Кто такой Лу Шортино?

– Ни хрена себе… Это почему же?

– Потому что я так сказал. И точка, а ты закрой пасть!

– Нет, ну это же полный бред! Я абсолютно отказываюсь это понимать! У меня точно ярко выраженный эдипов комплекс!

Алессия, изучавшая психологию, объясняла Минди, что она – живое опровержение психоанализа, согласно которому эдипов комплекс бывает только у мужчин. Дело в том, что ей не раз хотелось убить отца.

– Как же так, Але? – удивилась Минди. – У нас же нет отца.

– Ну и что? Это не имеет значения. Допустим, я хотела бы убить дядю Сала!

– Но это же некрасиво – убивать кого-нибудь, – сказала Минди.

– Мысленно, Минди, понимаешь? Мысленно.

На эту вечеринку Минди надела платье, сшитое ей матерью по готовой выкройке. В таких платьях она походила на модель из дешевого журнала мод, давно вышедших из моды, – обычно их продают запечатанными в целлофан и с их страниц никому не известные фирмы призывают покупать по почте просроченную пудру и прочую муру. Впрочем, лицо Минди не имело ничего общего с убожеством ее платья. С лицом у нее все было в порядке.

С видом человека, которому срочно нужно излить душу, на кухню ворвался Тони. Он застыл перед девушками, притоптывая ногой.

– Что случилось, Тони? – спросила Минди.

Тони молчал и продолжал стучать ногой. Всем своим видом он напоминал сейчас рассерженного ребенка. И заботило его вовсе не то, что бумажные салфетки совершенно не подходят по цвету к бокалам, и не то, что Четтина догадалась полить лужайку всего за два часа до барбекю, отчего у всех гостей намокли туфли, не говоря уже о сандалиях, и даже не то, что Четтина, как обычно, забыла сунуть пиво в холодильник. Пиво стояло именно здесь, на кухне, и любая нормальная хозяйка, увидев на кухне бутылки с пивом в день барбекю, обязательно поставила бы их в холодильник! Ведь это же так просто. Это делается автоматически, инстинктивно, все равно что зажмуриться, если тебе ткнут пальцем в глаз. А если она этого не делает, чтоб ей ни дна ни покрышки, то не делает мне назло! И все-таки не это заставило его так психовать. Его напугал дядя Сал, вернее, то, что он сказал про Ника. Как, бишь, звали того антиквара? Тони забыл, как его звали, но отлично помнил, что сказал дядя Сал в день, когда обнаружили искромсанный бритвой труп этого несчастного: «Все знали, что он был снобом». Вот что он сказал, этот старый мудак!

Тони прекратил стучать ногой.

– Валентина какая-то бледная, – сказал он. – Наверное, плохо себя чувствует… Может, подойдете к ней?

По саду Тони Туччо и Нуччо шли, расталкивая гостей. Они ни с кем не здоровались. Они искали дядю Сала, и до остальных им не было никакого дела.

Нуччо шагал, с любопытством озираясь по сторонам. «Черт, сколько же здесь классных телок, без слов говорили его враз заблестевшие глазки. Зуб даю, все в заводе, я прямо чую, как у них пахнет между ног!» Рукой он коснулся члена и погрузился в сладкие грезы наяву.

Туччо, напротив, хранил на лице напряженное выражение. Он молил Бога, чтобы не встретиться с дядей Салом прямо сейчас. Еще в «мерседесе» он составил четкий план, тщательно продумал слова и паузы, мимику и жесты, но из-за яркого света и толпы гостей его мозг словно парализовало, и он напрочь забыл все, что так хорошо придумал.

Ему показалось, что они уже в третий раз проходят мимо одного и того же типа. Или мы ходим по кругу, или саду Тони не такой большой, как кажется. Туччо остановился и взглянул прямо в глаза этому человеку. Вроде рожа знакомая, подумал он. Интересно, что это за хрен. На всякий случай Туччо сказал ему: «Добрый вечер».

– Добрый вечер, – ответил хрен – вежливо, как старый сумасшедший, шагающий в плотной толпе против течения.

С чего это Туччо заговорил с каким-то придурочным стариканом, недоумевал Нуччо, когда им нужен дон Скали. Ладно, ему виднее. Нуччо слегка повел плечами, словно расправляя хорошо пошитый пиджак, надетый после долгого перерыва, и снова через ткань кармана нащупал член.

Старый хрен смущенно указывал глазами на что-то за спиной Туччо.

Туччо не понял его гримасы. Чего ты мне глазки строишь, пидор вонючий? так и подмывало его спросить старика. Но нет, нельзя – раз его пригласили на барбекю к племяннику дона Сала, не исключено, что он один из Скали. Туччо несколько раз энергично моргнул, стараясь сбросить растущее раздражение.

А старикан и не думал униматься.

Туччо решил обернуться (он сам не понял почему, но все же обернулся) и тут же увидел дядю Сала. Тот стоял у него спиной, засунув руки в карманы темно-серого пиджака из тонкой шерсти. Твою мать, он же в ярости, догадался Туччо, иначе не стал бы держать руки в карманах. Такие, как он, не суют руки в карманы, если их не распирает злоба. Туччо хотел приблизиться к дяде Салу как можно непринужденнее, но его ноги двигались как будто отдельно друг от друга.

Дядя Сал стоял неподвижно, глубоко опустив руки в карманы, и Туччо, который был намного выше его ростом, пришлось наклониться, чтобы прошептать ему что-то на ухо. Старик, только что разговаривавший с Туччо, наблюдал за этой сценой с притворным равнодушием, хотя в его голове мгновенно возник образ решетки в исповедальне, в далеком детстве наводившей на него ужас.

Дядя Сал, величественный в своей неподвижности, слушал Туччо с горькой усмешкой на плотно сжатых губах.

Тем временем в Нью-Йорке…

Тем временем в Нью-Йорке, в офисе «Старшип-Мувиз», в кабинете Лу Шортино, Фрэнк Эрра раздраженно рылся в ящиках стола.

– Чаз! Чаз! – позвал он, попытавшись приподнять один уголок рта. Второй занимала cohiba coronas especiales – любимая кубинская сигара. – Это не офис, а хрен знает что! Даже сраной зажигалки не найдешь!

Фрэнк Эрра оказался в кабинете Лу не случайно. Около месяца назад дон Лу Шортино, дед Лу, собрал в своем доме Пиппино-олеандра, Тони Коллуру, Джека Буфалино и Тури Мессину и, ткнув пальцем в телефон, сказал: «Тури, соедини меня с Джоном Ла Бруной, пожалуйста!»

Лицо Тури Мессины стало белее мела. Действительно, в прошлый уик-энд Тури случайно столкнулся с Анджело Ла Бруной в одном из лучших испанских ресторанов Нью-Йорка. Тот явился в компании двух пуэрториканцев и какого-то расфуфыренного испанского козла. От неожиданности Тури поздоровался и даже перекинулся парой слов с племянником Джона Ла Бруны, босса соперничающей Семьи.

– Дон Шортино, поверьте, я ничего такого… – заблеял Тури.

– О'кей, о'кей, ребятишки, – проворчал дон Лу. – Все нормально, все как надо. Сейчас все объясню.

И он объяснил. Прошло почти два месяца, объяснил он, как им подложили бомбу, но они до сих пор не узнали, кто это сделал, не говоря уже о том, чтобы его поймать.

– Один китаец сказал… или это был не китаец, мать его? – продолжал, глядя на своих помощников, дон Лу, не очень четко понимавший разницу между Сунь-цзы [4]и пророком. – Если гора… Нет, не так. Если враг не идет к тебе, ты сам идешь к врагу! Короче, Тури, достань мне этого засранца Джона Ла Бруну!

И Тури достал.

Коротко переговорив с секретаршей, которую, судя по голосу, звонок оторвал от занятий blow job, [5] Тури наконец услышал голос самого Джона Ла Бруны и передал трубку дону Лу.

– Как поживаешь, Джон? – спросил дон Лу.

– Лу! – удивился Ла Бруна. – Какой приятный сюрприз! Со мной все в порядке! А как ты?

– Fine! [6] – ответил дон Лу.

– Твою мать, Лу, как я рад тебя слышать!

– У меня проблема, Джон.

– Поделись ею со мной, Лу, – сочувственно произнес Ла Бруна.

– Мне нужен человек для «Старшип-Мувиз». Кто-нибудь, кто сечет в этом гребаном кинобизнесе.