Личный убийца

— Ищем, — ответил за младшего сержанта Решетников. — Никуда он не денется, если вы нам поможете.

— Да я уже все рассказал и в протоколе расписался, — недовольно сказал владелец. — Проехал он медленно вон оттуда… — показал в сторону вокзала. — Потом притормозил. Я, конечно, его видел, у нас тут в гаражах мотоциклов вообще нет, да еще таких. Мощная машина, широкая, колеса — во!.. Помощней моего «опелька» будет.

— «Харлей»?

— Я не знаю.

— Про то, что он «Харлей», другой владелец сказал — из тридцать пятого бокса.

— Так. Ну, и что дальше?

— Дальше он на медленной скорости подкатил куда-то вон туда, — указал владелец на то место, куда спустились Альдыбегов с Решетниковым, — остановился, но с мотоцикла не слез и мотор не глушил. Вдруг с крыши парень спрыгнул, на заднее сиденье вскочил, и тут он газанул. Между машинами проехал довольно лихо — тут тесно было, на такой скорости объехать — уметь надо. Ну и свернул… вон там… Я сразу подумал, тут что-то не так, отошел к противоположным гаражам — на крышу посмотреть, откуда этот «кожаный» свалился. Смотрю — младший сержант пистолет в кобуру прячет и назад идет — к забору… Вот, все.

— Он в шлеме был?

— В шлеме, в шлеме! Черный такой шлем, глухой, забрало тонированное, как инопланетянин. К заднему сиденью был еще один шлем приторочен, точно такой же. Только «кожаный» его надевать не стал.

— Ничего он не кричал, не угрожал ему оружием?

— Да нет, они на пару работали.

— Почему вы так думаете?

— Да потому что все четко, без слов — подъехал, подождал, рванул. Слаженно играли, как по нотам.

Решетников поблагодарил владельца, дошел до угла, из-за которого выехал мотоциклист. Прикурив, постоял и посмотрел на Альдыбегова:

— Значит, с Ольховского он въехал, проскочил между гаражами и на Ольховский же вернулся?

— Да.

Они вышли в переулок и не спеша направились по нему в сторону вокзальной площади, где Решетников оставил машину.

— Неплохо тебя кинули, браток, — протянув на прощание сержанту руку, сказал он. — Ну, ничего. Наука будет, а вообще ты молодец.

Альдыбегов не знал, как реагировать на его слова: с одной стороны, вроде как похвала, с другой — что значит это «кинули»? Кто его «кидал»-то?.. Он хотел спросить у детектива, но тот уже сел в свою машину и стал выезжать со стоянки.

«Вот и начальник со следователем тоже: спасибо, иди!.. — думал Альдыбегов, возвращаясь в отделение. — А что «спасибо»-то?

И какая же это наука, если все что-то знают, но никто не считает нужным объяснить?.. Шибко гордые, не хотят общаться с младшим по чину!..»

Решетников спустился по 1-му Басманному на Бауманскую и позвонил в агентство. Валерия сказала, что Женька еще не вернулся, Каменев куда-то и вовсе пропал, даже на звонки не отзывается, а Валя Александров поехал на Сельскохозяйственную к Валентине Нелединой…

В очках в золотой оправе, в неизменном костюме-тройке, Валя Александров способен произвести впечатление на кого угодно. Он мог часами читать Бальмонта и Блока, разговаривать о преобразованиях Петра I, цитировать Кони и Плевако, был достаточно обеспечен — имел свою нотариальную контору, ездил на машине «Сааб», пользовался собственным аппаратом сотовой связи, а главное — был пунктуален и обладал уникальной способностью доводить все до конца.

— Сколько это будет стоить? — поборов стеснение, спросила Неледина.

Они сидели в комнате, обставленной без роскоши и вкуса. Транслировали футбольный матч, и муж Валентины Виктор заперся на кухне, где стоял маленький телевизор «Шилялис», а в холодильнике была трехлитровая банка жигулевского пива. Судьба Фрола его мало интересовала: «Я-то тут при чем?» — пожал он плечами, когда Валентина пригласила его поучаствовать в разговоре.

— Сейчас это ничего не будет стоить, — заверил ее Александров. — Все расходы на адвоката в моем лице берет детективное агентство «Шериф». Но если выяснится, что Фрол причастен к исчезновению Рудинской, это будет стоить ему многих лет свободы — как минимум. К тому же у детективов возникло подозрение, что за этим исчезновением стоит более серьезное преступление.

— То есть ее убили? — хрипло спросила женщина.

— Валентина Игнатьевна, несомненно, ваш брат что-то скрывает. У нас есть основания требовать изменения меры пресечения по отношению к нему, но сейчас мы ничего не можем предпринять, вы понимаете? Мы не располагаем протоколами его допросов, материалами по факту нападения на него, даже не можем встретиться с ним и поговорить, потому что у нас нет таких полномочий и такого права, пока он находится в изоляторе.

Она опасалась подвоха, опасалась навредить брату, боялась за своих детей.

Никогда прежде она не могла себе представить, что криминал коснется кого-то в их семье. И вот теперь — Фрол. Она слушала Протопопова, отвечала на вопросы, навещала брата в сизо и никак не решалась позвонить в Пензу матери и отчиму — не знала, будет ли от этого толк, надеялась — авось все обойдется.

— Его там избили, — заплакала она вдруг и замотала головой, — избили!.. Он такой страшный, худющий, не бреется, не ест, а в последний раз, сегодня утром, отказался со мной разговаривать. Передачи берет, а не ест — отнимают у него их, что ли?..

«Есть! — послышался крик из кухни. — Есть гол!.. Так вам, хохлы поганые!»

Из соседней комнаты доносились детские голоса. Вначале веселые и мирные, потом все более воинственные.

В детской что-то упало. И тут же в кармане Александрова зазвонил телефон.

— Извините, — вынул он трубку. — Слушаю вас, Александров. Валентина воспользовалась паузой, побежала к детям: кто-то из них заплакал.

Звонил Викентий Решетников.

— Валя, сумку с аппаратурой и пленкой Неледина подбросили. Это абсолютно точно! Хорошо дрессированный качок на Казанском привлек внимание неопытного мента, побежал, тот — за ним. Качок перемахнул через забор, сделав вид, что случайно уронил сумку, а по ту сторону забора его ждал сообщник на мотоцикле «Харлей». В общем, не хочу каркать, но похоже, что кусок пленки в четырнадцать недостающих кадров найдут в руке мертвой Рудинской.

— Я понял, Вик, спасибо. Женька вернулся?

— Нет еще.

Предположение, которое проверял Решетников, первым высказал Столетник — однокашник Вали Александров. Осенью девяносто седьмого Валю избили молодчики из останкинской преступной группировки, требуя сообщить данные о деле, которое вел тогда Женька. Валя вытерпел побои, перенес две сложные операции в Склифе, потерял контору — от фешенебельного офиса бандиты оставили одни осколки, — но не сказал им ни слова. После этого случая Валя вошел в «шерифское братство». Теперь их было трое — Женька, Викентий и он. Намечался четвертый — Каменев.

На кухне хлопала дверца холодильника. Ревели трибуны. Участились возгласы Виктора. «Козлы! — пьяно кричал он. — Бар-раны!..»

Валентина Игнатьевна вернулась в комнату.

— Извините, — села на свой стул. — Я все равно не понимаю, за что посадили Фрола. Мне сказали, ему должны предъявить обвинение?

— Вам неправильно сказали, Валентина Игнатьевна, — терпеливо ответил Александров. — Он заключен под стражу как лицо, подозреваемое в совершении преступления.

— Разве так можно?! — воскликнула она.

— В исключительных случаях.

— А почему…

— Потому что он, по мнению следователя, передал проявленную пленку кому-то из сообщников. Следователь увидел достаточно оснований полагать, что Фрол воспрепятствует установлению истины.

— Как же так, Господи! Какие у него основания так полагать?

— А как кусок пленки, проявленной им, по его заверению, в Москве двадцать второго апреля между тринадцатью и четырнадцатью часами, оказался в Белощапове — в ста пятидесяти километрах от Москвы, если сам он — это подтверждают свидетели, сотрудники редакции газеты «Подробности» — из Москвы в течение дня не отлучался, а в час ночи двадцать третьего был доставлен в больницу?.. Часть негатива найдена утром двадцать третьего. Значит, либо он действительно не называет лиц, которым передал пленку, либо ею завладели преступники при других обстоятельствах, о которых он также не говорит.