Беги, Люба, беги!

— Ой! — неожиданно подпрыгнула на стуле Лидка. — Что такое?

Она живо сунула голову под стол, а оттуда, высоко задрав бородатую голову, с независимым видом гордо прошествовал скотч.

— Ты что? — удивилась я.

— Он... он... — тараща глаза, заклацала челюстью подруга, — ...мне в туфлю надул!

Подавившись, я выронила из пальцев чашку. Меж тем песик, удалившись на изрядное расстояние, развернулся и сел, меланхолично созерцая синеющую от злости Лидку.

— Ах ты... швабра... — задыхаясь, выдавила она.

На шум оглянулась заболтавшаяся хозяйка.

— Арнольд! — запричитала она, хватаясь за поводок с пустым ошейником на конце. — Где ты? Что случилось?

С душераздирающим стоном Арнольд поднялся на коротенькие лапки и, прихрамывая, поплелся в сторону хозяйского столика. Увидев это, дама схватилась за сердце, и тут взгляд ее упал на нас.

— Как вам не стыдно? — взвилась она. — Что вы сделали с несчастным животным?

В тон ей дверным звонком зазвенела хозяйка Зизи:

— Безобразие! Зачем вы приманиваете чужую собаку?

Хлюпнув под столом туфлей, Лидка проводила хвостатого симулянта гневным взглядом и, не обращая на вопли дам никакого внимания, громко сказала:

— Ах ты, валенок блохастый!

Наступила секундная пауза, а потом тишину прорезал предынфарктный выдох:

— Блохастый?.. Арнольд?..

Последовавшая вслед за этим перепалка сделала бы честь любому художественному фильму соответствующего жанра. В два голоса, активно разбрызгивая слюну, звенели Зизи с хозяйкой. Владелица Арнольда потрясала кулаками, призывая в свидетели самого господа бога, что более недостойных созданий, чем мы с Лидкой, ей никогда не встречалось. Лидка успевала отвечать всем троим, включая Зизи, которую называла не иначе как задрипанной мочалкой. Помалкивал только Арнольд, разглядывая участников дискуссии с видом полнейшего удовлетворения на бородатой физиономии. Пожиная плоды своих трудов, он явно считал, что сегодняшний день прожит не зря.

Меж тем дело принимало совсем нежелательный оборот. По всему было похоже, что дебаты могут перерасти в рукопашную. Я заволновалась и сначала попыталась успокоить Лидку. Но подруга успокаиваться не желала и продолжала ругаться виртуозно и высокохудожественно. Тогда я попыталась призвать к рассудку старшее поколение, за что была обозвана тощей вертихвосткой, на чем и заткнулась. По счастью, минут через пять на веранде появилась официантка. Увидев ее, стороны смешались. Я торопливо попросила счет.

Мы расплатились и, не глядя на вражеский столик, двинулись к выходу. Дамы нас тоже игнорировали, сосредоточенно поглощая мороженое. И только Арнольд проводил нас печальным взглядом, видно, сожалея, что веселье так быстро закончилось.

Выйдя на улицу, мы прошлись немного молча, но потом глянули друг на друга и расхохотались.

— Жутко нахальная попалась собака! — качая головой, сказала Лидка. — Додумалась: подошла и описала мне ногу!

— Не подошла, — поправила я, — а подошел. Это Арнольд, он мальчик. Не надо было его дураком называть!

— По мне — хоть Сильвестр! — отмахнулась подружка. — Все равно швабра!

Вскоре мы оказались недалеко от нашего дома.

— Может, зайдем? — предложила я. — Олег на работе... Выпьем кофе в спокойной обстановке? Заодно покажу этот чертов сервиз.

Лидка кивнула, и мы свернули к подъезду.

— Вот, пожалуйста! — окинув широким жестом комнату, предложила я. — Любуйся! Я ничего не трогала, все стоит, как было.

Подруга прошла на середину и, уперев руки в бока, хмыкнула:

— Ну и ну! Хороший сервиз! — Она подошла ближе и взяла в руки тарелку. — Дорогой, наверное... Смотри, какой тонкий. И не весит ничего! А вино? Французское? Белое? Тоже небось денег стоит! Погоди, Любасик, а ты ведь не пьешь белое?!

Она оглянулась на меня, и я кивнула:

— Точно. Терпеть не могу.

— И Олег это знает?

Я снова кивнула.

— Тогда, выходит, не его работа, — задумчиво процедила Лидка, и в ее взгляде появилось явное огорчение.

Вернув тарелку на прежнее место, она села на диван и, недоуменно моргая, уставилась на золотых амуров. Я присела рядом.

Огорчение подруги я разделяла, поскольку мысли о вине тоже приходили мне в голову. Зачем покупать такое дорогое, если его заведомо никто не будет пить? Однако поводы для огорчения у нас были разные: Лидку печалило, что она ошиблась насчет Олега, я же терзалась от мысли, что неведомый маньяк развлекается не только телефонными звонками, но и гуляет по моей квартире, как у себя дома.

— Но он мог пойти на это ради конспирации! — упрямо тряхнула кудрями Вельниченко, по-прежнему свято веря, что все приключающиеся со мной неприятности исходят исключительно от моего любимого.

Не успела она до конца развить мысль о масштабах коварства Олега, как зазвонил телефон.

— Да?! — торопливо отозвалась я. Слушать Лидкины нападки на мужа было неприятно.

— Любовь Петровна? — задребезжало в трубке. — Рад слышать бодрый голос!

Повернувшись к Лидке, я выразительно вытаращила глаза. В ответ она тоже вытаращилась и вопросительно покрутила у виска пальцем. Я закивала.

— Отдыхаешь сегодня? И правильно! Надо больше о здоровье думать... А что скажешь о новой выставке? — У меня челюсть отвисла. Лидка заволновалась и пересела поближе, тревожно заглядывая мне в лицо. — Чего молчишь?

— Зачем вы за мной следите?-наконец выдавила я.

Псих вздохнул:

— Я за тобой не слежу. Просто я за тебя... беспокоюсь...

— И в чем разница?

— Если бы я за тобой следил, то ты бы обо мне ничего не знала. Улавливаешь?

— Нет, — честно ответила я, оглядывая вибрирующую от нервного возбуждения подружку. — А почему вы за меня беспокоитесь?

— Ты разве не замечала ничего... странного? А ведь у тебя проблемы.

Я покосилась на ангелочков и фыркнула:

— Я на свою проблему как раз сейчас и смотрю...

— Ты о подружке?

— Нет, — сердито отозвалась я, поскольку поняла, что он прекрасно осведомлен о Лидкином присутствии, — о синих тарелках...

— О! — оживился вдруг собеседник. — И как тебе мой подарок? .

Я молчала, сосредоточенно моргая на противоположную стену. Этот парень еще и видит, куда я смотрю? Он приволок сюда сервиз, подсвечники, а заодно приспособил где-то устройство для слежки... Погоди, я женщина тихая, но ты окончательно вывел меня из равновесия!

— Отвратительный сервиз, мерзкие амуры, а вино — настоящая гадость! — отчеканила я, с интересом наблюдая, как по синему от любопытства Лидкиному лицу пошли красные пятна.

Кажется, мое заявление произвело впечатление и на психа, поскольку он умолк. Однако дыхание его отдавалось глухим металлическим перекатом, и я знала, что он еще на связи.

— Жаль... — услышала я, и пусть я провалюсь, если в его голосе не звучало огорчение. — Хотел сделать тебе приятное... Ведь перебито столько посуды...

Он помолчал еще несколько секунд и дал отбой. Я положила трубку. Привычку мужа колотить во время ссор тарелки я никогда не афишировала. И с невероятной досадой ощутила, что испытываю нечто близкое к мукам совести.

— Ну? Что? — выпалила подруга, хватая меня за руки. — Что он сказал? Господи, да говори же!

— Он расстроился, — тихо сказала я. — Ей-богу, расстроился...

— Почему?

— Хотел сделать мне приятное. А я обозвала вино гадостью. Зря я с ним так... Тем более что вина я даже и не пробовала.

Лидка отстранилась, недоуменно хмуря брови. Она долго разглядывала меня, словно пытаясь вникнуть в непостижимую суть моего разума, не смогла и уточнила:

— Погоди, Медведева... Что-то я не пойму... Ты расстроилась из-за того... что он расстроился?

Я задумалась, и сама начиная ощущать абсурдность ситуации.

— И после всего, — нехорошим голосом протянула Лидка, — у тебя хватит совести убеждать меня, будто ты не веришь, что это дело рук Олега? И что глаза у тебя на мокром месте из-за какого-то постороннего придурочного дяди?

Внятного ответа пока не имелось, поэтому я глубоко вздохнула и выступила с дельным предложением: