Беги, Люба, беги!

— Здрас-сь-е-е...

Шипение, раздавшееся из тонких, плотно сомкнутых губ, сильно напоминало змеиное. От таких пациентов спуску не жди, это я уже знала по опыту. «Что ж, не все коту масленица...» — подумала я и приветливо улыбнулась:

— Здравствуйте, Зинаида Никитична! Присаживайтесь... — Зинаида Никитична взглянула на меня пронзительными глазами и молча села. — Что вас беспокоит?

Старушка задумчиво пошамкала губами и снова промолчала. Мысленно я вздохнула: «Похоже, из бабуси признание придется тянуть щипцами!» Если б я только знала, как ошибаюсь! Чуть позднее выяснилось, что Зинаида Никитична вовсе не робела, а просто собиралась с мыслями. Прорвало ее внезапно. И понеслось...

— Когда я в тысяча девятьсот шестьдесят втором годе перешла с кондитерской фабрики в гастроном, что на Лесной...

Я вздрогнула, а рука медсестры замерла над клавиатурой компьютера, словно замерзла. Переглянувшись с Жанной, я незаметно кивнула. Ничего страшного, пожилым людям всегда требуется немного больше времени, чтобы изложить свои мысли. Сохраняя на губах вежливую улыбку, я превратилась в слух.

Графа «Жалобы пациента» оставалась чистой. Зинаида Никитична входила во вкус, продолжая красочно описывать свой жизненный путь и, кажется, даже не помышляя эти самые жалобы высказывать. Мои культурные намеки, что пора бы перейти к цели визита, действия не возымели. Настала пора решительных мер.

— Раздевайтесь! — отрезала я. — Послушаем сердце!

И сурово продемонстрировала фонендоскоп. Старушка запнулась и обиделась на целых три минуты. За это время я успела послушать ее бойкое сердце.

— Одышка есть?

— Нету, — сердито ответила Зинаида Никитична. И выдержала паузу в пару секунд. — Но вот если по лестнице быстро поднимуся, особенно если ночь любви уже начинается...

Фонендоскоп едва не выпал из моих ослабевших рук, а брови Жанны вылезли на лоб. Я откинулась к спинке стула, изумленно разглядывая разговорчивую пенсионерку.

— Что, извините, начинается?

— Ночь любви, — с чувством повторила бабушка и удивилась: — Вы разве не знаете?

Мы с Жанной снова переглянулись и дружно покачали головами. Во взгляде Зинаиды Никитичны появилась жалость, густо перемешанная с презрением.

— Да что вы! По седьмой программе после новостей идет... Телевизора, что ли, у вас нету? «Ночь любви»... ну, про Эльхуцию... Там сестра у нее с ногой... Которая все отомстить хотела...

Увидев мои вытаращенные глаза, Жанна задвинулась за монитор, ткнулась лбом в клавиатуру и затряслась от беззвучного смеха. Мне прятаться было некуда. Я была застигнута врасплох и безжалостно смята железными гусеницами любовного мексиканского сериала. Честно выслушав сюжет первых шестидесяти трех серий, я жалко спасовала и готова была уже выбросить белый флаг, но тут на помощь пришла отсидевшаяся за монитором Жанна.

— Так, Зинаида Никитична... измерим-ка давленьице...

Шустро выбравшись из-за стола, сестра ловко спеленала старушку тонометром. Та, отвлёкшись на затейливую штуковину, сбилась с темы и умолкла. Послав сестре благодарный взгляд, я вытерла дрожащей рукой пот со лба и потянулась к бланкам рецептов. Страшно подмывало выписать говорливой пациентке хорошего слабительного — в расчете на то, что у нее останется гораздо меньше времени на просмотр всякой ерунды. Но. профессиональный долг взял верх над эмоциями. Не давая больше бабушке раскрыть рта, я протянула ей рецепт и срывающимся голосом взвыла:

— Следующий, пожалуйста!

Следующий, он же последний, сегодняшний пациент оказался умопомрачительным шатеном с васильковыми глазами и мускулистой грацией дикой кошки. Увидев его, Жанна мурлыкнула что-то нечленораздельное и снова плавно уехала за монитор. Я осталась один на один с неземной красотой и пламенным взглядом, пронизывающим от бровей до самых пяток.

— На что жалуетесь... Максим Андреевич?

— На сердце... — проникновенно выдохнул Максим Андреевич, не отрывая глаз от моего лица.

— Что ж, посмотрим. Расстегните рубашку.

Пациент повиновался с некоторой излишней поспешностью. Не сводя с меня горящего взора, он ловко дернул замшевую планку. Сухо звякнули металлические кнопочки зеленого джемпера, и глазам предстало великолепное зрелище.

Мускулатура приятно поражала качеством, для достижения которого явно было приложено немало усилий.

«Для нас нет мужчин и женщин... — торопливо повторила я про себя любимую присказку профессора из института. — Для нас есть только пациенты!»

— Только пациенты... — тихо.пробормотала я, слушая четкий ритм здоровейшего сердца.

Тут Максим Андреевич принялся тяжко вздыхать. Я подняла голову, и мы встретились с ним глазами.

— Что именно беспокоит, Максим Андреевич? Я не вижу проблем...

— Что вы, доктор! — испуганно протянул он. — У меня же сердце...

Вскоре появилось неприятное ощущение, что надо мной издеваются. Как попал сюда этот верзила и куда смотрел терапевт, когда направлял его ко мне? Да на нем дрова или еще что-нибудь полезное можно возить, освободив от работы пару лошадей...

— И давно оно вас беспокоит?

— Давно... Уже целых десять минут. Вот как только дверь вашу открыл — так все...

Я отпрянула назад, грозно собрав брови на переносице. Однако не прошло и двух секунд, как на моем лице появилась улыбка:

— Что ж, Максим Андреевич, если так, придется пройти серьезное обследование... — В этом месте улыбку я убрала и коротенько обрисовала красавцу-«пациенту» план последующего лечения.

— Не надо! — оживился тот и умоляюще вытянул вперед руку: — Я врачей боюсь... — После чего игривым движением накрыл мою ладонь своей.

Положение становилось дурацким, и я уже начала жалеть, что не дослушала остальные триста восемьдесят две серии про Эльхуцию. Аккуратно, но решительно вытянув руку из-под лапы наглого молодчика, глянула в сторону Жанны. Происходящее ее здорово веселило — она отчаянно морщила нос, чтобы не рассмеяться. Моей медсестре в цирк ходить не надо, на работе весело.

— Что ж... — теперь я окончательно разозлилась, и голос зазвучал выше. — Ограничимся рекомендациями профилактического характера, поскольку никаких нарушений в работе сердечно-сосудистой системы я не вижу. Вам можно в космос лететь. А... — я сделала эффектную паузу, — по поводу боязни врачей... В нашем центре есть прекрасные специалисты, занимающиеся фобиями. Вот к кому вам действительно следует обратиться!

Я развела руки в стороны, показывая, что прием окончен. Несколько мгновений мы с Максимом Андреевичем молча сверлили друг друга взглядами, потом он поднялся. Дурашливое выражение глаз пропало, только губы еще кривила легкая усмешка.

— Большое спасибо, доктор... Вы мне очень помогли... До свидания!

— Всего доброго! — бессознательно пряча глаза, кивнула я.

Когда за ним закрылась дверь, я облегченно перевела дух.

— И чего такой здоровяк по врачам таскается? — вздохнула я, вдруг почувствовав; как устала. — Делать, что ли, нечего?

Жанна торопливо закивала, соглашаясь. Выражение ее лица было какое-то напряженное. Казалось, она хотела что-то сказать, но не решалась.

Закрыв глаза, я откинулась на мягкую спинку кресла. «Слава богу, на сегодня все...» — подумала я, но, как оказалось, с выводами поторопилась.

В дверь кабинета постучали. Заглянула веселая толстушка с поста:

— Любовь Петровна! Через пятнадцать минут в первом корпусе совещание. Кабинет двести двадцать...

— Совещание? — Я удивилась. — Мне никто не говорил...

— Я вам говорю! — отрезала толстушка и скрылась за дверью.

Я повернулась к Жанне:

— Двести двадцатый — ведь это кабинет главврача?

Она кивнула.

— А почему так срочно?

— Это обычное дело, — пожала плечами сестра. — Так всегда новых сотрудников представляют.

Взглянув на часы, я решила, что пора двигаться в сторону главного корпуса. Пока мы с Жанной ждали лифт, она задумчиво вздыхала, мялась, явно томясь какой-то тайной, непосильной для слабовольного девичьего языка.