Тайна Шампольона

— Но, разумеется, ваши враги предприняли бы все возможное, чтобы помешать вам, едва узнали бы о ваших намерениях?

Он пожал плечами:

— Англия, турки, Директория, где сидят легионы шпионов, и Талейран! Все знали, каков был мой изначальный план. — Он замолк, потом продолжил: — Поэтому я не хотел скрываться. Иногда я даже действовал так, чтобы мои враги узнали…

— Я вспоминаю о ваших смелых речах, когда вы беседовали с Гомпешем.

Он улыбнулся:

— Если бы я мог, я бы побудил его к тому, чтобы донести на нас Ватикану или англичанам…

— Чтобы они перешли вам дорогу!

— Не скрывая ничего, что кажется очевидным, я смог бы лучше подготовить то, что планировал тайно. А вот об этом никто и не подозревал, ибо я сам осознал это лишь в Египте.

Сейчас я точно знаю, что мне было нужно, чтобы добиться моих целей…

Хотя я и сгорал от нетерпения, я все же решился его прервать:

— Почему вы объясняете мне все это?

— Я знаю, что вы осуждаете решение, которое я принял в Яффе. Страх потерять друга толкает меня к тому, чтобы сообщить ему истинные причины моих действий. У вас есть другие вопросы?

Не без усилий я сумел взять себя в руки. Мое горло было сухо, живот страшно болел, но надо было держаться.

— Бойня в Яффе была так уж необходима? — прошептал я.

Без колебаний он ответил мне:

— Это была бесполезная и драматическая акция. Три тысячи убитых солдат…

Потом его черты вдруг затвердели:

— Богарнэ и Круазье, [103] два молодых адъютанта, остановили батальон дивизии Ланна, который готовился покончить с этими бойцами. Мы сражались. Это была честная борьба.

Мы отвечали ударом на удар, око за око! Мы разбили фанатиков, которые бросались на нас с такими воплями ненависти, которые никто не решился бы повторить. Даже те из ваших ученых, которые в Каире осуждали мою терпимость. Но, вообразив не знаю уж что, Богарнэ и Круазье решили пообещать туркам, от моего имени и не проконсультировавшись со мной, спасение их жизней в обмен на капитуляцию. В одно мгновенье они из солдат, готовых нас убивать, превратились в простых пленных. Это было преступное соглашение. Нам не хватает вооружения, боеприпасов, людей. Чума косит наши ряды! Кормить три тысячи человек? Отпускать их на свободу, заключать в тюрьму здесь, где мы ничего не контролируем?

Горячка и вновь открывшиеся обстоятельства совершенно оглушили меня.

— Я должен был решиться, — продолжал он, — и я это сделал, будучи уверен, что мои противники в аналогичной ситуации не сомневались бы. И я показал Джеззар-паше, что не отступлю ни перед чем… Прав ли я был?

Надо было ему что-то ответить:

— По-моему, преступление в Яффе разрушило союз, который вы надеялись заключить с исламом. Теперь могут сказать, что вы не держите данного слова, что вы жестокий человек. В Яффе погасла ваша мечта об империи всеобщей терпимости.

— Я вас не виню. Давайте, говорите свое заключение.

— Отныне вашей мечте конец.

Стояла удушливая жара. Я дрожал, но не был уверен, что в этом повинно — горячка или напряженность момента. Мне было очень тяжело: я объявил Бонапарту, что он проиграл.

Он встал и долгое время смотрел на меня. Сегодня, возвращаясь к этой сцене, я думаю, что он изучал мою способность понять то, что последует дальше, и сохранить тайну, которую он собирался мне сообщить. Похоже, результаты этого экзамена его удовлетворили. Я преодолел болезнь и выжил. Что же касается тайны?.. Давайте сначала посмотрим, что он мне сказал:

— Действительно, я проиграл. Но это лишь вторая часть предприятия, а их насчитывалось три.

И тут я понял: я могу узнать то, к чему Форжюри и Ле Жансем не прекращали меня подталкивать, вынуждая поговорить с Бонапартом. Я навострил уши, а он доверил мне следующее:

— Есть еще нечто, что могло бы позволить мне победить, когда сила, золото или ислам бессильны. Я вам об этом говорил через несколько дней после сражения при Пирамидах. Еще раз мы говорили об этом по дороге в Суэц.

— Фараоны? — прошептал я.

— Власть фараонов… То, что позволило им подчинить себе местные народы, позволило питать свою славу, создать такие символы своего могущества… Но я знаю, что вы об этом думаете. По-вашему, речь идет о деспотах, опиравшихся на рабство. Вы ошибаетесь, Морган. В этих могилах находятся владыки, которые держали в своих руках то, о чем мы не имеем и понятия, что не основывается ни на силе, ни на страхе.

— Как можно утверждать то, что невозможно доказать?

— А вы можете доказать мне существование Бога? Но можете ли вы доказать и то, что он не существует? Поэтому и я верю, не имея возможности вам это доказать, что наука фараонов имеет связь со священным. Не надо так смотреть на меня, господин де Спаг. Да, я говорил о власти, которая основывается на божественном. Вот в этом-то и заключается чудо Востока…

— Власть королей тоже всегда обращалась к могуществу и силе Бога. Значит, фараоны были кем-то вроде королей.

Вот и все…

— Они стояли выше, чем короли, они были сильнее всех.

По-иному я не понимаю их величие и срок, в течение которого они правили. Четыре тысячи лет непрерывных династий!

Знаете ли вы еще хоть одну историю, столь же длинную и столь же славную?

— История королей Франции не столь удивительна. Всего тысяча лет господства…

— В четыре раза меньше, чем фараоны. Тысяча лет хаоса, убийств, Фронды! [104] Достаточно сказать, что Версаль был символом Короля-Солнца! [105] Но это же насквозь сырой дворец, где любой нормальный человек проклял бы все на свете.

— Короли называли себя божьими избранниками.

— Легитимность фараонов была гораздо больше, чем у наших королей. Что-то во мне заставляет меня в это верить, хоть я и не могу определить подлинную природу их власти.

— Никто не сможет доказать вам обратное… Но никто не сможет и утверждать, что вы правы.

— Я придерживаюсь другого мнения. Тайна фараонов, их власти и их могущества находится в их письменности. Очень многое позволяет мне так думать. Разве Цезарь не заставил поджечь библиотеку Александрии, где находилась разгадка тайны иероглифической письменности? Не запретил ли эту письменность император Феодосий [106] в IV веке? А почему?

Древние писари давно умерли, а каменная маска фараона продолжает улыбаться. Разгадав тайну иероглифики, я, конечно, мог бы узнать, на чем четыре тысячи лет основывалась власть правителей Египта — места, который был ключом ко всему Востоку, места, откуда происходит весь мир.

— Наука эпохи Просвещения, тем временем, шагнула далеко вперед. Власть не основывается больше на каких-то там таинственных словах. Как можно верить, будто старый рецепт четырехтысячелетней давности может еще действовать?

— Он мог бы перевернуть все наши идеи. Он мог бы поставить под сомнение незыблемость очень многого. Он мог бы испугать Европу, показав ей, что мы — лишь юные потомки древней цивилизации, более мощной и великой, чем наша…

Посмотрите на игру, в которую мы играем. Мы воюем с Европой, мы здесь, чтобы сражаться с англичанами. Однако Талейран ведет переговоры с Англией, а Россия не допустит, чтобы территория Франции сократилась. Наши страны ненавидят друг друга, но являются наследниками общей истории, связанные культурой, вдохновленной Римом и христианством. Таким образом, мы являемся силами, которые договариваются о разделе мира, а за всеми нашими ссорами скрывается лишь попытка удержать истину. Представим теперь, что цивилизация фараонов показывает нам, что наша цивилизация — лишь следствие, а о худшем, о том, что есть некая высшая сила, мы не будем даже думать. Сомнение, в которое погрузилась бы Европа, сравнимо было бы со славой Востока. А теперь подумайте, что сей народ и сей континент предложили бы тому, кто признал бы за ними их настоящее место и величие. Поймите наконец, что, расшифровав письменность фараонов, я не буду нуждаться ни в армии, ни в исламе, чтобы стать императором…