Личный убийца

— Ну, положим, это ты махнул, — почему-то стал перелистывать настольный календарь Андрианов, — хотя дело тут ясное и готовить обвинительное заключение по «небрежному…» — нужно.

Кокорин встал и вышел, не желая вообще продолжать разговор. По его сведениям, Богданович снова обратился к члену коллегии адвокатов Рознеру, встреча которого с Андриановым явно уже состоялась, иначе тот не стал бы напирать на «Небрежное хранение»: по этой статье Богданович мог получить до одного года условно — только и всего, в то время как «Незаконное хранение и приобретение» сулило до пяти лет.

«Нет, не случайно это все, — вставив ключ в замочную скважину двери своего кабинета, подумал Кокорин; в конце коридора у стола дежурного он снова увидел Шорникова. — Работа ведется, господа Рознер и Богданович принимают активные контрмеры, не исключено, уже раздобыли разрешение на «лепаж», и этот сопляк Глотков оформит обвинительное заключение по тем признакам, по каким ему скажут. При этом протоколы допросов, в которых Леонтий Борисович признал отсутствие разрешения, бесследно исчезнут — как пить дать!»

Он позвонил домой, предупредил, что уезжает и будет неизвестно когда, не исключено, что его не будет сегодня вовсе.

С жадностью выкуренная сигарета успокоения не принесла.

Он достал из шкафа несколько папок по делам, которые предстояло передать Глоткову.

Кокорин открыл сейф, достал пленку с записью допроса (ведение аудиозаписи в протоколах не отражалось, подследственный на этом не настаивал, а значит — с его согласия), сунул кассету в нагрудный карман пиджака и, сложив в папку все необходимые бумаги, позвонил оперуполномоченному областного утро, с которым работал вместе уже много лет.

— Собирайся, Федор, — сказал, не вдаваясь в подробности.

— На семьдесят пятый?

— Откуда знаешь?

— Только что передали в «Новостях».

Вертолет Кокорин не вызвал — его бы пришлось дожидаться дольше, чем ехать по прямой. Всю дорогу он молчал, думал о Кире Богданович, которую видел только мертвой, и почему-то о Решетникове, которому вынес предупреждение, и приостановил действие его лицензии через разрешительный отдел ГУВД, оберегая его таким образом от худшего, что ему могли инкриминировать.

Этот любитель чая с сушками вызывал у него симпатию.

— Ты мне толком объясни: чем этот лох привлек твое внимание?! — пытался добиться сколько-нибудь вразумительного ответа Решетников. — Он что, украл что-нибудь? Одежда тебе его не понравилась?..

Младший сержант Закир Альдыбегов расстегнул пуговицу на форменной рубашке.

— Нормальная была одежда: кроссовки, кожа, джинсы — как у всех, — вздохнул он. — Елозил на скамейке, сумку под ноги прятал и на меня смотрел. Нервный очень.

— Сколько ему лет?

— Двадцать пять — двадцать семь.

Решетников отщелкнул в урну окурок:

— Пойдем, покажешь на месте, как все было. Они прошли по перрону в вокзал, остановились посреди зала ожидания.

— Я вышел из комнаты милиции — вон оттуда… пошел по залу…

— Зачем? — инстинктивно спросил Решетников и тут же пожалел об этом: младший сержант замер, посмотрел на него недоуменно («Твое-то какое дело?» — спрашивал его взгляд), он мог и вообще не разговаривать с частным детективом.

— Знакомые должны были из Набережных Челнов ехать, старики, позвонил друг, попросил в поезд посадить.

— Ясно. Ты, брат, извини, что я спрашиваю, — это важно. Здесь все важно. Значит, ты вышел и?..

— И стал на пассажиров смотреть. Я их не знал, но думал, может, они меня узнают или увидят милиционера, спросят Закира Альдыбегова.

— Ну?

— И я его увидел. Он засучил руками, глаза отвел, потом сумку стал запихивать под лавку. Я газету купил — «Мегаполис-экспресс» называется, киоск вон там…

— Дошли туда, — сказал Решетников. — Он где сидел?

— На той скамеечке во втором ряду, кажется, на третьем месте… Что-то я не помню… Или на третьей?.. Забыл… Откуда я знал, что это важно?

— Проехали!.. — Они остановились у киоска «Роспечати». — Так, купил ты газету…

— Купил, зашел со спины, хотел документы спросить. А он оглянулся, посмотрел на меня. Я — к нему, он встал и пошел — туда вот, на выход к поезду, откуда мы только что пришли. Я — за ним.

— Пошли! — уверенно двинулся Решетников в указанном направлении. — Бежал он?

— Нет, не бежал. Шел. Все быстрее и быстрее.

Потом, когда вышли на перрон… Он еще раз оглянулся… и побежал, как будто на поезд опаздывает…

— Какой поезд стоял?

— Из Барнаула поезд был, это я точно помню.

— Хорошо, побежали!.. Не торопись — беги потихоньку и рассказывай.

Альдыбегов затрусил по платформе. Решетников — за ним.

— Я хотел патруль позвать, а никого не было. Вон там, на третьей платформе, стоял военный патруль… возле киосков… Где-то здесь я свисток достал, засвистел… Он стал перепрыгивать через чемоданы и сумки… За два вагона до хвоста поезда он спрыгнул на пути…

— Прыгай!

Альдыбегов спрыгнул, протянул руку Решетникову, но тот помощи не принял — уж на это-то еще горазд.

Побежали по шпалам.

— Здесь он перелез через платформу, — Альдыбегов не стал дожидаться команды, понял, что от него требуются максимально приближенные имитирующие действия, — я тоже перелез… Когда до забора добежал…

— Погоди, давай сначала добежим! — вскарабкался на платформу Решетников, чувствуя одышку («Надо бы бросить курить!» — подумал).

Они поравнялись с тем местом, где преступник вскарабкался на забор.

— Вот, вот здесь… — показал Альдыбегов. — Уцепился за верх… подтянулся…

— Ловкий парень, как ты его оцениваешь?

— Ловкий, быстрый, сильный, — кивнул Альдыбегов, оседлав забор. — Нас метров двадцать разделяло, я же по асфальту бежал — дело четырех секунд, а забор высокий. «Не уйдет», — думал. А он даже кроссовками забора не коснулся — подтянулся на одних руках, тело как пушинка, может, спортсмен.

Решетников вскарабкался на забор, для него это оказалось непросто. Слева внизу, по Ольховскому переулку, тянулись гаражи с просмоленными крышами.

— Дальше?

— Ну, вот, он стал правую ногу переносить через забор, а сумка соскочила, он ее за ремень попытался схватить… А тут я пистолет достал и крикнул: «Стой! Стрелять буду!» Он и бросил сумку — по гаражам побежал. Когда я на заборе оказался — вот так, как мы сейчас с вами, — он спрыгнул вниз. Я — за ним. Отсюда дороги внизу не видно… Рыжую дверь с цифрой «семьдесят два»… видите?..

— Вижу.

— Там машина стояла, из-за нее вдруг выскочил мотоцикл, а на заднем сиденье — он. Пойдемте, я покажу, до какого места добежал… — Они, уже не спеша, дошли до карниза, посмотрели вниз. Четыре автомобиля стояли вдоль стен у гаражей напротив, еще два прямо под ними. — Ну, вот здесь примерно был, когда мотоцикл этот свернул за поворот.

— А ты что же?

— А что я?.. Назад пошел. Сумка ведь. Подумал еще, вдруг там наркотики окажутся.

— И тогда тебе медаль дадут, да? — проворчал недовольно Решетников. — Какой мотоцикл-то хоть был?

— «Харлей-Дэвидсон».

— Откуда знаешь?

— Сначала я на него внимания не обратил… То есть, обратил, конечно, только марку выяснять не стал — назад побежал, за сумкой. А потом начальник меня послал выяснять, свидетелей опрашивать.

— Когда потом?

— Назавтра. Когда ориентировка прошла и следователь из «Сокола» приехал.

— И что?

— Видели мотоцикл частники у гаража. Трое. Может, спустимся?

Решетников глянул вниз, уцепился за карниз руками и повис; когда до асфальта осталось полметра — отпустил руки. Альдыбегов повторил его маневр. Двое водителей, возившихся с машинами в гаражах, вышли с монтировками, но, увидев милиционера, вернулись обратно.

— Вон, кстати, владелец «Опеля», — показал Альдыбегов на толстого мужика, склонившегося над раскрытым капотом, — он показания давал.

Они подошли к «Опелю», Решетников поздоровался.

— А, опять ты, — косанул владелец на Альдыбегова. — Ну что, нашли мотоцикл?