Танцы в лабиринте

— Так сам и сделал.

— Вот это меня и насторожило. Слишком — понимаешь? — слишком чисто. Ну не бывает так. Не может быть! Стал я думать…

— Чем?

— Думать, спрашивать. И вот, представляешь, всплывает еще один эпизод. Тоже у терпилы сейф в доме, и тоже открыли его за какие-то секунды. Как будто код заранее знали. Ага, думаю! Ну-ка… Встретился я с ним, поговорил, и вот, что выясняется — оказывается и тот, и другой, ну, который мой клиент, понимаешь?

— Понимаю.

— Оба они незадолго до того, как их обнесли, отдыхали в больничке на Васильевском. Один — из номенклатуры бывшей. Ну, у них-то от трудов праведных на благо народа у всех печень посажена, а клиник ведомственных, видимо, уже и не осталось. Ну, он в платную и прилег. Раз средства позволяют, почему нет? А мой клиент — непьющий. Но тоже, знаешь, видать, жизнь потрепала… Вот ему свой человек эту клинику настоятельно и рекомендовал. Обслуга, дескать, комфорт, специалисты, анонимность. Посмотрят, подлечат.

— А на фига ему анонимность?

— Ну а зачем немощь свою афишировать? Очевидно, не хотел он этого. Вот в свою очередь и полежал там, несколько дней буквально.

— Ага. На Васильевском. В той самой?

— Ну да.

— И ты, гад, решил, значит, на меня… типа, как на живца…

— Саш, ты прикинь, одного после его пребывания в этой самой клинике обнесли — ладно, бывает. Двоих — ну, может, и совпадение, но уже… А уж если третьего…

— Ладно, чем кончилось-то?

— Чем… взял я их. У тебя на квартире. И все деньги нашел.

— Поэтому ты на той даче и оказался?

— Ну да. Это наводчика дача. Они там бабки прятали. Я за этими бабками туда и приехал.

— Очень кстати.

— Да напрасно вы опасались. И этот, который с Кирочной, тоже зря друганов своих там ждал. Я же их к тому времени взял уже, я ж говорю. Это вот Парфен как раз с отморозком тем самым и оказались.

— Вот ведь, — Гурский покосился на Петра. — Ну прямо как в кино.

— Ну что ж… бывает.

— И все равно ты гандон. И нет тебе оправдания. Друга травить! Я, понимаешь, мучался, загибался. Здоровьем, жизнью, можно сказать, рисковал…

— Так ведь для пользы же дела.

— Ага… Тебя бы вот так травануть, чтоб загнулся. А я бы посмотрел. Для пользы дела, видите ли…

— Так не задаром же.

— В смысле?

— Сейчас, — Волков вышел из кухни и вернулся с черной спортивной сумкой. Поставил ее на стул и, расстегнув, кивнул Гурскому на содержимое. — А эва?

— Что ты хочешь сказать?

— Без тебя бы у меня ничего не получилось. Это наше, в пополаме. Все по-честноку.

— Купить прощение хочешь?

— Ну ты сам посуди — что делать? Ведь что один терпила, что другой — ну ничего сказать не могут. Подозрительного совершенно ничего не помнят. Это что значит? Гипноз какой-то, под которым они все свои секреты самые сокровенные, все коды сигнализаций и шифры замков выкладывают! А? Я так рассуждал. А если так, то мне самому в больничку эту ну никак лечь невозможно. И никого из своих ребят не направить. Они же под гипнозом раскроются. Да и я сам тоже. Ну? Кого мне туда засунуть? Чтобы и при бабках был, и свой, и в то же самое время под гипнозом не раскрылся. А? Я поэтому тебе и сказать-то ничего не мог. Ты бы тоже все выложил как миленький, а потом бы и не вспомнил. Разве нет? Ну? Ты вот мне скажи, ты кому-нибудь там, в больнице, про деньги свои и про тайник в секретере рассказывал?

— Да меня и не гипнотизировал никто. Меня это дело вообще не берет, я же говорил.

— Это если просто так, а под наркотой?

— Да? Слушай, а ведь и верно, меня там накололи чем-то, я сутки почти проспал.

— Ну?

— Но я же помню, как после укола, в процедурной, сам встал и до палаты дошел. Потом только рубанулся.

— А в процедурной что было?

— Что… капельница. Потом давление мне доктор померил. Потом еще укол какой-то сделал и молоточком у меня перед носом водил, реакции проверял.

— Молоточком? Он перед носом у тебя водил, а ты на молоточек этот пялился? После укола?

— Да. Ах ты, мать твою-у…

— Ну? А доктора как звали?

— Виктор Палыч.

— О! — Волков ткнул в Гурского пальцем. — Именно. Я же у тебя ключи-то, от греха подальше, вытащил и ребят тут своих поставил. Они в субботу на выходе из твоей квартиры этих ухарей двоих и взяли. А уж те, в свою очередь, мне Виктора этого Палыча и сдали. Так что уж извиняй. Я же говорю, для пользы дела ты пострадал.

— До тебя и не дозвониться поэтому было? Или у тебя на самом деле телефон барахлит?

— Саша… телефон у меня барахлить не может. Не такая моя профессия. Я же там, у Славиного дома… ну пошли вы с Алисой в подворотню, а мне-то что делать, уезжать? А тебя травануть? Ты же, гад, за все время ничего не жрал и не пил при мне. Пост у тебя… Вот я и врал, ходил за тобой как привязанный и ждал момента. Только у Герки и получилось, уже потом, когда ты решил водки выпить. А когда ты из больницы раньше времени сбежал и мне позвонил, я от тебя отбазарился, а потом телефон другой на базе взял. А этот выключил. У меня же твоя хата обложена, ребята в засаде сидят, а ты ключи просишь, домой рвешься… Ну? Теперь тебе понятно?

— И все равно ты гад. Нет тебе, Петр Волков, моего дружеского понимания и прощения. Сволочь ты. Ты же, сука, меня втемную использовал как последнего… не знаю кого. Одно слово — Волчара. Но, вынужден признаться, деньги твои несколько смягчили мое сердце, ибо в дружбе я корыстен. Дай мне еще что-нибудь и я, возможно, даже соглашусь выпить с тобою вместе твоей водки.

— Погоди. — Петр встал из-за стола и вышел в переднюю.

Адашев-Гурский достал из шкафчика второй стакан, поставил на стол рядом с тем, из которого пил Волков, и наполнил оба водкой.

— Вот, — вернулся на кухню Петр, неся в руке два пасхальных яичка. — Держи.

— Откуда у тебя?

— Кокнемся?

— Я тебя победю. Однозначно.

— Ну что? — Волков поднял стакан. — Христос Воскресе?

— Воистину, — поднял свой Адашев-Гурский.