царских харчах. — Буня долго и печально глядел в глаза Соколову. Потом глубоко вздохнул: — Я никогда бы не сдал шнифера, извините, лягавым. Но Слесарь очень плохой человек. Он вскрывал “кассы” у хороших евреев. Помните, “Струзер и Гофшнейдер” на Мясницкой? А двести тысяч Лазерсона, который “Торговый дом” на Тургеневской? Но и это было бы наплевать. Но Слесарь, — Буня еще больше понизил голос, — не брезгует трупами. На нем несколько мокрух. Скажите, разве это годится шниферу? Нет, уверяю вам, шниферу это не годится. Это позор на нашу голову.

Теплая встреча

В тот же праздничный день в полицию пришло сообщение: некая старушка Дроздова видела ранним утром, когда толком еще не успело рассвести, как какой-то дядя засунул в прорубь, что в Путяевском пруду в Сокольниках, мужчину.

Труп полиция обнаружила быстро. Им оказался молодой человек лет двадцати двух. На шее болталась удавка с двойной петлей. Выпученные глаза бессмысленно и страшно глядели в небо.

К вечеру в сыск пришло заявление князя Ильинского о внезапном исчезновении его племянника Адриана, студента биологического факультета университета. Прибывшие в морг слуги князя сразу же опознали Адриана.

Кошко скептически отнесся к версии Соколова, что ограбление в Ссудной казне и убийство Адриана связаны между собой.

Соколов спорить не стал. Он лишь приказал всем осведомителям и секретным агентам:

— Землю носом ройте, но Слесаря найдите! Иначе я вас!..

И вот наконец на пятый день после кражи поступило донесение: Слесарь гужуется с двумя барухами в доме Герценшульца, что на Трубе в Малом Сухаревском переулке.

Когда сыщики вломились в грязную, прокуренную тесноту полуподвального помещения, они застали Слесаря, валявшегося на плохо заправленной кровати в объятиях двух ведьм довольно юного возраста.

Жеребцов, размахивая револьвером, заорал:

— Руки в гору! Лицом к стене — живо!

Перепуганные девицы, от страха и холода враз покрывшиеся гусиной кожей, ткнулись лицами в стену, заревели, захлюпали носами. Гориллообразный детина ниже среднего роста, с головой, утопленной в плечи, не спеша подошел к стене, задрал руки. На ягодицах была красочная наколка: слева — пылающая жаром печь, справа — кочегар, бросающий в эту топку лопатой уголь. При ходьбе создавалось впечатление, что кочегар совершает лопатой движение — вперед-назад. На правом запястье Соколов увидал другую татуировку: сердце и птица на ветке.

Соколов радушным голосом произнес:

— Какая счастливая встреча — сам Слесарь, шнифер и мокрушник!

Слесарь прогнусавил:

— Начальник, позволь портки мне надеть!

— Сначала скажи: где лежит браслет?

— Падлой быть, не знаю!

— Положим, ты давно падла. Если ради денег подельника замочил — последний негодяй. Отдай сразу чужое — легче будет. Не хочешь? Не надо. Голым пойдешь в Гнездниковский. Пусть народ над тобой посмеется.

Слесарь недоверчиво буркнул:

— На дешевый понт, мусор, берешь?

Соколов удивился:

— Ты, срам человеческого рода, грубишь мне? Что ж, буду учить тебя вежливости!

Авторитет

Такой потехи москвичи еще не ведали. Мускулистый, с тяжелой челюстью выродка, в дорогих хромовых сапогах шел мужик — совершенно обнаженный, под конвоем двух городовых. Мужик злобно зыркал на веселящихся прохожих маленькими поросячьими глазками. Особую потеху вызывала картинка на ягодицах.

Соколов, уехавший вперед, предупредил:

— Когда тебе, Слесарь, надоест принимать воздушные ванны и ты захочешь сказать мне про браслетик, шепни конвоирам. Они тебя быстрехонько ко мне доставят. А то я тебя пущу гулять открытым до Бутырской кичи. Понял, голубь?

Слесарь крепился до самой Петровки. Он шел по бульвару, с телом, густо поросшим шерстью, поскрипывая сапогами по утоптанному снегу, и старался не обращать внимание на зевак. Но когда стайка мальчишек, крутившихся вокруг, начала озорно выкрикивать:

— Смотрите, кочегара ведут! В баню ведут кочегара! — не выдержал. Он злобно скрипнул зубами:

— Эй, дядя, вези меня к начальнику.

Конвоиры обрадовались:

— Это к Соколову? Один миг!

Слесарь удивился:

— Как? Этот тот самый Соколов? Что Семафора на медведе катал?

— Тот самый! — с удовольствием подтвердили конвоиры. И добавили: — А тебя, несчастный, он собрался живьем на веревке в прорубь пущать — пока во всем не признаешься.

— Чего же сразу не сказали? С Соколовым связываться не резон.

Через несколько минут, сидя в кабинете сыщика, Слесарь признался, что спрятал обруч (браслет) и караты (бриллианты):

— У одной марухи на Солянке. Только два карата в карты проиграл. Это Адриан, козел, меня подбил. Говорит: “Продам браслет, яхту куплю и домину в Италии”. Дал деньги на инструменты. Привязали мы веревку на крыше, Адриан первым спустился и выдавил стекло. Мело крепко, снизу нас никто не заметил. Я с самого начала решил студента замочить, а он, видать, хотел меня обжулить: вместо двадцати тысяч принес всего семьсот рубликов. Да мне только за обруч завтра клиент должен был отвалить тридцать кусков!

Потупив взор, добавил:

— За “мусора” простите.

— Бог простит! — кротко ответил король сыщиков.

Эпилог

На суде вскрылась любопытная история. Оказывается, бездетный князь Ильинский половину своего богатейшего имущества завещал Адриану, к которому относился как к родному сыну. Завещал он племяннику и браслет Клеопатры.

В благодарность князь предложил Буне:

— Десять тысяч рублей!

— Буня гордо отказался. Соколов удивился и приставил старого медвежатника на хорошее место:

— Сторожем дома в Мытищах!

И не ошибся: это был самый верный и преданный человек, умевший ценить добро. Буня был счастлив:

— О такой замечательной жизни может мечтать даже зять губернатора!

Что касается Слесаря, бежавшего с поселения, он был на этот раз отправлен на каторгу. Говорят, что после Великого Октября он сделал большую карьеру по банковскому делу. Большевики всегда умели ценить уголовное прошлое.