Книга воздуха и теней

Тичфилд находится в шестидесяти пяти английских милях от Лондона, поэтому мне понадобилось время, чтобы вернуться, спал я под заборами, воровал плоды и яйца, прости, Господи, грехи мои. Прибыв поздно к «Железному человеку», я нашел, что с моей матерью все хорошо и у нее появилась добрая компаньонка, честная молодая служанка, дочь хозяина. И это была ты, моя Нэн. Так мы с тобой встретились, а потом полюбили друг друга, но это ты и сама знаешь. Но я хотел бы, чтобы наш сын, когда достигнет возраста понимания, если позволит милосердный Господь, тоже знал это.

Теперь мне пришлось зарабатывать нам на хлеб и кров, а мне тогда было 16 лет. Я подумал, не сходить ли мне в Тауэр к тем, с кем я там встречался, может, они дадут мне работу. Ну, я пошел прямо туда и спросил мистера Гастингса. Он вышел, я рассказал ему о наших бедах, и он сказал, ну, парень, нам тут в Тауэре не нужны ни паписты, ни пуритане, во-первых, это будет стоить мне головы, а во-вторых, я сам их терпеть не могу, потому что еле высиживаю проповеди раз в неделю в воскресенье, а в другие дни нет нужды молиться. Тогда я сказал, что мне это подходит. Тут мистер Кин услышал наш разговор и сказал, что мы должны испытать его пушку, пойдем-ка в Саутуорк. Мы перешли через мост, пили много вина (чего я никогда не делал прежде), смотрели травлю медведя, собачьи бои, всякие непристойности: и они отвели меня к шлюхам, заплатили за меня одной, но, слава тебе Господи, меня вырвало, и было так плохо, что я только залез на нее, как тут же слез, может, это и не грех. Они сильно смеялись, отпускали в мою сторону грязные шутки, но мистер Кин поклялся, что я не пуританин, а двухфунтовый фальконет, мог бы выстрелить, как положено, вот только не расстегнул брюки. И значит, испытание прошел.

6

Крозетти, зажав под мышкой завернутую в бумагу рукопись — возможно, бесценную, — ждал на пустынной улице уже полчаса. По его мнению, этого времени было многовато. Что она там делает? Правда, ему приходилось ждать и дольше, пока женщина приводит себя в порядок. Но ведь они не на бал собираются. Посматривая на часы, он расхаживал взад-вперед и чувствовал, что начинает сходить с ума.

Она появилась в одном из своих темных нарядов, как будто собралась на работу, и это удивило Крозетти. Может, Булстроуд настаивает на соблюдении определенных формальностей? В таком случае придется его разочаровать: Крозетти явно требовалось помыться и побриться, а одет он был в тенниску с концерта Спрингстина, неопрятные джинсы и кроссовки «найк». Упрекать Ролли за долгое ожидание он не стал.

И она не стала извиняться. Просто кивнула ему и зашагала по улице. Он не задавал вопроса, куда они направляются, решив разыграть холодность. Может, у него тоже есть тайна. Они добрались до Ван-Дейка, сели на семьдесят седьмой автобус, доехали до остановки на Смит-стрит, спустились в метро, сели на поезд и, по-прежнему в молчании, добрались до Манхэттена. На Хьюстон-стрит Ролли вышла и дальше припустила рысью. Крозетти догнал ее и не смог воспротивиться желанию спросить, куда они все-таки направляются. Холодность была ему не свойственна.

— К Мермельштейну, — ответила на его вопрос Кэролайн. — Он последний из оставшихся в городе оптовиков, кто продает лучшую кожу для переплета.

— И он продаст вам в розницу?

— Мистер Мермельштейн мне симпатизирует.

— А, ну да. Он тоже?.. — Крозетти изобразил жестом, что лапает ее.

Они поднимались по ступенькам к выходу из метро. Ролли резко остановилась.

— Нет, — сказала она. — Знаете, я сожалею, что рассказала вам о Сидни. Вы будете говорить так всякий раз, когда я упоминаю о делах с каким-то мужчиной?

— С этой минуты я все забыл, — ответил Крозетти, искренне пристыженный. В то же время он ощущал, что им манипулируют.

К тому же он не понимал, с какой стати она идет к какому-то оптовику. Все, имевшие отношение к торговле старыми книгами в Нью-Йорке, знали, что центр переплетного бизнеса находится в Бруклине. Крозетти хотел спросить и об этом, но промолчал, поскольку догадался сам. Букинисты и серьезные коллекционеры, конечно, имеют контакты в среде обычных переплетчиков. Если одному из них предложат «Путешествия» Черчилля по заниженной цене, он непременно свяжется с торговцами переплетным материалом, чтобы проверить, ремонтировалась ли книга. Никакому коллекционеру и в голову не придет, что продавец сделал все самостоятельно, из необработанной кожи. Крозетти был удовлетворен собственной сообразительностью; он считал полезным любое проникновение в хитроумные и не совсем честные замыслы Ролли.

По Хьюстон-стрит они подошли к старому зданию рядом со Второй авеню. Здесь, в лофте — на пространстве размером, наверно, с целый акр, — хранились шкуры разнообразных животных, наполнявшие воздух едким запахом. Прислонившись к одной из кожаных кип, Крозетти смотрел, как Ролли довольно долго торговалась с пожилым мужчиной в ермолке, старомодном черном костюме и шлепанцах. Складывалось впечатление, что они довольны друг другом, и Крозетти с интересом отметил, что Ролли искусно сменила манеру поведения. Она улыбалась Мермельштейну, пару раз даже рассмеялась и в целом выглядела более развязно и агрессивно, чем та Ролли, которую Крозетти знал. Сейчас она вела себя несколько… возможно ли это?.. несколько по-еврейски? Речь ее также убыстрилась, теперь в ней проступал провинциальный акцент.

Он поделился с ней своим наблюдением, когда они ушли со склада вместе с маленьким рулоном прекрасной телячьей кожи, завернутой в коричневую бумагу.

— Все так делают, — беспечно ответила она. — Разговаривая с человеком, невольно перенимаешь его манеру поведения. Разве с вами не так?

— Наверно, — ответил он, а сам подумал: «Да, но почему бы тебе не начать с меня, дорогая?» Он чуть было не произнес это вслух, но, поразмыслив, просто спросил: — И куда теперь?

— Доедем до Четырнадцатой улицы, пересядем на бродвейскую линию и доедем до Колумбийского университета. Встреча с мистером Булстроудом через сорок пять минут.

— А нельзя сначала перекусить? Я с прошлого вечера ничего не ел.

— Вы съели все мое печенье.

— Ох, да, прошу прощения. Все ваше окаменевшее печенье. Кэролайн, что с вами происходит? Почему вы не живете как обычные люди, с мебелью и едой, в доме с картинами на стенах?

Она быстрее зашагала в сторону метро.

— Я же говорила вам. Я бедная.

Он торопливо догнал ее.

— Бедная — это к вам не относится. У вас есть работа. Вы зарабатываете больше меня. Куда все это уходит?

— У меня нет матери, с которой я могла бы жить, — отрывисто бросила она.

— Спасибо. Вы поставили меня на место.

— Не уверена, что вы понимаете. Я совсем одна в мире, мне не на кого опереться. Никаких братьев, сестер, кузенов, теток, дядей, крестных. Я получаю жалованье служащей и не имею дохода от прибыли. Если я заболею, то окажусь на улице. А я уже была на улице и не хочу снова туда возвращаться.

— Когда это вы были на улице?

— Не ваше дело. К чему такое назойливое любопытство? Оно действует мне на нервы.

Подошел поезд, и они сели. Когда он хорошенько разогнался и они оказались в зоне уединенности, создаваемой ревом подземки, Крозетти сказал:

— Еще раз прошу прощения. Это у меня от матери. Стоит ей сесть рядом с кем-нибудь в метро, и через две остановки она уже знает все о жизни своих соседей. Знаете, Кэролайн, большинству людей нравится рассказывать о себе.

— Знаю, но считаю это пустой тратой времени. Люди болтают о том, как им не везет. Или напрашиваются на комплименты. «Ох нет, Глория, на самом деле ты совсем не такая уж толстая! Ах, твой сын в университете Колгейта? Представляю, как ты им гордишься!»

— Но таковы люди, что тут поделаешь? О чем, по-вашему, надо говорить? О книгах? О переплетном деле?

— Можно и о них для начала. Я же говорила — я не очень интересный человек, да вы, похоже, никак не верите.

— По-моему, вы очаровательный человек.