После дождичка в четверг

Вечером Бет не испугалась открыть дверь, невзирая на то что, по ее мнению, произошло в этой церкви, и Джек увидел, как она складывает фотографии в коробки и убирает обратно в исповедальни. И непонятно было, что это значит.

Макс и О’Рурк снова возились на крыше. На полу играли пятна света и тени, утренний шум сменился полуденной тишиной. Макс наверху непонятно чему смеялся и что-то рассказывал — колкие сочетания согласных чужого языка витали под сводами церкви. Джек снова прокручивал русский фильм.

Солнце поднималось над заброшенной рыбацкой деревушкой. Соль сверкала, и тени, которые тянулись от самого моря, поползли назад, к корабельным остовам. Мужчина и женщина стояли поодаль друг от друга и наблюдали, как пустыня озаряется светом. Они начали молиться вслух, вместе: «Отче наш».

По крайней мере здесь не нужно было особо возиться с субтитрами — достаточно лишь выбрать перевод; предположим, Библию короля Иакова. Но спустя минуту Джек заметил, что дуэт распадается. Кто-то из них упорно произносил не те слова. «Дождь наш насущный дай нам днесь». Помощи от сценария ждать не приходилось — там приводился стандартный текст молитвы, на который актеры — или сумасшедшие — не обращали никакого внимания. Джеку предстояло либо писать субтитры, либо, признавая свою несостоятельность, выражения типа «Понятия не имею», «Черт знает что», «Да чтоб мне пусто было!».

Возможно, они задались целью снять фильм, не поддающийся переводу, — необъяснимая русская гордость, наследие «холодной войны». Он хотел было позвать на помощь Макса, но вспомнил, что так и не сумел найти с ним общего языка. Джеку почему-то казалось, что его история была просто выдумкой.

Память напомнила об иоанните. Джек надеялся, что не слишком много разболтал. Госпитальеры, вне всякого сомнения, охотились за манускриптом, а Джон солгал или просто не знал правды. Джек был разочарован, когда узнал, что алхимик Рипли, так ничего и не добившись, отрекся от своих взглядов. Что произошло? Может быть, в манускрипте по-прежнему недостает какой-то части? Джеку так не казалось. Семь дестей пергамента, семь языков — манускрипт был полон. Ключ таился где-то еще, возможно, в другом документе. Рипли вернулся в кармелитский монастырь в Линкольншире, чтобы изучать манускрипт и писать свой последний труд — или чтобы искать ключ? «Я искала его, и не нашла его».

Джек снова переключился на мужчину и женщину, которые перестали молиться и теперь сидели на песке под ржавым корабельным остовом и разговаривали, как показалось Джеку, с нотками отчаяния в голосе. Он не мог разобрать ни звука из того, что они говорили. Их беседа началась очень тихо, несколькими словами, которых он не знал, — возможно, это были диалектизмы. Затем непонятных слов стало еще больше, и вскоре речь утратила всякий смысл. Джек уже начал сомневаться, правильно ли он понимает сюжет фильма: так, например, он думал, что эти двое — муж и жена, но не исключено, что на самом деле они брат и сестра или вообще только что встретились.

Пески темнели, когда облака заслоняли солнце. Джек видел достаточно. Он остановил фильм, выключил телевизор и отправился в «Кладезь веры».

Библиотека выглядела так, как будто ее разграбили — половина полок пуста, книги сложены в груды на полу. В воздухе витала пыль, на книгах лежали рваные полосы солнечного света. Сэнди сидела на ковре и разбирала желтые карточки каталогов. Ее лицо было покрыто коричневой пылью. Джек наклонился к ней:

— Что происходит?

Сэнди взглянула на него:

— Это какой-то кошмар! На выходные назначен аукцион, а мы понятия не имеем, сколько здесь вообще книг. Их просто море. Над составлением каталога работают целые бригады.

Джек окинул взглядом груды томов. Как всегда, битва между хаосом и порядком. Сэнди права: слишком много книг — это неразумно. Слишком много неверных шагов, слишком много открытий. И наверное, слишком много веры.

Сэнди тоже созерцала разгром.

— Остаться за бортом не самое худшее — вот что я себе говорю.

— Никто не собирается оставлять тебя за бортом.

— Меня берут, пролистывают и ставят обратно. Я — библиотечная книга, даже хуже — журнал или газета.

— Однажды кто-нибудь решит тебя не возвращать.

— Наверное. Как поживает наша последняя надежда?

— Ничего себе.

— Как дела у Бет?

Сэнди пыталась с ним шутить, но по ее глазам было видно, что ей вовсе не до шуток. Эту экзотическую красавицу всегда отличала уверенность и сила, но порой она пускалась блуждать по голым равнинам, где не было никого, кроме нее и Дэва. Джек не понимал почему: Сэнди так привлекательна, добра и энергична. Возможно, существовало нечто важное, во что она сама не могла поверить. Чего-то она ждала от него — от них всех, — но Джек ничего не мог ей дать.

— Мне нужна литература по кармелитам, — сказал он.

— Я не знаю в точности, где что теперь лежит. Эти книги могут быть где угодно.

— Скажи хотя бы, где они стояли?

Она махнула рукой:

— Внизу, под лестницей.

— Спасибо.

Там царил хаос. Одни полки стояли пустыми, в то время как другие ломились от книг. На некоторых недоставало каждой третьей книги, и так далее. Здесь были представлены все мировые религии, евангелия и сутры, ревнивые и щедрые боги, великое множество богов…

Джек нашел старую фотографию горы Кармель, высоко поднимающейся над Средиземным морем и долиной Звулун. Он прочел, что отшельники и пророки жили там с тех самых пор, как Илия победил жрецов Ваала, но орден кармелитов возник лишь во времена Крестовых походов. Они покинули Святую землю до того, как та была окончательно захвачена сарацинами, и с успехом обосновались в Англии. Но в конце XV столетия, когда Джордж Рипли вступил в их ряды, кармелиты уже пришли в упадок; вскоре после смерти Рипли орден, как и многие другие в Англии, был распущен Генрихом VIII, а все монастыри разрушены или перестроены.

Полки поднимались все выше, и проход между ними становился все уже, по мере того как Джек пробирался в глубь «Кладезя». Из недр хранилища доносились голоса, снизу и сверху раздавались шаги. Он то и дело упирался в тупик и вынужден был возвращаться. Свет постепенно мерк, и ему приходилось нагибаться, чтобы взглянуть на корешок, и глотать пыль.

Он чуть не заплакал, когда прочел о распаде ордена. В 1534 году Генрих отправил настоящую комиссию во главе с Томасом Кромвелем по монастырям и аббатствам, чтобы переписать церковное имущество, а вскорости захватить или разрушить все, чем владели клирики. Самая страшная участь постигла монастырские библиотеки — с книг срывал и богато инкрустированные обложки, в пергамент оборачивали подсвечники, начищали им сапоги. Какое-то количество книг Генрих присоединил к своей личной коллекции, а остальное просто погибло; десятки тысяч манускриптов были утеряны. Джек прислушался к голосам сотрудников и услышал зловещее эхо. Слава Богу, Рипли не дожил до тех времен, когда в его манускрипты стали заворачивать рыбу или использовать для растопки печей.

И все же некоторые книги уцелели. Монахи утаили Келлскую книгу и прочие сокровища, и даже комиссия Кромвеля кое-что прихватила для себя. Джек ощутил некоторое облегчение. Уцелевшие книги, — возможно, десятая часть — в большинстве своем осели в огромных университетских хранилищах. Манускрипт, должно быть, спрятали под рясой или камзолом и тайно перевезли в одну из самых надежных библиотек — в Оксфорд или Кембридж — вместе с ключом, если Рипли, конечно, его нашел.

Джек услышал какой-то шорох, поднял глаза и встретился взглядом с Дэвом. Ребенок опирался на полку, а в свободной руке держал «Конкорданс» Стронга. Его комбинезончик был весь в пыли и паутине.

— Ты что тут делаешь? — спросил Джек.

Дэв вздернул пухленький подбородок:

— Ter shopal tikim…

Дети способны воспроизводить любые фонемы, в том числе с прищелкиванием и свистом. Но на этот раз Джек услышал нечто непохожее на обычное бормотание Дэва, и у него кровь застыла в жилах. В глубине его сознания начало вырастать что-то темное, но он никак не мог понять, что именно, и изумленно взглянул на Дэва.