Мои Турки

Книга 1. ПРЕДКИ

Пока нет зарослей крапивы,

И не цепляется репей,

Бегу тропинкою, где ивы,

Притихнув, слушают ручей.

В нарядах белоснежных, пышных,

Взбежав на солнечный бугор,

Стоят молоденькие вишни,

А далеко внизу — Хопёр!

Весны зелёные аккорды

Звучат повсюду: тут и там,

И я, хмелея от восторга,

Пою весенний гимн Туркам!

Татьяна Буткова

Глава 1. Куделькины

Село Турки расположено на холмистой местности. Там много гор, равнин, широкая река, лес. Оно все утопает в садах.

На Лачиновой горе или улице Лачиновка, протянувшейся вдоль самого оврага (теперь улица Революционная) стоял маленький саманный {сделанный из глины и деревянных чушек) домик, покрытый соломой. Жили в нем крепостные крестьяне — Анна и Павел, да были у них дочка и сын. Дочку выдали замуж за такого же бедного крестьянского парня, а отец со своим младшим сыном работали на помещика шесть дней в неделю и лишь один день на свою семью. Жена днем занималась и работой на барщине, и домашним хозяйством. А вечером зажигали лучину, и при ее тусклом свете она пряла куделю (от этого и произошла их фамилия — Куделькины).

Мать сама ткала из спряденных нитей холсты, шила для мужа и сына холщевые рубахи, для себя юбки, кофты. Ситцевые кофточки надевала лишь на праздник. Обуви, кроме лаптей, тоже не имели.

В 1861 году на Руси отменили крепостное право. Крестьяне могли отойти от помещиков, получить надел земли. Но мало что изменилось в жизни крестьян. Надел земли давали далеко от села и только тем семьям, где есть мужчины и мальчики. Дочерям земли не полагалось: все равно выйдет замуж и уйдет в другую семью. Но многие отошли от помещика. Отошли и Куделькины. Далеко было их поле, но все же свое.

Сын Иван в эти годы был уже женихом, и хоть уставал на полевых работах, вечерами уходил на зарянки, где парни и девушки пели, танцевали под гармошку и балалайку, где молодежь знакомилась друг с другом.

Мало танцевал и пел уставший за день паренек. Все больше он любовался Марьей. Да и он ли один на нее засматривался? Рослая, статная с голубыми, почти синими глазами. Волосы русые, пышные, заплетены в длинную косу. Нет голоса звонче, чем у Марьи. Плясать пойдет — залюбуешься.

Только в мечтах парень видел ее своей невестой. Но Марья пошла за него, почувствовала себя в доме Куделькиных как в родительском.

Свекровь души не чаяла в Марье. Моясь в бане, не раз признавалась ей:

— Смотрю я на тебя, Марья, и дивлюсь. Ты больше на статую похожа, чем на бабу. И кожа у тебя не крестьянская, а будто мраморная, а тело словно точеное. Создает же Бог такое чудо!

И Марья знала, что она хороша.

Стали у молодых рождаться один за другим дети. Первые умирали, некоторые были убиты на войне. Остался лишь младший — Костя.

— Дождемся ли мы с отцом твоих деток, Костенька?

— Дождетесь, маманя. Есть у меня невеста любимая. И зовут ее, как тебя, Машей.

И вспомнила себя Марья невестой… Как же давно это было! Синеглазая, русоволосая, статная, как говорили в округе — точеная. В белом подвенечном платье…

Вот такой и виделась в воображении Марьи невеста ее Кости. Сын обещал познакомить родителей с Машенькой. Каково же было разочарование Марьи, когда ее удалой молодец Костя привел познакомиться с родителями Машеньку. Ее нельзя было назвать невестой, даже просто девушкой. Она больше походила на угловатого мальчика-подростка: маленькая, смуглая, черноволосая, несколько угрюмая.

— Сколько же тебе лет, дочка? Да и русская ли ты? — спросила Марья.

— Мне шестнадцать лет. Я русская.

Но были на этот счет разные версии. Когда-то в село привозили пленных с войны. Их называли турками. Привозил с Дона по Хопру Степан Разин и персов, которые не понимали русского языка. Их тоже за это называли местные жители турками. Людей высадили на берег Хопра и оставили. Они построили себе лачуги и в них обосновались. А когда в половодье Хопер разлился, несчастные переселились на ближайшую гору, повыше от воды. И по сей день эта гора зовется Турковой горой. Возможно, в те древние времена и у села не было названия. И только позже село назвали Турками. Не в честь ли этих турок или персов? И не была ли Маша потомком этих людей? На русскую она совершенно не походила.

Сама же Маша слышала и такую версию, которую ей рассказывала бабушка. Помещик, крепостными крестьянами которого они были, поменял однажды шутки ради свою охотничью собаку на молодую девушку-татарку у знакомого татарского бая, где она была в работницах. Помещик привез ее в село, окрестил и выдал замуж за своего крепостного.

У Маши был восточный разрез глаз, скуластое лицо, черные глаза. В глубине души Маша считала, что она является потомком той татарки. Но уверена в этом не была.

И хоть Марья не была очарована Машенькой, перечить Косте не стала. Не знала тогда Марья, что вскоре потеряет своего ненаглядного Костю и доживать будет почти до ста лет с Машей, так за всю жизнь по-настоящему и не полюбив ее.

Через год у Кости с Машенькой родился первенец. Назвали его Петром (он-то стал потом моим дедушкой).

Лицом Петя больше походил на мать: смуглый, темноволосый, с восточным разрезом глаз, с восточным овалом лица. Только глаза взял отцовские — серые. Рос Петя мальчиком застенчивым, шумных игр не любил. Нельзя было его назвать и разговорчивым. Все он о чем-то думал, мечтал.

Года через три родился у Куделькиных второй сын, а за ним появилась и дочка Лиза — ни дать, ни взять — вылитая бабушка Марья: русоволосая, кудрявая, веселая. И в ее юные годы потом и о ней стали говорить как прежде о Марье — точеная.

Семья состояла уже из семи человек. Хлеба своего не хватало, и Костя пошел в батраки к купцу Вислову. Работы было столько, что батрак зачастую чуть не валился с ног: нужно быть и грузчиком, и извозчиком, и кем угодно, только бы угодить купцу, только бы удержаться в батраках, не пойти по миру с протянутой рукой.

— Вот что, мать, не хочу я, чтоб и мои сыновья испытали эту долю. Отдам их учить грамоте, и будет у них иная дорога.

— С ума сошел, Костя? — взмолилась Маша. — Где же ты средств возьмешь? И одеть надо, и книжки купить, за учебу заплатить.

— Лапти сам сплету, рубахи домотканые ты сошьешь и сумки тоже. Ну, а на книжки да за учебу заработаю. Жилы из себя вытяну, а заработаю. Мой Петька хоть и моложе, а умнее алефановского оболтуса. Буду учить и точка.

Не все сложилось так, как мечтал Константин. Тяжело заболел младший сын. Менингит — болезнь едва излечимая. Но мальчик выжил. Однако на всю жизнь болезнь оставила свой отпечаток — он стал глухонемым.

А Петра в школу отдали. Он оправдал надежды отца: первый класс (тогда называли первую группу) закончил с похвальным листом. Пошел Петя во вторую группу, учебный год почти заканчивался, приближалась весна.

Костя у купца почти дневал и ночевал.

— Я тебя, отец, почти и не вижу.

— Горячая пора, Маша. И деньги нужны, хочется из нужды выйти, а не получается.

Наутро купец Вислов приказал Косте съездить в Аркадак за зерном, а потом перевезти из леса бревна.

— Последний раз поезжай на санях, а уж потом будем выезжать на телегах. А пока, я думаю, лед на Хопре выдержит. Да и бревна на санях перевозить сподручнее.

Утро было прохладное, но к середине дня припекло солнце. И когда Константин возвращался, услышал вдруг треск ломавшегося под санями льда. Только б спасти лошадь! Не расплатиться, если утонет. Сбруя, хомуты, дуга не слушались обледеневших пальцев. Ватные лохмотья его старого зипуна напитались холодной водой, отяжелели и тянули под лед. Лошадь распряг, она спасена. Онемевшими пальцами Костя хватался за кромки льда, а они все ломались. Еще бы продержаться немного. Но сила уходила. С саней покатилось бревно и с силой ударило Константина по голове. Ледяной Хопер принял в свои воды несчастного батрака.