Не спрашивай

Не стоит заморачивать себе голову людьми, лучше наслаждаться пейзажем. Всего в нескольких шагах от них высилась гора, покрытая хвойными деревьями, зеленью и цветами, что каскадами сбегали вниз. Через дорогу, напротив узник заметил еще две таких же горы. У подножий деревья срубили, дабы освободить место для длинных зеленых лент — лугов.

Посол взял под руку узника и показал в сторону «солонки» и «перечницы»:

— Ты видишь? Это и есть Тсерговия.

Арестант заметно оживился. Тсерговия? На самом деле не так уж и далеко. Если он сможет добраться вон туда, очутиться в Тсерговии, то с помощью нескольких имен — как хорошо, что он наконец-то научился без запинки выговаривать Грийк Крагнк, а это удалось ему быстрее, чем он ожидал — он в итоге отыщет представителей власти, а он уж точно не оставят его в беде. Если бы только добраться до нее.

Ну, по крайней мере, теперь-то он знал, где эта страна находится — на юго-западе.

— А это, — продолжал Краловц, не подозревая, что заключенного кроме расположения Тсерговии больше ничего не волновало, — Вотскоэк, — и он махнул рукой в сторону погруженных в зелень гор. — Теперь ты понимаешь, Диддамс?

Нет, и узник произнес это вслух.

— Разве ты не узнаешь тех башен? Извини, я думал, все их знают. Они принадлежат атомной станции. Весь военно-промышленный комплекс передали Тсерговии.

«Значит, сумма взятки составила приличную сумму», — подумал узник.

— Различные болезни свирепствуют в Тсерговии: рак, лейкоз, врожденные пороки, — продолжил Краловц, — и всей этой устаревшей ядерной установкой руководить беспомощный, невнимательный и неквалифицированный чиновничий аппарат. Загрязняется воздух, отравляются озера и реки, погибают посевы, дикая природа на грани исчезновения. Вот какой путь выбрала Тсерговия, и они хотят навязать его и нам. Не допустите ошибку, Диддамс. Если благодаря закулисным методам они войдут в ООН, то мы окажемся беспомощны. Нищие, без друзей и помощи, на милости нашего исторического врага. Все, что вы сейчас видите перед собой, все, что очень дорого нашему народу будет раздавлено тяжелым сапогом Тсерговии. Вот за что мы боремся, Диддамс. Правда, справедливость и независимость Вотскоэк!

— Ха! — воскликнул узник под впечатлением от его пылкого призыва. Аргументы его не убедили.

Краловц внимательно изучал его:

— Ты — благородный человек, — сказал он и снова ошибся. — Я знаю, что изменить верность и преданность не так-то и легко. Однако я хочу пробиться сквозь ложь и пропаганду Тсерговии. Ты должен видеть и понимать, что собираешься уничтожить, если откажешься помочь нам в тяжелое время. Я покажу тебе деревню в Вотскоэке и жизнь простых людей, которую ты намереваешься разрушить.

Хорошо. Чем дольше продолжалась поездка, тем больше она начинала нравиться заключенному, так как он подозревал, что в конце ее ему все же не удастся избежать встречи с доктором Зорном.

— Конечно, — согласился он. — Хотелось бы увидеть ее.

— Мы говорили о ней, — произнес Краловц, — когда мы свято верили, что ты настоящий турист, я рассказывал об очаровательной деревеньке Штум в Штумвальдских горах.

— Да-а, я помню.

— Так вот, это и есть Штумвальдские горы и вскоре ты познакомишься и с Штумом!

— Звучит интересно, — ответил узник.

Краловц положил руку на предплечье заключенного, как бы выражая сочувствие:

— Мне жаль, то нам снова придется завязать тебе глаза. Ты понимаешь… наши оборонительные сооружения.

— Ах, да, конечно.

Так они и сделали. Запихнули его, словно перезрелый перец в маслину, зажали с обеих сторон и двинулись в дальнейший путь.

В гору, с горы, извилистыми дорогами; быстро и медленно, Краловц ругал водителя — ну, или его слова звучали словно ругательства — затем посол рявкнул что-то в сторону заднего сиденья и повязку развязали. Заключенный моргнул и выглянул через окно автомобиля.

На этот раз они не остановились, а медленно ехали по небольшому симпатичному поселку, больше похожему на альпийскую деревню: крыши с крутыми скатами, декоративные карнизы, изящные ставни по обеим сторонам окна. Это была торговая улица, где небольшие магазинчики предлагали покупателям мясные изделия и хлеба, а окна украшали цветы. И все это на фоне зеленой горы.

Узкая улица была заполнена местными жителями, и на каждом красовался национальный костюм. Женщины носили широкие юбки и свободные блузки с глубоким круглым вырезом. Мужчины же — яркие, свободные рубахи и темные брюк-шаровары. Почти все предпочитали обувь с пряжкой. Головки многих женщин украшали небольшие старомодные шляпки и многие из них были молоды и чертовски хороши собой. Практически все улыбались радостными улыбками и махали рукой, приветствуя автомобиль.

— Проезд в центре разрешен лишь служебным транспортным средствам, — пояснил Краловц. — Жителям и гостям предлагается оставить их машины за пределами города и воспользоваться повозкой, запряженной пони.

И как только он закончил, сразу же показалась наполовину заполненная повозка, откуда жизнерадостные пассажиры приветствовали проезжающий автомобиль. Пони тоже принял участие и махнул им головой.

— Наша страна, — продолжил Краловц, — придерживается социальной политики. Мы напрочь отказываемся быть рабами управленческой машины. Нам не нравятся твои друзья из Тсерговии. О, хотел бы я показать тебе один из их городов. Кровавое небо, зеленоватые сточные воды в канавах, песок и грязь появляются на каждом лице жителя, кто решился выйти на «свежий» воздух более пяти минут, национальные памятники съедены кислотными дождями и превратились в обглоданные глыбы, тоска и безнадежность во взглядах людей на улицах, скрученные тела детей… — Краловц остановился, истощенный собственным красноречием. — Подумай, — сказал он, — какое будущее они могут предложить для этих людей.

Термент, что сидел за рулем что-то быстро произнес низким голосом. Краловц ответил:

— Да, да, ты абсолютно прав, — и обратился снова к узнику: — А теперь мы снова наденем тебе повязку. Извини меня…

Весь мир для заключенного снова погрузился в темноту.

— прости, так нужно.

— Все нормально.

— Спасибо, Диддамс.

Автомобиль набрал скорость. Ехали они около получаса, возможно больше. Время от времени Краловц возобновлял свои «речи», но узник не обращал на них внимания. (Когда у тебя завязаны глаза — так легко игнорировать людей). Пока посол гордо и взволнованно продолжал свои рассказы, арестант сосредоточился на другой важной мысли: в каком направлении они сейчас движутся. На юго-запад? Если они едут туда, куда и собирались, значит, у него появится шанс совершить побег — сможет ли он разглядеть ту «солонку и перечницу»? Они являются для него маяками, которые выведут его из Вотскоэк в Тсерговию, где он будет в безопасности.

Через некоторое время в мчащемся на высокой скорости авто наступила тишина, видимо, даже Краловц устал от всей этой политической музыки. Тела крупных грузных солдат согревали бока узника и прижимали с обеих сторон, стук колес по дороге успокаивал, а прошлой ночью ему не удалось выспаться…

Автомобиль словно резвящийся мустанг начал трястись и это нарушило сновидения узника. И все это сопровождалось серией проклятий — а это уж точно были ругательства — со стороны Краловца и ворчливым скулением Термента. Также внезапно наступила тишина. Автомобиль катился, но уже без прежних встрясок.

Закончился газ! Узник не мог никак в это поверить. Как они сделали это? И чем это может закончиться для него?

Долгой и утомительной прогулкой с завязанными глазами — вот чем.

Машина продолжала по инерции катиться, но арестант чувствовал, что она замедляет свой ход, ощутил ба-дам, когда та съехала с дороги, услышал потрескивание — хрупанье сорняков под колесами, почувствовал небольшое торможение, когда Термент на всякий случай решил проверить работу тормоза — и наконец они остановились. Звук стояночного тормоза, который нажал Термент, прозвучал как неудачная шутка.