Кто такой Лу Шортино?

– Кстати, Лу! Ты уж извини, что я не позвонил тебе раньше… Что творится в мире, мать вашу! Подкладывать людям бомбы!..

– Что поделаешь, Джон, что поделаешь… – отвечал дон Лу.

– Если я правильно понял, Лу, тебе нужен кто-то на место твоего внука?

– Правильно, Джон! Не знаю, ты в курсе или нет, но я отправил его на Сицилию. Пусть немного погреется на солнышке!

– Ты поступил разумно, Лу, очень разумно! Хм… Ты дашь мне время подумать?

– Сколько угодно, Джон… – согласился дон Лу.

– Хотя… Есть тут один… – перебил его Ла Бруна. – Пацан еще, но шустрый… Фрэнк Эрра из «Эрра Продакшн». Знаешь такого?

– Нет, Джон, но если ты говоришь, что он надежный человек, я тебе верю.

– О'кей, Лу. Я с ним поговорю от твоего имени. I'll call you back. [7]

– О'кей, Джон, talk to you later! [8] – закончил дон Лу и положил трубку. Затем обернулся к своим и сказал:

– А теперь за работу!

– Чаз! – опять заорал Фрэнк Эрра, сидя в кабинете Лу. – Что это за хреновина? – В одном из ящиков стола он обнаружил небольшой нож. – Господи Иисусе! Что они делали этим ножом?

Фрэнк Эрра был толстым и плешивым коротышкой (неполные метр шестьдесят) с каучуковым затылком. Сейчас на нем был элегантный серый фланелевый костюм, слишком хороший для его несуразной фигуры. А всего лишь шесть лет назад он служил официантом в ресторане «Сараго», где каждый вечер пели «Autunno», «Maruzzella», «Chisto ё 'о paese d'o sole» и где среди постоянных клиентов числились Виченцо Арпайя, Кармине Гуальяруло, Бени Граваньоло и конечно же Джон Ла Бруна. Скоро Фрэнка повысили до метрдотеля, а это для него означало – не забывать о благодарности и платить по счетам.

Фрэнк старательно платил по счетам. Им владел здоровый страх, близкий к паническому, что однажды счета не сойдутся, и этот страх заставлял его делать все, что бы от него ни требовали покровители. Когда они бросились в кинопроизводство, потому что это позволяло отмывать кучу денег – кино стоит дорого, – Фрэнк взял на себя роль подставного лица и помогал семье Ла Бруна проворачивать свои делишки. «Эрра Продакшн» располагала прекрасным просторным офисом на Манхэттене, в котором стоял феноменальных размеров диван белой кожи. На нем Фрэнк поимел во всех позах актрисулек, мечтавших о карьере в кино. Не то чтобы он пользовался особенным авторитетом, но некоторым из них и в самом деле помог кое-чего добиться.

Когда его поставили руководить «Старшип-Мувиз Шортино», Фрэнк пришел в благоговейное возбуждение, – так же вел себя его племянник Ал, когда Фрэнк показал ему, как устроен пистолет. Ну и что, что он будет всего лишь подставным лицом, да еще в Нью-Йорке, где Семья не значила ничего. Пусть он сам по себе не стоит ни хрена; главное, что его покровители знали: он свой. Мадонна! Ведь они именно ему поручили управлять бизнесом, требующим хороших мозгов, а не Анджело Ла Бруне или Альфонсо Куальяруло, не сыновьям и племянникам уважаемых людей!

Фрэнку доставило бы огромное удовольствие познакомиться с кем-нибудь из этих сыновей или племянников, каждый из которых, как он знал, был приставлен к своему делу. Он пригласил бы его в офис, усадил за свой стол и сказал ему: «Дружище, не надо дергаться! Каждый член Семьи занимает свое место, согласно своим способностям. И потому я сижу здесь, а ты занимаешься какими-то другими делами. Но если ты захочешь прийти сюда и сесть вот в это кресло, за этот стол, ты можешь сделать это когда угодно, потому что Фрэнк Эрра умеет быть благодарным».

Фрэнк поднялся из-за стола и неуклюжей походкой, подрагивая тучными ляжками, с которых свисали растянутые жирной задницей штаны, двинулся к двери.

– Чаз! – снова позвал он. – Чаз! Ну-ка иди сюда!

Чаз служил его телохранителем и был его доверенным лицом. Слушая Фрэнка, Чаз время от времени кивал головой. Если Чаз кивал, это означало, что ему нравится то, что говорит Фрэнк. Отличный малый этот Чаз. Мало говорит и много кивает.

– Чаз, come on in, я должен тебе кое-что сказать.

Чаз вошел, уселся с другой стороны стола, пошарив в кармане, достал зажигалку, дал прикурить Фрэнку, кивнул головой и молча уставился на него.

– Он мне позвонил! – сказал Фрэнк. – Сам позвонил, врубаешься, Чаз? «Фрэнк, – говорит, – мы никогда раньше не разговаривали с тобой по телефону, но я знаю, что ты отличный парень. Мне все так говорят, Фрэнк». Блин, я чуть в штаны не наложил, Чаз! Мямлю в трубку: «Кто… Кто это говорит?» А он в ответ: «Кто говорит?» – и смеется таким дружеским смехом, понимаешь, Чаз? «Ты хочешь знать, кто говорит, Фрэнк, – смеется он. – Говорит Джон Ла Бруна!»

– Shit, – ответил Чаз.

– «Парень, hook a flight [9] на Сицилию, – говорит он мне. – Ты отправишься в Катанию, где с тобой хочет познакомиться один друг! – Никаких проблем, дон Л а Бруна, – лопочу я, а сам проверяю штаны. – Я мог бы узнать, как зовут вашего друга? – Ты должен это знать, Фрэнк, – говорит он. – Его зовут Сал Скали. Он такой же пижон, как ты, и, как и ты, в нашем бизнесе. Ты все понял, парень?»

– О'кей, Фрэнк, – ответил Чаз, на сей раз обойдясь без кивка. – Пойду к Жасмин, скажу, чтоб забронировала…

– Where are you fucking going, [10] Чаз! – заорал Фрэнк. Чаз не кивнул, и это ему не понравилось. – Как, по-твоему, я появлюсь в Катании? Ты же знаешь, что мне туда нельзя!

Он вскочил и несколько раз нервно подтянул штаны.

– Как только Жасмин сделает этот хренов заказ, я сразу окажусь на крючке! В аэропорту Катании мне на хвост сядет куча сволочей из ФБР! Фрэнк Эрра плюс Сицилия – этим недоноскам, мать их, останется только подпалить подо мной фитиль!

– Похоже, так и есть, Фрэнк, – сказал Чаз и кивнул головой.

– Надо придумать какой-то предлог.

– Какой предлог, Фрэнк?

– Предлог для полета в Рим.

– В Рим?!

– В Рим, Чаз, в Рим! Ну не могу я отправиться прямо на Сицилию! Никого не волнует, зачем я туда еду, у ФБР это все равно вызовет подозрения. Так что мне надо найти предлог поехать в Рим, а уже там я буду искать предлог, чтобы поехать на Сицилию.

Чаз ничего не понял, но на всякий случай кивнул. Фрэнк, охваченный внезапно нахлынувшими эмоциями, с трудом удержался, чтобы его не обнять.

Часы показывали одиннадцать утра…

Часы показывали одиннадцать утра, когда Ник внезапно вскочил с кресла, в котором провел ночь. Телевизор работал с выключенным звуком. Передавали кулинарную программу. На столе высилась тушка огромной индейки, и какой-то здоровенный тип в белом фартуке изо всех сил старался рассмешить присутствовавшую здесь же грудастую блондинку. Индейка с отрубленными ногами и ободранной кожей лоснилась и блестела столь омерзительно, что Ника замутило, и он поспешил в ванную. Его знобило, но он пустил холодную воду и сунул голову под кран. Взглянув на себя в зеркало, он не смог сдержать стон.

Та же неискоренимая привычка, которая велит врачу привести себя в порядок, прежде чем войти в операционную (или выйти из нее, признав пациента безнадежным), заставила Ника взять баллончик с кремом для бритья и встряхнуть его. Флакон выскользнул из рук, и Ник наклонился его поднять. Голова у него закружилась, и он оперся на раковину. С трудом разогнувшись, он все-таки выдавил на ладонь немного крема, смазал лицо и принялся бриться. Он еще пытался насвистывать.

В кухне, открыв холодильник, он уставился на пакеты с молоком. Какого черта я накупил столько этого поганого молока? Зачем? Однажды он признался Тони, что питает непонятную слабость к молоку в пакетах. «Понимаю, Ник, – сочувственно отозвался Тони, – отлично тебя понимаю. Я знал одну семью, у них был мальчишка, забыл, как их всех звали, ну эти, у них еще папаша повязывал галстуки таким здоровенным узлом, с хорошее яблоко, а мальчишка, – кстати, прическа у него была супер, и вообще, он, по-моему, в этом дурдоме был самый нормальный, – так вот, когда они все его достанут по самое некуда, он идет себе на кухню, открывает холодильник, достает пакет молока – да какой побольше, наливает себе в самый высокий стакан и размышляет о жизни. А у самого на губах усы от молока…»