Подвиги Рокамболя, или Драмы Парижа (полная серия)

– Ну, теперь возьми руль и правь к берегу, – сказал Цампа, отдавая руль Рокамболю.

– К Кадиксу?

– Конечно.

– А как мы объясним исчезновение каторжника?

– Очень просто: я скажу капитану, что ты убил его.

– Ты с ума сошел!

– Ничуть. Капитан будет тебе за это очень благодарен. Рокамболь пожал лишь плечами.

– Теперь господин герцог де Шамери-Салландрера, – с важностью проговорил Цампа, – я должен тебе кое-что сообщить.

– Слушаю, – сказал Рокамболь.

– Во-первых, графиня Артова уехала сегодня вечером в Париж к умирающему мужу, следовательно, тебе нечего ее бояться.

– А Концепчьона?

– Концепчьона не видела портрета, а графиня уезжает в полной уверенности, что девушке уже все известно относительно тебя.

– Как же это ты устроил?

– Графиня Артова боялась вдруг разочаровать твою невесту. Она представила ей маркиза…

– Что ты говоришь? – вскричал Рокамболь в испуге.

– Успокойся, – отвечал Цампа, улыбнувшись, – маркиз рассказал ей свою историю, но не сказал своего имени. Мне было поручено отнести портрет Концепчьоне и указать ей выписанное внизу имя живописца, год, число и название замка, где он был писан. Все это должно было ясно доказать, что ты отчаянный мошенник. Но вместо того, чтобы отнести этот портрет на виллу, я отдал его тебе сегодня поутру.

– И Концепчьона не догадывается, кто этот человек?

– Она ничего не знает. Я пошел в город под предлогом – засвидетельствовать почтение своим прежним господам и просить барышню принять меня в услужение. Она сказала мне, чтоб через несколько дней я обратился к тебе, так как все уже готово к свадьбе.

– Она сказала тебе это? – спросил Рокамболь, встрепенувшись от радости.

– Да, граф Вячеслав Полацкий, – отвечал Цампа, улыбнувшись. – Кроме того, она поручила мне отнести на почту письмо.

– Ко мне?

– Конечно.

Цампа вынул из кармана письмо и передал его Рокамболю.

– Как ты смел его распечатать? – вскричал яростно Рокамболь и выхватил револьвер.

– Не торопись, – спокойно проговорил Цампа, – потому что без меня ты должен будешь отказаться от грандства, от девицы Концепчьоны, от маркизства и еще много от чего. Не забудь, что у меня есть талисман в виде лоскутка бумаги, который я вчера вечером отдал на сохранение нотариусу.

– Возьми руль, – проговорил Рокамболь, пряча пистолет, – и дай мне прочесть письмо моей возлюбленной.

Письмо Концепчьоны было следующего содержания:

Спустя несколько минут после того, как Рокамболь прочел письмо, лодка подплыла к порту. Цампа причалил к лестнице, которая вела на террасу дворца, занимаемого комендантом, который в это время прогуливался по этой террасе.

– Что же ты намерен делать? – шепнул Рокамболь на ухо Цампе.

– Будь покоен. На этот раз предоставь мне действовать.

Цампа поднялся по лестнице прежде Рокамболя.

– Как, – сказал капитан по-испански, – ты уже приехал?

– Да, капитан.

– Где же каторжник? – спросил Педро С, видя в лодке только одного графа.

– Он умер.

– Что?

– Его убил граф.

– Ты шутишь?

– Нисколько. Маркиз хотел убежать: он бросил руль, выпрыгнул в море и пустился вплавь. Но граф распорядился с ним по-польски.

– Что?

– Он выстрелил в него из револьвера так, что маркиз нырнул и больше не показался на поверхности.

– Ах, господин граф, – воскликнул капитан по-английски. – Вы сделали похвальное дело, убив каторжника, решившего убежать.

– Я исполнил свой долг, капитан, – отвечал скромно Рокамболь.

На другой день Цампа подал Рокамболю номер мадридской газеты, в которой граф Вячеслав Полацкий прочел историю, рассказанную накануне Цампой капитану дону Педро С.

– Вот как пишут историю! – проговорил Рокамболь, расхохотавшись.

Спустя пять дней в гостиницу «Три мага», в комнату графа Вячеслава Полацкого, вошел Цампа.

– Ну, – сказал португалец, – нам пора в дорогу.

– Наконец-то, – сказал Рокамболь.

– Замок де Салландрера неблизко отсюда, – продолжал Цампа.

– Знаю.

Граф Полацкий простился с капитаном Педро С. под предлогом, что получил письмо, вызывающее его в Польшу по чрезвычайно важным делам.

В десять часов утра он сел в свою дорожную карету, запряженную четырьмя сильными мулами.

Польский вельможа выехал из Кадикса с большим шумом, в сопровождении своих четырех лакеев.

Проехав две мили, он остановился на первой станции, в гостинице.

Здесь вошел к нему человек, одетый в платье простого мещанина, – это был Цампа.

Через несколько минут он сидел уже вместе с Рокамболем в карете, которая помчалась с быстротою молнии и через тридцать шесть часов доехала до Барселоны, от которой замок Салландрера находился в пятнадцати милях.

– Послушай-ка, друг, – сказал Цампа, – нам необходимо здесь переночевать для того, чтобы переодеться.

– Натурально, – сказал Рокамболь.

Граф Полацкий остановился в гостинице «Лев» и велел подать ужин к себе в комнату.

После ужина Цампа вышел и, возвратившись через час, сказал:

– Все готово, дружище. Теперь тебе остается сделать только одно, а именно: преобразиться снова в маркиза де Шамери.

Через четверть часа польский вельможа, которому можно было дать на вид лет пятьдесят, превратился в молодого человека со свежим румяным лицом, с белокурыми волосами, тридцати лет – в того, кто был известен в Париже под именем маркиза де Шамери.

– Каким же образом мы выйдем отсюда? – спросил Рокамболь, оканчивая свой туалет.

– Очень просто – через двор: тебя никто не узнает. Действительно, Рокамболь и Цампа прошли через двор, не обратив на себя ничьего внимания, и вышли на улицу.

Они прошли пешком через всю Барселону и вышли к Помпелужским воротам.

Здесь Цампа заблаговременно приготовил лошадей, у гостиницы «Инфант».

– Вот что, дружище, – сказал португалец, – нам следует выпить на дорогу бутылочку астурийского; нам ведь придется ехать по холоду до самого рассвета.

– Что ж, пожалуй. Но скажи мне одно: как ты объяснишь свой приезд со мной в замок Салландрера?

– Это уж мое дело. Будь покоен.

Цампа велел подать в отдельную комнату две бутылки астурийского вина и уселся на диване вместе с Рокамболем.

Португалец выпил залпом два стакана, отчего лицо его немного покраснело.

– Мне кажется, – сказал Рокамболь, – что ты уже опьянел.

– Да, но когда я пьян, я бываю необыкновенно весел, так что люблю всех.

Выпив еще два стакана, Цампа стал путаться в словах и совершенно, как говорится, раскис.