Один на льдине

В школах было раздельное обучение мальчиков и девочек. Я считаю, что это было правильно. Останься все по классической системе раздельного обучения - сейчас не было бы проблем с бесполыми господами и дамами и законодательной возни аж в самой Государственной Думе и Кремле: сажать голубых или не сажать?

В 1954-55 учебном году произошла очередная педагогическая реформа, повлекшая за собой и сексуальную, как нынче говорят, революцию. Всплыли легкомысленные суждения Инессы Арманд о свободной любви. Уже в пятом классе у нас в 37-й железнодорожной школе появились довольно пышнотелые девчушки, что не редкость на Украине. Мы развлекались, задирая им грубо подолы и бестрепетно настегивая их по ягодицам. У нас, будущих мужчин, были достаточно извращенные, дикие понятия об отношениях с будущими женщинами. Мамы, конечно же, не входили в их число.

Когда весь город делится на пять - шесть враждующих бандитских группировок, дети врагов ходят в одни и те же школы. И в нашей единственной в городе железнодорожной школе существовали враждующие кланы с самого первого класса. А явление девочек подлило масла в огонь страстей - "шерше ля фам", как говорят на Украине.

Быть круглым отличником считалось зазорным. Паренек я был видный и хорошо учился. Особенно любил литературу, историю и девочек. Они тоже находили во мне свой интерес. И пошли с пятого этого класса "разборки" прямо на уроках, на глазах мадемуазель. Для этого годились стеклянные чернильницы в сеточках и перья номер пять или "пионер". Не думаю, что подобные коллизии чем-то особенным отличали нас от других послевоенных школьников. Но всякий боевой опыт индивидуален для каждого нового на земле человека. Вот и я читал азбуку жизни с листа, и эти азы помогали впредь освоить высшую науку этой жизни. В ней каждый человек по-своему одинок и должен быть готовым к одиночеству, чтобы принять его достойно.

И к драке ты был готов каждый день.

15

Идешь из школы часов в пять - шесть, еще не вечер - сумерки. Самое время, когда сбиваются стаи. За тобой увязывается "погоня" из чужой группировки. Они или ушли раньше с урока, или на урок вообще не пошли. Ты налегаешь на ноги и до дома-то из школы метров пятьсот, но это не значит, что ты пройдешь их без боя. Где-то ждет тебя "засада" - все, как в партизанской войне. У меня школьная кличка была Гусак, потому, что был долговязым и неплохо бегал на лыжах. И вот ты ломишься домой, как лось через таежные дебри, и тут из-за кустов - подножка! Ты юзишь по шлаконасыпной дороге скользом, кровь из ссадин. И догадываешься, что все, что цель врагом достигнута, что это всего лишь акция устрашения в партизанской борьбе за контроль над территорией. Ты в уме ставишь галочку, потом утираешь красные сопли и идешь домой выколупывать шрапнель из-под кожи.

В мои коленки навсегда втерлась черная "жужелка" конотопских улиц.

16

Шестнадцать лет - девушки и танцы.

Пьянит сирень, дурманит яблочный цвет, на верхней губе пробивается, а в голове еще не посеяно. Драки переходят в новую и качественно иную стадию. Провожая девушку с танцев, ты "заглубляешься" на вражескую территорию куда-нибудь аж в Загребелье.11 Договоришься проводить девушку из чужого ареала обитания. Девушкам нравились и нравятся чужие. А уж если приехал ты из Москвы или Киева - ты предмет девичьих вожделений. Ты для нее, как инопланетянин.

Танцы кончаются в одиннадцать. Трамваи ходят до двенадцати, а любви хочется тем сильнее, чем темнее. Туда, в запретную зону едешь на трамвае и, конечно, возвращаешься заполночь или, как говорили романтики, под пологом ночи. И пешком это пять-шесть километров. И было тогда по всей стране железное мужское правило: никогда не трогать парней при девушках. И было другое, золотое мужское правило: проводил чужой парень свою избранницу, а уж потом ему надо хорошо вломить. Следовательно, рубль за вход и два за выход. И дело даже не в том одном, что ты чужой, а еще и в том, что эта девочка нравилась, как правило кому-то из местных и в том еще, что родители ее частенько просто "нанимали" знакомых парней для острастки приблудных. И таким образом родители стерегли свое чадо возлюбленное от преждевременного материнства. Разумеется, дома у девушки никто тебя не оставит. Это сейчас юнцов укладывают спать вдвоем по месту прописки девушки.

И вот идешь туда и видишь, как перемигиваются в темноте огоньки цыгарок. Ты уже ищешь пути отхода. Примечаешь тропки в садах-огородах, наносишь на карту памяти неприметные щели в заборах, подворотни, закоулки.

Местные давят на психику, показывают, что они есть и намекают, кто они есть. Они до утра тебя будут ждать. Отломают от забора дрыны-баланы. И ты уже слышишь, как трещат заборы, когда тихонько идешь обратно. И ты видишь уже не глазами, а всею битою шкурой, что будет она еще раз бита. Это естественно, будь ты хоть чемпионом мира по самбо. Тут лучше быть чемпионом города по стайерскому бегу. Потому, что уличная драка по своей свирепости и беспощадности сравнится только с зековской. Какой там тайский бокс! А дорога у меня одна - к вокзалу. Рост у меня был под два метра, ноги длинные, вес - шестьдесят пять килограмм. Когда знаешь, что за тобой гонятся с дрынами, - море перепрыгнешь. Но у тех, кто преследует тебя, мотивация слабей: не догоним, так согреемся. Или: ладно, сегодня упустили завтра придешь. А тебя километра два гонит страх. И очень жаль, что никто не фиксировал мои юношеские рекорды.

А завтра ты - ученый муж. Ты уже находишь связи с местными "авторитетами". Ставишь им выпивку, получаешь "аусвайс". А утром, целый и невредимый, идешь в техникум из материнского дома.

Когда мне было пятнадцать лет, я перешел на второй курс единственного на весь Конотоп техникума. Как бы, само собой разумеется, что техникум был железнодорожным.

Но по своей престижности в масштабе Конотопа - говорю это без всяческой попытки юмора - он мог сравниться с Московским университетом в масштабах страны

17

Тогда мало кто из станционных мальчишек мог позволить себе протирать штаны за школьной партой аж десять лет. Мы стремились скорее стать самостоятельными и независимыми. Главной моей идеей уже тогда была идея вырваться из Конотопа в большой мир, стать великим человеком - каким-нибудь министром: либо путей сообщения - либо строительства. То - есть, сделать карьеру. А главной задачей было учиться технической грамоте. И я преодолел огромный конкурс, чтобы поступить в этот железнодорожный техникум.

Если помните, в 1956 году произошло сокращение Вооруженных сил на одну треть. И учиться хлынули десятки тысяч молодых, до тридцати лет, офицеров. Во всех учебных заведениях были созданы специальные группы, куда направляли без экзаменов уволенных в запас офицеров, получивших звание в восемнадцать - девятнадцать лет. Они имели уже военное образование и учились два года, а я с семилеткой и подобные мне учились четыре года. Что ни говори, а офицеры - лучшая часть общества. И эти были взрослые, серьезные и ответственные парни. Они внесли армейский порядок в жизнь техникума. Они укрепили физкультуру, самодеятельность, стенную газету. У меня был второй юношеский разряд по лыжам, второй - по стрельбе из мелкокалиберной винтовки. На силовые виды спорта по причине своей хилости я покусился всего один раз. Это был бокс. И меня в первом же бою нокаутировали так, что я лишь на третий день вспомнил свою фамилию.

Штанги-манги поднимать было не интересно. Да и силы, как я уже говорил, не доставало. У военных можно было многому научиться, но они нам мешали тем, что девушки в большинстве случаев предпочитали их своим, привычным, зеленым и неинтересным. А эти - орлы!

И скорее больше для того, чтобы привлечь к себе утраченное внимание особ прекрасного пола, я по-мелкому хулиганил. И вследствие этого постоянно лишался стипендии, о которой приходилось впоследствии хлопотать, конечно же, маме.