Над пропастью во ржи

, я ее так и носил с собой.
Хотел дать гардеробщице доллар за то, что она такая славная, но она не
взяла. Все уговаривала, чтобы я шел домой и лег спать. Я попытался было
назначить ей свидание, но она не захотела. Сказала, что годится мне в
матери. А я показываю свои седые волосы и говорю, что мне уже сорок четыре
года - в шутку, конечно. Она была очень хорошая. Ей даже понравилась моя
дурацкая охотничья шапка. Велела мне надеть ее, потому что у меня волосы
были совсем мокрые. Славная женщина.

На воздухе с меня слетел весь хмель. Стоял жуткий холод, и у меня зуб
на зуб не попадал. Весь дрожу, никак не могу удержаться. Я пошел к
Мэдисон-авеню и стал ждать автобуса: денег у меня почти что совсем не
оставалось, и нельзя было тратить на такси. Но ужасно не хотелось лезть в
автобус. А кроме того, я и сам не знал, куда мне ехать. Я взял и пошел в
парк. Подумал, не пойти ли мне мимо того прудика, посмотреть, где эти
чертовы утки, там они или нет. Я так и не знал - там они или их нет. Парк
был недалеко, а идти мне все равно было некуда - я даже не знал, где я
буду ночевать, - я и пошел туда. Усталости я не чувствовал, вообще ничего
не чувствовал, кроме жуткой тоски.

И вдруг, только я зашел в парк, случилась страшная вещь. Я уронил
сестренкину пластинку. Разбилась на тысячу кусков. Как была в большом
конверте, так и разбилась. Я чуть не разревелся, до того мне стало жалко,
но я только вынул осколки из конверта и сунул в карман. Толку от них
никакого не было, но выбрасывать не хотелось. Я пошел по парку. Темень там
стояла жуткая.

Всю жизнь я прожил в Нью-Йорке и знаю Центральный парк как свои пять
пальцев - с самого детства я там и на роликах катался, и на велосипеде, -
и все-таки я никак не мог найти этот самый прудик. Я отлично знал, что он
у Южного выхода, а найти не мог. Наверно, я был пьянее, чем казалось. Я
шел, становилось все темнее и темнее, все страшнее и страшнее. Ни одного
человека не встретил - и слава богу, наверно, я бы подскочил от страха,
если б кто-нибудь попался навстречу. Наконец пруд отыскался. Он наполовину
замерз, а наполовину нет. Но никаких уток там не было. Я обошел весь пруд,
раз я даже чуть в него не упал, но ни одной-единственной утки не видел. Я
подумал было, что они, может быть, спят на берегу, в кустах, если они
вообще тут есть. Вот тут я чуть и не свалился в воду, но никаких уток не
нашел.

Наконец я сел на скамейку, где было не так темно. Трясло меня как
проклятого, а волосы на затылке превратились в мелкие сосульки, хотя на
мне была охотничья шапка. Я испугался. А вдруг у меня начнется воспаление
легких и я умру? Я представил себе, как миллион притворщиков явится на мои
похороны. И дед приедет из Детройта - он всегда выкрикивает названия улиц,
когда с ним едешь в автобусе, - и тетки сбегутся - у меня одних теток штук
пятьдесят, - и все эти мои двоюродные подонки. Толпища, ничего не скажешь.
Они все прискакали, когда Алли умер, вся их свора. Мне Д.Б. рассказывал,
что одна дура