Операция Наследник, или К месту службы в кандалах

В Луксор приплывают на дхабии Владимиров и Эстер. Оба изрядно пьяные. Их встречает Фаберовский. Пенелопа вместе с наследником в это время приглашена к консулу. Но поляк отказывается, так как боится пропустить Владимирова.

Фаберовский с Владимировым ходят по Луксору, смотрят яму. Они встречают монаха-францисканца, поднимающегося от Нила и направляющегося к монастырю. Фаберовский спрашивает его, не видел ли он вчера, примерно в то время, когда он подал ему милостыню, кого-нибудь в районе храма. Тот отвечает, что видел служителя гостиницы, Мухаммеда. Звон колоколов к обедне вынуждает монаха поспешить. Два нищих поливают из черных козлиных мехов подобие мостовой — узкое пространство между руинами и рекой. На реке двухэтажный пароход компании Кука. Солнце садится, все кругом окрашивается в мертвенно-серый оттенок. Легкий голубоватый туман крадется за Нилом по равнине к черным, резко очерченным скалам. Из-за гор всплывает месяц. Встречаются с Курашкиным. Курашкин с Владимировым идут к нему на дхабию и напиваются, потом идут в Луксор дебоширить. Гоняют по улице кур и всячески безобразничают, пока за одной из колонн у мечети Курашкин не падает пьяный и не засыпает.

Эстер приходит в номер к Пенелопе. Та жалуется на мужа. Явившийся Волков приглашает дам на обед на яхты (уточнив, что желательно без мужчин).

Фаберовский возвращается в гостиницу и видит, что Владимирова по пути на дхабию перехватывает Дмитриева и они вместе идут к нему. В номере габонская гадюка. Он успевает заметить ее и остается жив.

После обеда в 19:00 Мустафа-ага пригласил Николая на вечер с фантазией или, как говорил Мустафа-ага, «авек ун фантазы», т. е. с танцами альмей. Николай идет тайно посмотреть на танцы голых луксорских альмей, которые считаются лучшими танцовщицами. Пападакис стоит у дверей с ружьем, охраняет Джорджи.

В Каире альмей нередко притесняет полиция и лучшие из них перебираются во время сезона туристов в Фивы.

Альмеи: надменная, стройная как пальма нубиянка, прозванная туристами «Савской царицей»; сказочная красавица арабка; нечеловечески ловкая и лишенная грации негритянка.

Сам Мустафа-ага на весь Египет славится своим радушием и пониманием в хореографическом деле. Мустафа-ага сменил форменный наряд на шаровары и халат кофейного цвета, рассаживает одних по стульям, других по диванам-тюфякам.

На полу ковер, на землю помещают масляные горелки. На полу в соседней комнате сбились в кучу музыканты, с круглой однострунной скрипкой (кэманэ), балалайкой, бубном, дудкой, лютнею и двумя небольшими глиняными барабанами (дарабуками).

Танцовщиц у Мустафы-аги много, различных возрастов и различных цветов кожи. Вайнберг упрашивает консула разрешить и ей поучаствовать в танце, надеясь соблазнить Николая. Платья танцовщиц красные с черным, почти сплошь покрыты заработанным золотом: фунтами, наполеонами, дукатами, полуимпериалами, новенькими трехрублевиками, на шее золотое монисто из монет, а с головы на спину и плечи спускается особого рода унизанная червонцами сетка. Волосы у иных заплетены во множество мелких косичек, перевитых золотыми блестками, на подбородке синеет татуировка. У танцовщиц подведены глаза и окрашены в желтое ногти, имеются жестяные кастаньетки, издающие резкий и скорее неприятный звук.

Яркая полосатая шелковая юбка и расшитая позументом куртка, одетая нараспашку поверх белой рубашки. Старухи сильно подкрашивают ей глаза и брови, покрывают смуглые щеки слоем румян, а ногти на руках разрисовывают красным хеннэ (растительным порошком).

Две из альмей (гхавази), пожилые и полные женщины, вышли на сцену последними и сели рядом с музыкантами. Остальные развязно подошли к зрителям и пожали каждому руку.

Музыканты ударили в смычки, старухи запели, закатив глаза и откинув голову назад. Танцовщицы двинулись вперед, пощелкивая и позванивая своими крохотными кимвалами. Плечи и бедра вздрагивают, ноги почти прикованы к месту. Музыка нестройная, такт отсутствует. Гавази покачиваются, вяло поднимают и опускают руки, пристально поглядывают на зрителей. Иногда переговариваются между собой, перекликаются с музыкантами, заунывно и нескладно начинают что-то напевать. Плавность движений совершенна. Ставят на голову бутылку с зажженной свечой, кружатся, сложив руки на груди, садятся, почти навзничь опрокидываются, держа темя неподвижным — и пламя едва колеблется, бутылка даже не наклоняется, кастаньеты все так же стучат. При танце танцовщицы выбивают из ковра тонкую песчаную пыль.

Затем начался танец пчелы (нахлэ). Танцующая делает вид, что ей в платье попала пчела, и старается отыскать сердитое насекомое, которое где-то жужит, но неизвестно где. Не находя пчелы, танцовщица постепенно раздевается, отряхивает и обыскивает различные части своего туалета; наконец, скинув последнюю рубашку и убедившись, что пчела давно улетела, обрадованная, предается бешеной пляске… но, спохватившись, что она раздета, спешит, однако, не сбиваясь с такта и не переставая танцевать, одеться. При этом в танце алмеи выделывали разные штуки со зрителем. По окончании, когда танцовщицы прощаются, зрители намачивают языком несколько пиастров и прилепляют на шею или лоб отличившимся танцовщицам.

Всякие штуки со зрителями. «Они разделись и проделывали все в костюме Евы. Давно мы так не смеялись, при виде этих темных тел, которые набросились на Пупи (Георгия). Одна окончательно присосалась к нему так, что только палками мы освободили его от нее.»

Чтобы избавиться от опеки Барятинского, Николай говорит, что с ним пойдет Филарет. Филарет идет, должный «уберегать наследного помазанника от беса». Волков, смотря на него, злобно говорит, что у священников специально такая форма, чтобы ничего заметно не было. Ландезен пристает к Эстер, но Волков быстро ставит его на место, не слушая возражений про то, что она террористка. Волков приходит на дхабию к Владимирову, где тот сидит с Дмитриевой, и говорит, что его даме следует прогуляться с наследником наедине. Во Владимирове просыпается его купеческая наследственность. Пьяный АИ говорит, что арабы предлагали купить ее у него. Волков соглашается. Артемий Ив. хочет три рубля, а получает пятнадцать.

После танцев Николай уединяется с Эстер.

Ландезен пытается охранять Николая и получает по морде.

Оболенский делает Николаю выговор.

Фаберовский едет на охоту на шакалов в Карнак. В Карнакском харме или возле него англичане любят охотиться на гиен и шакалов, которых собирает сюда падаль, вывозимая арабами соседних деревень. В этой же компании едет доктор Смирнов, егермейстер Барятинский, стонущий постоянно, Стопроценко, Голенищев. Следом едут Смит, Гримбл и Проджер.

Поездка ночью в Карнак. Луна еще не всходила и дорога совсем почти не видна. Не отъехали и полуверсты от Луксора, а в воздухе уже все замерло — ни звука, ни шелеста ветерка. Иногда попадались пальмы, но вот впереди сумрачно и высоко поднимается в небо какая-то темная масса: это первый исполинский пилон. Вот вступили в серединный проезд; глухо отразились от стен его звуки копыт осликов и таинственно глядело темное пространство первого двора. Въехали туда и спешились.

В Карнаке как привидение бродит неизвестно как забредший туда Курашкин. Фаберовский пошел к нему.

(Особенно красивы при луне заваленные мусором проходы пилонов боковых храмов с разросшимися на них пальмами; сквозь возносящиеся к небу ветви этих исполинов прорываются таинственные тени; они то движутся навстречу нам, растут и словно хотят охватить и заполонить нас, то вдруг быстро, словно боязливо трепеща, удаляются от нас и исчезают).

Раздается протяжный, жалобный стон.

Устраивается стрельба. Фаберовский отлучается от основной компании и выуживает из Курашкина разные сведения, когда по нему прицельно начинает стрелять вся троица. Фаберовский тоже отвечает им выстрелами, а Курашкин убредает в темноту.

Араб несет убитого зверя.

— Дэба, азим-дэба, большая гиена! — кричат арабы.

После охоты арабы не хотят отпускать охотников. Сев в гробнице на пол перед миской с буйволовым молоком, хлебаем его, черпая поочередно рюмкой с отбитой ножкой, выпили затем лимонаду из душистых зеленых лимончиков и закурили папиросы, в которые Хейраддин накрошил гашишу. Араб учит, как следует, затягиваясь, жмурить глаза.