Государевы конюхи

— Господи, да что ж это делается! — воскликнула Наталья, глядя, как довольный муж сползает с березы. — Совсем с ума сбрел! А снимать кто будет?! Ты-то на службу убежишь, а мне как быть?!

— Степа, а Степа! На что тебе? — повиснув на подружке, закричала Домнушка.

— Для государева дела.

С тем Стенька отошел от натянутой веревки, сказал: «Ну, Господи благослови!» — и примерился было метнуть через нее мешок с гречей.

— Ах ты, аспид! — Наталья освободилась и кинулась отнимать мешок. От страха за свое добро она и мужним безумием пренебрегла.

— Степан Иванович, родненький, да что это с тобой? — подлетела следом и Домна. — Остойся, свет! С нами крестная сила! Да воскреснет Бог, и расточатся врази его, и да бегут от лица его ненавидящие его…

Выкрикивая молитву, она принялась закрещивать Стенькино лицо, и грудь, и

руки, и даже мешку перепало благодати.

— Дуры! — только и сказал Стенька. — Ну что вы за дуры! Государеву делу помехи и препоны строите!

— Государеву? Делу?..

Подружки переглянулись.

— Я за своим побегу… — прошептала Домна. — Ты его удерживай, а я мужиков соберу и отца Кондрата позову…

— Дура! — в отчаянии сказал ей Стенька.

Она и понеслась, размахивая длинными рукавами летника.

Наталья поставила наземь отнятый мешок с крупой, сама стала сверху, расставив ноги, и всем видом показала: через мой труп! Стенька махнул рукой да и пошел наверх, в горницу. Дело не задалось, но веревка уже была привязана, так что можно попробовать и ночью…

Наталья идти домой побоялась — подождала Домны с мужем Мишкой и его младшим братом Ивашкой, которого прозвали Ивантеем. Вопреки угрозе, Домна не привела на двор всю слободу, но послала свою старшенькую, Татьяницу, за отцом Кондратом.

Приходский священник не очень понял, что стряслось, однако лицо девчонки выражало неподдельный ужас, и имя дядьки Степана она повторяла, широко распахнув голубые глазищи. Отец Кондрат еще думал, идти или не идти, но матушка Ненила, почуяв какую-то любопытную каверзу, быстренько собралась, да и его с собой потащила. Идти было недалеко, батюшка с матушкой прибыли, когда Мишка с восемнадцатилетним Ивантеем, Домна и Наталья строили предположения, одно другого страшнее. Они уже и до того

додумались, что повредившийся умом Стенька может удавиться на собственном поясе, а потом поджечь дом.

— Говоришь, мешок метать задумал? — Отец Кондрат приподнял метательный снаряд и подивился его немалому весу. — А более ничего не было? Не богохульствовал? Не кричал свиньей или курицей? Не брыкался? Пены изо рта не пускал?

— Дурами нас назвал, — сообщила Домна.

— Ну…

Отец Кондрат обвел обеих женок взглядом, в котором явственно читалось: тут раб Божий Степан не так уж и промахнулся…

— Так как же быть, батюшка? — спросила Наталья.

— Ждите, сам пойду, разберусь.

Отец Кондрат чинно поднялся по лесенке на крыльцо и без стука вошел в сени. Ждали шума и крика, крестились и втихомолку молились за отважного батюшку — и по искренним молитвам, надо полагать, нашел батюшка проникновенные слова. Некоторое время спустя дверь отворилась и Стенька с отцом Кондратом молча спустились вниз.

Крепкий и дородный батюшка сразу направился к мешку, легко подхватил его.

— Такой, выходит, высоты забор-то? А не врешь?

— Может, и вру, — признался Стенька, — но ненамного. У бояр меньше не бывает.

— Ну, с Божьей помощью!

Отец Кондрат убедился, туго ли завязан мешок, подкинул его, поймал, подкинул еще выше, и тут Наталья с Домной хором ахнули. До них дошло наконец, что безумие заразительно.

Отец Кондрат размахнулся и без особого труда перекинул мешок через веревку. Тут же Стенька кинулся мерить шагами расстояние от проведенной под веревкой черты, которая соответствовала ее положению в воздухе, до мешка.

— Не годится, чересчур близко! — крикнул он. — А коли подалее отойти?

Пока Домна с мужем и деверем ошалело молчали, пока Наталья силилась выговорить ругательное слово — и не могла, Стенька подхватил мешок и притащил его к отцу Кондрату снова.

— Вот сюда, батюшка! Там же тоже не так просто к забору подойти — и лопухи, и крапива…

— А коли у забора грядки? Как у всех добрых людей?

Теперь сделалось совсем страшно — как будто поп и обезумевший ярыжка видели некий незримый для прочих забор…

— А ближе подойти?

— А еще хуже выйдет, — объявил отец Кондрат. — Тогда и кидать труднее, и твой младенец по ту сторону еще ближе к забору упадет.

Наталья закрыла лицо руками — свершилось! Была она женой служивого человека, в Земском приказе — не из последних, стала женой безумца, который ложку мимо рта несет, идя из бани — чешется… И точно так же ужаснулась матушка Ненила.

— А еще дальше стать?

Отец Кондрат призадумался.

— Мешок, сиречь младенец, летит дугою. Вот я его кидаю вперед и ввысь… И коли я издали кидаю, то силы моей не хватит его так высоко отправить, чтобы не только до забора долетел, а и через него перепорхнул и далеко от него упал. Тут вдвоем либо втроем бросать надобно.

— Выходит, их там двое было? — сам себя спросил Стенька. — Откуда ж они знали, что тело не так просто перекинуть… что вдвоем перекидывать надо, чтобы оно в цветник упало… Дитя малое, я видел…

Эти невнятные речи заставили Наталью и Домну тревожно переглянуться. Ивантей с Мишкой — те откровенно ничего не понимали.

Вдруг Стенька сорвался с места, взбежал на крыльцо, а отец Кондрат остался стеречь мешок с гречей.

— Пойдем домой, батька! — жалобно позвала матушка Ненила. — Пойдем, свет, а то ты с этим Стенькой вовсе разума лишишься!

— Погоди, любопытно, — басом отвечал батюшка. — Сколько живу, такого не видывал.

Матушка Ненила совсем уж было собралась напомнить, как любопытство погнало отца Кондрата искать вместе со Стенькой клад и что из этого вышло, да удержалась.

Стенька стремительно сбежал с крыльца. В руке у него был свиток — склеенный из четырех листов чертеж троекуровского двора. Безумие продолжалось — Стенька опустился на колено и расстелил чертеж на бедре, а отец Кондрат присел рядом на корточках.

— Вот, вот и вот, — говорил Стенька, меряя пальцами чертеж. — Ну, сажень, ну, полторы, а тут, глянь, батюшка, не менее трех!

— Точно тут? — переспросил отец Кондрат.

— Точно! Я видел, откуда он шел с мертвым телом… Не могли это тело перекинуть из-за забора, вот как Бог свят, не могли! Не мог младенец так далеко залететь! Свои же людишки подбросили! К забору, чтобы вся дворня думала, будто перекинуто! Свои, кого псы знают и не тронут…

Тут Стенька вспомнил, что говорила о кобелях Лукерья, и на миг единый замолчал. Мысль, которую он вынашивал, вдруг обрела завершение — странное, но единственно возможное.

Святая радость отобразилась на Стенькином лице — он понял, что разгадал часть загадки.

— И что же? — поторопил его отец Кондрат.

— А то, что тело сверху сбросили, из терема. Вот что. Размахнулись без большого труда — и скинули вниз, на цветник… Так!

Стенька схватил за ножки воображаемое тельце, мощным броском отправил его в полет из окошка воображаемого терема, а затем рванулся к воротам.

— Ивантей! Михайла! Держите его! — пронзительно завопила Домна.

Ивантей нагнал Стеньку уже за воротами, схватил за руку, прервал его изумительное стремление к Охотному ряду, к дому Деревнина. Стенька заорал матерно, едва не брязнул Ивантея в зубы, а тут и Мишка Патрикеев подоспел. Вдвоем они заволокли Стеньку обратно на двор, а там уж заговорил отец Кондрат. Он долго и терпеливо внушал Стеньке, что завтра тоже будет день. Наконец Стенька смирился и позволил отвести себя в горницу, хотя Домна с матушкой Ненилой и подсказывали тихонько, что лучше бы запереть в подклете. Пока суетились, стало темнеть.

Стенька сел на лавку, повесил буйную голову и стал думу думать.

Коли дитя выкинули из терема, то откуда именно?

Бегая с Мироном по троекуровскому двору, он менее всего таращился наверх, на высокие окошки и гульбище, опоясывавшее по меньшей мере три терема. Теперь же горько об этом сожалел. Выходило, что нужно опять пробираться туда, откуда едва ноги унес.