Усадьба (СИ)

— Что ж я, по-вашему, Василий Максимович, медь от золота не отличу? – упорствовал Ильицкий. – Перстень был золотой, старинный, с монограммой «М» — Маслова, стало быть. А интересовался ли кто-нибудь, какое отчество у Гришки? – он вопросительно оглядел присутствующих, но никто, разумеется, не знал отчество цыгана. Ильицкий изрек тогда: - Тимофеевич он. А ведь мужа Самариной тоже звали как-то на «Т»…

И он снова посмотрел отчего-то на меня.

— Евгений Иванович, - не выдержала я в этот момент и задала вопрос и впрямь меня интересовавший: - позвольте полюбопытствовать, откуда у вас столько знаний о чете Самариных?

— Так о Самариной здесь все знают! – не моргнув глазом, отозвался Ильицкий. – Хоть Дашутку нашу спросите, хоть кого из прислуги – они вам еще поболе Андрея Федоровича расскажут. А что касается имени мужа Самариной – так на местном кладбище его могилу издалека видно, барская ведь. Там табличка с его фамилией и инициалами – вот полного имени только нет.

Я призадумалась над его словами, отметив, что полное имя при желании можно узнать в церковно-приходских книгах в местном храме.

— А ведь Самарина, кажется, и впрямь звали Тимофей… - задумчиво произнес, меж тем, Андрей. – Но откуда у Гришки взялся перстень можно лишь догадываться. Сын Самариной умер, на том же кладбище есть его могила.

— Есть, - согласился Ильицкий, - да только кто-нибудь с фантазией – Лидия Гавриловна, например – хоть сейчас вам предложит версию чудесного спасения юного Самарина. Или даже две версии, - добавил он, уже явно издеваясь.

Ильицкий почти все это время смотрел на меня, не переставая улыбаться с некоторым злорадством. Для меня очевидным было, что отнюдь не история Самариных его сейчас интересует, а все еще моя несчастная брошка: тандем из имени «Софья» и буквы «Т». Наверняка самая невинная из его мыслей была о том, что я просто-напросто украла эту брошь у кого-то.

Однако после многообещающего заявления Ильицкого о моих якобы фантазиях, глаза всех слушателей обратились на меня.

— У вас и правда есть версия? – уточнил Андрей со смехом, кажется, ожидая от меня шутки в ответ.

Действительно вполне можно было бы отшутиться. Вот только со стороны Ильицкого явно был вызов, не принять который я не могла.

— Есть, - скромно улыбнулась я, - только Евгений Иванович не прав – у меня есть три версии. Первая и самая очевидная, что у Самариной имелся второй сын, который остался жив; вторая – что ваш отец, Андрей, выходил все же мальчика, но по каким-то причинам скрыл это даже от вас; а третья… - я не сводила взгляда с Ильицкого, - что какая-нибудь дама лишилась самого дорогого в своей жизни: допустим, что ее ребенок умер. И тут совсем рядом с нею кончает жизнь самоубийством другая женщина, причем бросает сиротой собственного сына примерно того же возраста, что и ее. И, убитая горем, женщина воспитывает осиротевшего мальчика, как родного – и родственники ее, и доктор Миллер, войдя в положение, потакают ей. Вот только мальчик вырос смуглокожим и черноволосым, в то время как все родственники голубоглазые и русоволосые, но, право, еще и не такие казусы в жизни случаются. Правда, Евгений Иванович?

Когда я договаривала, на веранде висела тишина, в которой слышно было, как лают собаки в Масловке – никто не решался заговорить. Ильицкий же, разумеется, поняв, на что я намекала, смотрел на меня так, что мне казалось – еще чуть-чуть, и я воспламенюсь. Да, согласна, это было довольно жестко, но я сочла, что месть вполне достойная – за вчерашнее.

Наконец, Ильицкий отвел взгляд:

— Полная чушь… особенно третье, - изрек он с кажущимся безразличием, - с таким же успехом, Лидия Гавриловна, вы могли сказать, что сына Самарина спасли люди, прилетевшие с Луны, или, что его оживил воскресший дух Самариной.

Андрей усмехнулся, да и остальные несколько расслабились, приняв все сказанное мной, за шутку.

Разумеется, это и была лишь шутка. Выдумка, удачно сочетающаяся с известными уже фактами – мне хотелось лишь подразнить Евгения Ивановича, чтобы впредь у него не возникало желания ставить меня в неловкое положение. Цели заставить его призадуматься о своем происхождении я вовсе не ставила – и даже вздохнула свободней, когда Ильицкий, кажется, это понял: по крайней мере, когда он снова посмотрел на меня, взгляд его был куда менее пылающим.

Глава XXIII

— Пожалуй, довольно для меня на сегодня версий… - утомленно произнесла Лизавета Тихоновна в длящейся еще тишине, - полночь уж скоро. Доброй ночи, господа.

С этими словами она затушила свою папиросу и ушла в дом.

Вслед за нею начали расходиться и остальные. Прислуга, пока мы беседовали, уже успела убрать в столовой и давно спала – дом выглядел вымершим и мрачным, особенно под гнетом истории, что рассказал недавно Андрей. Право, я не думала, что у этого дома настолько темное прошлое.

Андрей и князь Орлов оставались еще на веранде, когда мы уходили, а Натали шепнула мне, что хочет посмотреть на спящего Митеньку и взяла с меня обещание, что я загляну к ней перед сном, а потом убежала с Васей. В общем, как-то так вышло, что в каминную комнату, через которую нужно было пройти, чтобы добраться до парадной лестницы, мы вошли вместе с Ильицким.

Когда перед самой дверью он вдруг на полшага опередил меня, я подумала, что он собирается передо мной эту дверь открыть, продемонстрировав хоть какую-то галантность. Но я ошиблась. Одним быстрым движением он повернул ручку так, что мы оказались запертыми в комнате.

— Что вы… - испугавшись, я отпрыгнула от двери.

— Не нужно делать вид, будто вы меня боитесь – здесь зрителей нет, - грубо перебил Ильицкий. – Просто скажите, что вам нужно.

— Простите?.. – не поняла я.

— Я не желаю, чтобы вы распространялись о том, что видели несколько часов назад в столовой, – терпеливо произнес он, и я начала догадываться, к чему он ведет. - Но я понимаю, что такие как вы не станут делать ничего просто так – даже если от этого зависти чья-то жизнь или спокойствие. Поэтому я спрашиваю вас, что вы хотите за молчание? Денег? Сколько?

— Такие, как я? – повторила я, уже не опасаясь этого человека, а медленно закипая от злости на него. – Это какие же, позвольте спросить?

— Не стройте из себя Бог знает кого, - поморщился Ильицкий, - по крайней мере, передо мной не нужно – вот перед Андреем или Васей – сколько угодно! Или перед кем-нибудь другим, кто не понимает очевидной истины, что приехали вы сюда с целью заполучить в мужья наследника Эйвазова. Скажите, это чтобы его завлечь, вы бегали по коридору в одном исподнем? Но вот несчастье – Вася упорно предпочитает ваше общество безграмотной горничной. Мишелю тоже до вас дела нет, зато с Миллером вам повезло, так повезло! Вот только Андрей гол как сокол – потому, вероятно, вы и сбегаете от него всякий раз.

— Андрей Федорович рассказывает вам все подробности наших с ним бесед? – я не совладала с собой, и мой голос все же дрогнул.

— Ничего он мне не рассказывает, ваш Андрей, - отмахнулся, морщась, Ильицкий, - достаточно глянуть на его кислую физиономию, с которой он возвращается от вас, чтобы понять, смысл этих бесед. И не смейте при мне пускать в ход ваши слезы! – заговорил он еще громче и взволнованней. – Меня это не проймет, я наперед знаю все, что зреет в вашей мелкой, лживой душонке! И знаю, что каждый шаг ваш, каждое слово направлено на то, чтобы устроиться в этой жизни получше и продать себя повыгодней! По сравнению с вами, дворянками-смолянками, любая девка с Сенной площади в тысячу раз честнее и порядочнее!

Он еще говорил что-то такое же хлесткое и обидное, а я растеряно смотрела в его глаза – я даже не злилась теперь – я только пыталась понять, чем заслужила такое мнение о себе.

— Евгений Иванович! - прервала я его, повысив голос – по-другому Ильицкого было уже не остановить. – Вы это все сейчас мне говорите или Нине Гордеевой?

Он замолчал резко и как будто даже растерялся.

Я же поняла, что дело действительно в Нине – он видит во мне ее. Вот только я не думала, что его ненависть настолько сильна – вероятно, настолько же сильно он и любил ее когда-то.