Музыка сфер

Маленькая семья из злобного отца и доведенной до отчаяния матери продала большой холодный дом на Сохо-сквер и переехала в отдаленный Ламбет, чтобы спастись от беспощадных сплетен.

Отец Джонатана умер. Некоторое время их мать нескончаемо молилась, всегда одетая в черное. Затем в страшных мучениях, которые Джонатан не мог забыть, она тоже умерла от злокачественной опухоли в груди, почти в том самом месте, к которому она прижимала сложенные в молитве руки.

А Джонатану тем временем судьба нежданно улыбнулась. Дальний родственник, один из преуспевающих кузенов-торговцев его матери, о которых они были столь наслышаны, рекомендовал Джонатана курьером в самый низший эшелон Уайтхолла, и так началась его карьера. Он работал рьяно и вскоре показал, чего стоит. Когда его повысили в клерки Министерства внутренних дел, он женился, купил с женой Мэри коттедж в Челси по соседству с рекой, и у них родились дети — девочка и мальчик. Но к тому времени, когда младенчество мальчика подходило к концу, родители поняли, что рассудок их сына ущербен. И действительно, в умственном развитии он так и остался маленьким ребенком. Мэри, удрученная недугом сына, стала раздражительной. А по мере того как работа все больше поглощала Джонатана, его жену все больше уязвляли его припадки угрюмости и то, как его часто куда-нибудь отправляли на несколько дней, а ей приходилось иметь дело с таинственными, иногда угрожающими посетителями, которые стучались в их дверь, спрашивая его. Как-то вечером четыре года назад он, усталый, вернулся домой в деревню Челси и увидел, что его вещи собраны и упакованы, а его жена стала в дверях и потребовала, чтобы он убрался. Его дети, Томас и Элли, молча смотрели, как он повернулся, чтобы уйти.

Его это грызло больше, чем он мог бы выразить. Мэри и его сын Томас все еще жили в коттедже, который они с Мэри купили вместе, в одном из нескольких приятных домиков, построенных между дровяными сараями закрытого фарфорового завода и простором лугов. Он все еще навещал их. Но теперь его дочь умерла, а его сын был шестнадцатилетним великаном с умом младенца.

При всякой возможности Джонатан брал Томаса погулять по берегу реки, и они стояли на оттертом приливами галечном пляже и смотрели на проплывающие корабли. Томас, который был выше отца чуть ли не на голову, восторженно взвизгивал, следя за их разноцветными парусами. Он любил яркость и движение, так же, как любил, чтобы рядом с ним были люди. И чуть ли не больше всего в том, что касалось его сына, Джонатана удручали страх и даже брезгливость, какие вызывала у посторонних дружелюбная манера Томаса радоваться всему вокруг. Потом они неторопливо возвращались домой с сокровищами, которые собрали, — цветными камешками, листьями, цветами, и, пока Томас играл с ними в уголке гостиной, жена Джонатана говорила ему, сколько денег ей требуется, чтобы кормить и одевать Томаса. Она никогда не говорила об Элли. Он догадывался, что в смерти их дочери она винит его.

Джонатан внезапно вернулся в настоящее: входная дверь широко распахнулась, кратко наполнив зальце солнечным светом, и в нее шумно ввалилась компания чипсайдских возчиков. Заметив, что вино он допил, Джонатан ушел бродить по трактирам и кофейням Чипсайда, расспрашивая о французских émigrés, докторах и Товариществе Тициуса, но след давно остыл. Многие из тех, к кому он обращался, глядели на синяк, багровеющий на его щеке, ощущали запах вина в его дыхании и, сделав соответствующие выводы, отмахивались от него.

Когда Джонатан вернулся в свой кабинет, время близилось к четырем. Он отсутствовал гораздо дольше, чем намеревался. Сев за стол, он принялся чинить перья, уныло поглядывая на море дожидающихся его документов. Часть их даже перебралась на низенькую кушетку в углу, одну из немногих уступок комфорту в спартанской обстановке. Джонатан пользовался ею исключительно как дополнительной горизонтальной поверхностью для избытка бумаг. Медленно он притянул к себе поднос с последними депешами.

Иностранную почту всегда приносили в три. Но ее не оказалось. Поднос заполняла только внутренняя почта. Он нахмурился и поискал еще раз. Возможно, в этот день она вообще на почтамт не поступила. Большая редкость! Собственно говоря, за год не выпало ни единого дня без писем с кораблей и из внутренней почты, которые были сочтены достойными его внимания.

Именно в этот момент его дверь отворилась, и вошел Джон Кинг, товарищ министра, на иерархической лестнице уступающий место только самому герцогу Портлендскому. Он был немного моложе Джонатана, высокий, сухопарый, остроносый. После окончания Оксфорда и подвизания в судах он в предыдущем году был назначен на нынешний его пост и, не теряя времени, завел свои порядки. Все знали, что у него есть фавориты, к которым Джонатан отнюдь не принадлежал. Джонатан поспешно встал.

— Эбси, — сказал Кинг своим скрежещущим ланкаширским голосом, — вижу, вы вернулись.

— Да, сэр. Я собирался взяться за иностранные письма, но они словно бы не поступили.

Кинг скрестил руки на груди и процедил:

— Они поступили. Собственно говоря, несколько писем. Два часа назад. Некоторые с пометкой «срочно». Министр выразил желание увидеть их незамедлительно, а потому они были переданы Коннолли, который переписал их и сделал пометки на них для наших регистрационных книг.

Джонатан резко втянул воздух. Коннолли был младшим клерком, моложе него на десять лете лишним. Коннолли с нетерпением ждал повышения. Джонатан сказал:

— Я сожалею, сэр. У меня было дело в другом месте.

— Это не оправдание, Эбси. Ваше дело здесь. Для выполнения менее важной работы у нас есть другие люди, пониже, которые зовутся курьерами.

— Я сожалею, — снова сказал Джонатан. — Это больше не повторится.

— Тут вы правы, — сказал Кинг. — С этого дня иностранной почтой будет заниматься Коннолли.

Джонатан был ошеломлен.

— Но я занимаюсь иностранной почтой десять лет, сэр. Это моя главная обязанность. Я знаю столько людей, столько имен…

Кинг грозно наклонился над столом, упершисьладонями в его край.

— У меня уже некоторое время были сомнения относительно вас, Эбси. Вам следует быть осмотрительнее в ваших частных делах. Я, натурально, знаю о несчастье с вашей дочерью.

Но обходить караульни, Эбси, разбираться в убийствах уличных девок… — Он покачал головой с живейшим неодобрением. — Вы агент Министерства внутренних дел, не забывайте, а не управления на Бау-стрит.

Вновь выпрямившись во весь рост, он одарил Джонатана последним предупреждающим взглядом и удалился.

Джонатан выждал, пока его шаги не затихли в отдалении, а тогда закрыл дверь и привалился к ней всем телом. Откуда Кинг узнал, что он снова наводит справки об убитых девушках? Бентхем донес на него?

И тут он подумал о Грэхеме. Да, это вполне мог быть Аарон Грэхем, платный магистрат в Хэттон-Гарден, тот, что вчера обещал ему с видимым сочувствием отправить доклад об убитых девушках главному магистрату.

И вместо этого он донес о неуставных розысках Джонатана его начальству в Министерстве внутренних дел. А Джонатан на мгновение поверил, будто кто-то его поддерживает! Эта ошибка не повторится.

Вскоре затем его одиночество нарушил еще один посетитель, Вильям Поллок, пожилой начальник канцелярии, который, собственно, и дал толчок всей цепи этих событий своими разговорами об émigrésв «Ангеле». Поллок остановился на пороге, явно чувствуя себя неловко, и не сразу посмотрел Джонатану в глаза.

— Вы словно бы в немилости у товарища министра, насколько я понял? — наконец сказал он.

Джонатан ответил:

— Да. Он отстранил меня от иностранной почты.

Поллок откашлялся и подошел поближе.

— Я знаю, Джонатан, что в Монтегю-Хаус никто усерднее вас не работает. Но, к несчастью, вы отсутствовали, когда прибыла нынешняя почта. Было несколько срочных писем, и товарищ министра изъявил крайнее неудовольствие, что вас не оказалось на месте, чтобы заняться ими. Может быть, в данное время к вам их поступает слишком много? — Он скорбно обвел взглядом кипы бумаг, загромоздивших всю комнату. — Так пока пусть Коннолли занимается иностранными выемками, а? Ведь тогда вы сможете полностью сосредоточиться на внутренней почте. — Он погладил бумаги на столе Джонатана. — Дел у вас предостаточно.