Не спрашивай

— По радио в такси я не слышала ничего важного, но ты ведь знаешь, кроме новостей спорта там ничего не передают?

Она остановилась на вечернем выпуске новостей местного канала, который шел уже полным ходом. Вдвоем они внимательно прислушивались к тому, что говорила диктор, белокурая леди и, казалось, она была рада сообщить о гибели четырех младенцев в многоквартирном доме в результате пожара. После она обратилась к черноволосому, коренастому парню, который явно не обладал большим интеллектом. Тот сжимал в кулаке некие заметки на бумаге и продолжил вещание новостей с таким видом, как будто вместо этого охотнее ударил бы вас по лицу.

— Это Тони Костелло, — прокомментировал Энди, — он передает сообщения полиции и статистику преступности. Давай послушаем.

Тони Костелло заявил, что сегодня федеральные и государственные сотрудники правоохранительных органов вновь в ходе совместной операции конфисковали самую крупную в истории партию незаконных наркотических средств, стоимость которой превышает разумные рамки. Их обнаружили в квартире ничем не примечательного дома в центре Лонг-Айленда. У нескольких толстяков, проживающих в этом квартале, спросили, что они думают по этому поводу. Большинство ответили, что они не знают, что они думают насчет произошедшего. И в кадре снова появилась блондинка, которая на этот раз озвучила счастливую новость о воздушной катастрофе.

— Это был краткий обзор новостей? — спросил Энди.

— Думаю, — начала неуверенно Мэй, — что будут еще одни.

Энди покачал головой.

— Я вернулся в ту миссию, — произнес он, — но там не было ничего, ни полицейский машин, вообще, ничего. Фактически место выглядело закрытым. Я набрал их номер телефона, но включился автоответчик на каком-то иностранном языке. Ты можешь такое представить? Посольство целой страны, а они поставили автоответчик, да еще и на другом языке.

— Энди, — позвала его Мэй, выключив ТВ как раз в середине этнического насилия, — если ты не успокоишься и не расскажешь мне, что происходит вокруг, то повезешь меня за сигаретами.

— О. Извини. Присядь, я… Послушай, а не могли бы мы попить пива для начала

— Да, — согласилась Мэй, испытывая свое терпение на прочность. — И захвати для меня тоже. Ты знаешь, где оно лежит.

Он знал. Вернувшись в гостиную, он начал рассказ:

— У Тини объявился зарубежный двоюродный брат и чтобы оказать тому небольшую услугу, мы стащили некую специфическую вещь из представительства иностранного государства, офис которого расположился на лодке в Ист-Сайде. Тот предмет был у нас в руках до тех пор, пока Джон не застрял на выходе из судна. Я думал, что мы узнаем, где копы держат его, поможем сбежать или что-нибудь в этом роде, я не знаю. Полицейские ничего не знают об этом, миссия закрыта, ничего в новостях — можно подумать они не сообщили о краже. Так что, мне жаль, Мэй, ненавижу приносить плохие новости, но похоже на то, что мы не знаем, где в эту минуту находится Джон.

Ногти на левой руке Мэй царапали карман кардигана в поисках несуществующих сигарет. Она произнесла:

— Вы не знаете, жив он или мертв?

— Мэй, — начала Энди, — когда я видел его последний раз, частная охрана схватила Джона. Он был жив, стоял на ногах и не сопротивлялся, его не били или еще что-нибудь в этом роде. В одном я точно уверен, они захотят заставить его рассказать, куда мы направились с той специфической вещью. Поэтому он должен быть живой, это мы знаем. Вот только не знаем, в каком месте он пребывает в добром здравии.

Если есть жизнь, по сути, есть и надежда. Мэй кивнула, чувствуя, что понемногу волнение уходит. Ее рука перестала растягивать материал кардигана.

— Тот специфический предмет, который вы украли? Что это?

Сделав глоток пива, Энди вздохнул:

— Сказать по правде, Мэй? Я надеялся, что ты не спросишь меня об этом.

18

Еды нет, нет контактов с людьми. Как только темнота отступает, резко и неожиданно появляется яркий флюоресцирующий свет в обитом досками потолке, который защищен железной решеткой. Он озаряет белым лишь пол в центре комнаты, остальная же часть погружена в полумрак, полный теней, которые похожи на крыс.

В течение достаточно долгого времени — узник не имеет часов — ничего не происходит. Вдруг послышалось громкое бряцанье цепей и лязг гигантских ключей, которые вывели его из состояния забытья. Большие старые двери из дерева со скрипом отворились и вошли четверо мужчин. Двое из них выглядели неважно: тощие, небритые, испуганные в грязных белых рубашках и босые. Они внесли тяжелый деревянный стол, на котором стояли лишь миска и кружка. Двое других были солдатами в желчно-синей униформе с пулеметами в руках. Они что-то пролаяли-прокричали мужчинам в белом. Те опустили стол на пол, возле двери и попятились к стене, все это время не отрывая глаз от земли. Затем солдаты начали кричать на заключенного, который продолжал сидеть на полу напротив одинокого окна и размышлял, как же темно вокруг. Их крики дополняли угрожающие движения автоматов. Без слов можно было понять, что они приказывают пленнику подняться на ноги; он подчинился; подойти к столу и быстрее, что он и сделал; и начать есть.

— Без стула? — спросил арестант.

Они либо не поняли его вопроса либо не посчитали нужным снизойти до ответа. В любом случае они махали стволами оружия в сторону миски — куда лучше, чем в заключенного — и выкрикивали снова и снова одни и те же короткие фразы.

Узник взглянул на свой ужин. Миска была наполнена густой зеленой слизью, в кружке же виднелась прозрачная жидкость. Слева от тарелки лежал ломоть черного хлеба, а справа — большая металлическая ложка. Арестант обдумал возможные варианты. Он взял ложку, опустил в зеленую тину, поднял, угрюмо посмотрел, отлил немного обратно в миску, снова поднял, скривил свое лицо, как маленький ребенок, которого заставляют принимать лекарства, и опустил ложку в рот.

И улыбнулся. Широкая улыбка растянулась вокруг ложки. Высунув прибор наружу, он продолжал улыбаться.

— На вкус как карри, — поделился ощущениями он.

Солдаты грубо засмеялись, ткнули друг друга локтем и хриплым голосом что-то сказали.

Лучше оставаться в неведении и думать, что карри. Заключенный съел еще немного, попробовал хлеб и отметил, что тот был свежим и вкусным. Отпил жидкости из кружки и обнаружил, что это была всего лишь вода, не достаточно холодная и с металлическим привкусом, как будто она застоялась где-то в трубах, но все же это вода.

Узник был очень голоден. Он понятия не имел, как долго пробыл в плену, как долго находился без сознания — судя по всему, прошло много времени, если он летел на самолете из Нью-Йорка в это ужасное место — но это была его первая еда с того момента, как он отобедал дома прежде чем попасть на борт «Гордость Вотскоэка», о чем он уже пожалел. Он был голоден и съел все. И даже облизал ложку. Отложив ее, с помощью пальца выгреб остатки слизи со вкусом карри с внутренних стенок миски. Затем, что было вполне естественным, он сказал охранником:

— Мне нужно в туалет.

Они не понимали. Судя по всему, они ни слова не понимали по-английски, а также мужчины в белом — сокамерники, наверное — поэтому узник вынужден был прибегнуть к грубым жестам, самому универсальному языку. Охранники отвратительно заржали и пхнули пленника обратно в центр комнаты и указали на крохотную круглую дырку в полу.

— Что? — не поверил узник. — Ты наверное шутишь.

Однако эти люди не шутили. Эти мужчины и знать не знали ничего о чувстве юмора. Их нецензурный смех зазвучал еще громче, затем внезапно поутих и они стали выкрикивать новые приказы мужчинам в белом, которые метнулись вперед, подняли стол и утащили его обратно, не забывая при этом смотреть только вниз. Двое солдат с важным видом последовали за ними, сделав небольшую умышленную остановку, чтобы выпустить газы в воздушное пространство заключенного. Затем вышли, хлопнув дверью, и повторились лязг и бряцанье цепей и замков.