Подвиги Рокамболя, или Драмы Парижа (полная серия)

Фабьен вскрыл письмо, торопливо пробежал его, и на лице его показалась радостная улыбка.

– Альберт приехал в Лондон, – проговорил он наконец.

Радостные восклицания одновременно вырвались из груди маркизы и ее дочери. Росиньоль хотел удалиться.

– Подождите, – обратился к нему Фабьен, – должны же вы принести вашему доверителю известие, основанное на неопровержимых доказательствах.

И он громко прочел ему письмо:

– «Чайка», – вскричал Росиньоль с дикою радостью, – «Чайка» три месяца тому назад погибла со всеми пассажирами на пути из Ливерпуля в Гавр!

Маркиза де Шамери испустила крик отчаяния и упала без чувств.

Появились признаки предсмертной агонии.

– Берите этого человека, – приказал Фабьен вбежавшим лакеям, – и бейте его до смерти! Он убил вашу барыню!

Лакеи схватили Росиньоля за горло и в точности исполнили бы приказание Фабьена, если бы на пороге не явился незнакомец.

Это был человек лет двадцати восьми, высокого роста, с загорелым цветом лица. На нем был английский флотский мундир, который заставил вскрикнуть от радости Бланш и Фабьена.

Молодой моряк остановился на пороге.

– Кто говорит, что все пассажиры «Чайки» погибли? – спросил он торжественным голосом.

– Да, все… – простонал Росиньоль.

– Кроме меня. Альберта-Фридерика-Оноре де Шамери.

Фабьен и Бланш с радостным криком бросились к моряку.

– Шамери, брат мой, – проговорил Фабьен, – этот человек сейчас поразил насмерть вашу мать.

Моряк бросился в соседнюю комнату, куда уже была перенесена маркиза.

Но она все еще была без чувств.

– Маркиза не проживет и ночи, – объяснили призванные доктора после короткого консилиума.

Они не ошиблись: в три часа утра де Шамери скончалась, не придя в сознание, не благословив дочери и Фабьена и не увидав своего сына.

Спустя два дня Альберт де Шамери и Фабьен д’Асмолль возвращались с кладбища.

– Фабьен, брат мой, – проговорил после долгого молчания моряк, – ты поможешь мне исполнить последний долг?

Фабьен вздрогнул.

– Дворянин, – продолжал Альберт, – потерявший честь, опозоривший свое имя женитьбой на распутной женщине и ради нее питающий ненависть к нашему дому… человек, убивший нашу мать, должен погибнуть.

– Быть по сему! – решительно сказал Фабьен и подал своему брату руку.

Они отправились в Флорентийскую улицу в дом господ де Шамери-Шамеруа.

Человек, явившийся в отель во время обморока маркизы, назвавший себя Альбертом де Шамери и рыдавший над трупом маркизы, – был не кто иной, как Рокамболь.

Бланш была еще грудным ребенком, когда пропал ее брат; в отеле уже не было никого из старых слуг; маркиза умерла, не придя в сознание; следовательно, владея документами, Рокамболь смело сделался маркизом Альбертом де Шамери.

Весьма понятно, что он придумал ловкую историю чудесного спасения его с потонувшего брига «Чайка», а также объяснил опоздание приезда в Париж.

Андрэ де Шамери горько раскаивалась, что вышла замуж за барона, так как Росиньоль разрушил все ее планы известием, что молодой де Шамери жив и возвратился в Париж.

Мнимый маркиз де Шамери и Фабьен д'Асмолль подали лакею свои визитные карточки и прошли в гостиную.

Барон, сидевший в комнате жены, тотчас же вышел к ним.

Он узнал Фабьена, с которым когда-то был знаком, и знал, что он жених Бланш де Шамери.

Рокамболь заговорил первый.

– Имею честь видеть господина де Шамеруа?

– К вашим услугам, – отвечал барон.

– Меня зовут маркиз Альберт де Шамери. Барон почтительно поклонился.

– Милостивый государь, – продолжал Рокамболь, – два дня тому назад я вернулся домой после восемнадцатилетнего отсутствия. Я нашел свою мать, пораженную насмерть известием негодяя, который называл себя поверенным какой-то развратной женщины, присвоившей себе наше имя…

– Милостивый государь!..

– Позвольте!.. Эта развратница и самозванка, которая вышла замуж за одного из выродков…

– Довольно!.. Я вас понимаю. Я к вашим услугам.

– Надеюсь.

– Завтра.

– Нет, сейчас.

– Извольте. Какое оружие?

– Все равно. Шпага, если хотите; через час у Кателанекого оврага.

Молодые люди удалились.

Менее чем через час они приехали на назначенное место, привезя с собою шпаги и пистолеты.

Спустя некоторое время явился и барон де Шамеруа в сопровождении молодого человека, с которым Фабьен тотчас же провел переговоры.

Дуэль началась.

Мнимый маркиз дрался с поразительным хладнокровием и искусством, но барон де Шамеруа был также недюжинный боец.

Бой был жаркий, но непродолжительный. Рокамболь получил две легкие раны, но тут он употребил знаменитый удар, от которого барон грохнулся на землю.

– Моя мать отомщена! – воскликнул Рокамболь торжественно.

Смертельно раненный барон был тотчас же перенесен в карету.

Два дня спустя в парижской газете появилось известие об этой дуэли с присоединением краткой биографии возвратившегося после восемнадцатилетнего странствования молодого маркиза де Шамери.

Итак, мнимый маркиз де Шамери, которого раны вынуждали лежать в постели несколько дней, сделался героем.

Спустя три месяца он увидел в балагане дикаря О'Пенни, в котором узнал сэра Вильямса.

Как мы уже сказали, он привез его к себе на квартиру и послал за доктором, желая вылечить, насколько это будет возможно, своего злополучного наставника!

– Вот ваш пациент, – сказал Рокамболь, указывая доктору на О'Пенни.

Доктор, видимо, был поражен безобразием О'Пенни.

– Этот несчастный, – объяснил он – был жертвою татуировок два раза: сначала его выжигали, а затем, спустя некоторое время, его татуировали; но, быть может, он был жертвою какого-нибудь бесчеловечного мщения, а затем его бросили куда-нибудь на берег Австралии, где им завладели дикари.

Эта прозорливость специалиста по болезням, зарожденным под тропиками, встревожила немного Рокамболя.

И он рассказал доктору целый импровизированный роман из жизни Вальтера Брайта (так назвал он сэра Вильямса).

– Однако приступим к консультации, – сказал он по окончании своего рассказа.

– Извините, – сказал доктор, – еще один вопрос: где вы нашли этого человека.

– В балагане паяцев, совершенно случайно.

– Но он почти неузнаваем.

– Да, но я узнал его по шраму на груди; шрам этот от сабельного удара, который он получил из-за меня. Я был тогда еще гардемарином; однажды, сидя в гостинице, я поссорился с товарищем и вызвал его на боксировку, но он бросился на меня с обнаженной шпагой. В эту минуту между нами встал незнакомый человек, но он тотчас же упал, получив удар прямо в грудь. Сегодня вечером страшное безобразие этого дикаря привлекло мое внимание; увидя этот шрам, я начал подозревать, не тот ли это самый человек. Я шепотом спросил его по-английски: «Ты не Вальтер ли Брайт?» Он отвечал наклонением головы, и я купил его у балаганщика, привез домой и послал за вами, рассчитывая на ваше удивительное искусство.

Доктор велел О'Пенни встать и снова начал его осматривать.

– По всей вероятности, это австралийская татуировка; ее можно уничтожить.

– А ожоги?

– Об этом нечего и думать.

– А глаза?

– Один совершенно пропал, другой очень болен. Впрочем, я заеду завтра утром: мне нужно рассмотреть его при дневном свете, и тогда увидим, что можно будет сделать. До свидания.

Рокамболь проводил доктора и воротился к сэру Вильямсу.

– Ну, старикашка, – сказал он, хлопнув его по плечу, – постараемся немного переделать твою образину.

На лице сэра Вильямса заиграла отвратительная радостная улыбка.