Личный убийца

— У вас кур нет? — спросил Женька ни с того, ни с сего.

— Кур?.. Вы уже спрашивали насчет собаки. Следует ли понимать это так, что, если я отвечу отрицательно, вы свистнете, и через забор перелетит ваша подружка-курица?

Они от души посмеялись и стали пить чай.

— Нет, нет кур, — ответила за отца Наталья Петровна. — Когда-то, когда еще была жива мама, мы держали кур. И даже коза была. Дали всем имена, а потом пришло время резать… Раздали живность по дворам. С нашими характерами нужно попугая какаду держать — он живет, говорят, триста лет. Во всяком случае, дольше нашего.

Чай был с мятой. Глубокая ваза с остатками съеденного Шерифом пирога и домашнего печенья, как чаша в рублевской «Троице», стояла на столе.

— А вы, Наталья Петровна, что думаете в отношении кузины?

Она ответила не сразу, пауза понадобилась ей, чтобы взвесить слова. Женька почувствовал сходство с «железной бизнесменшей» Рудинской, проявлявшееся в умении держать дистанцию.

— Когда-то мы вместе росли, — отпив чаю, проговорила она негромко. — Бегали вот тут босиком, на Оку ходили купаться, сачками бабочек ловили. Потом отец ее, мой дядя, круто вверх пошел. Был парторгом на комбинате «Химволокно» и в перестройку не растерялся, стал приватизировать, акционировать, тетю в лабораторию определил, уже тогда, наверно, наметив, что эта лаборатория должна стать отдельным производством — все экспортные заказы, инвестиции, самые толковые специалисты туда направлялись. И она, конечно, молодец — схватила время.

— Схватила время? — понравилась Женьке фраза.

— Вот именно. Нет тут зависти, не подумайте, есть только оценка ситуации, которая сложилась в их семье: какой-то трудоголизм — делать, строить, еще, еще, еще… Но всякая медаль имеет две стороны. Ниночка стала ускользать. До поры, до времени ее удерживали окриками, шлепками, лимитом денег «на завтраки», потом стали сулить златые горы, если она благополучно закончит учебу. Курсе на третьем она хотела выйти замуж… Папа… это ничего, что я рассказываю?

— Нормально, рассказывай все, — махнул рукой Петр Андреевич. — Авось найдется зацепочка. Должен же детектив знать, кого он ищет.

«Молодец мужик, — снова подумал Женька, — сечет!»

— Ну так вот… Замуж ей выйти просто не позволили. Парень был издалека, из глубокой провинции — вятский, что ли. Хороший, способный, учился здесь по направлению, кажется, «Вятской правды». В общем, не вдаваясь в подробности: бойкот они ей объявили, скандалили, отговаривали. А она к тому времени уже вкусила жизненных благ, поняла, что если уйдет с ним, то и за квартиру платить нечем будет. Да и что потом? Он-то должен назад возвращаться. Неспособной на настоящую любовь оказалась Ниночка. Ну и начались тусовочки, командировочки, презентации. И в общении она стала уж не той — надменность появилась и легкость в отношении к жизни. Каждые каникулы проводила то на Кипре, то на Канарах, говорила, что это ее «журналистский багаж». Тетя собиралась ей к окончанию университета машину подарить.

Она замолчала. Шериф вдруг встрепенулся, вскочил на лапы и во всю прыть помчался к забору — попытался сбить лапой ворону, но не успел и грозно зарычал вслед.

— Перекормили специалиста по задержанию, — констатировал Женька и посмотрел на часы. — Спасибо, — отодвинул пустую чашку.

— На здоровье.

Хозяин вышел в соседнюю комнату, его дочь принялась убирать посуду.

— Как вы думаете, найдется она? — спросила негромко.

— Найдется, — уверенно ответил Женька. — Вопрос только, где, когда и в каком виде.

— То есть… вы что, думаете, ее могли…

— Я ничего не думаю, Наталья Петровна. Но подозреваю, что в этот раз ваша кузина не улетела на Канары с очередным кавалером. Только и на киднеппинг с каждым днем остается все меньше надежды. Потому что если бы за нее хотели получить выкуп, то уже позвонили бы родителям. К тому же этот кадрик на даче, сотовый аппарат, который у нее был и который исчез, — не прослеживается контрольный сигнал на спутник, значит, его уничтожили. И кое-что еще не укладывается ни в одну из схем похищения.

— А этот фотограф, который с ней был накануне, он что говорит?

— Фотограф пока ничего не говорит, он сидит в следственном изоляторе по подозрению. Ладно, Наталья Петровна. Будем исходить из того, что надежда умирает последней. Очень рад был с вами познакомиться. Думаю, мы не в последний раз видимся.

Вышел Петр Андреевич. На нем была брезентовая охотничья куртка, на ногах — кирзачи с отвернутыми голенищами.

— Поехали?

Наталья опрометью бросилась в спальню, отодвинула ящик комода и, порывшись, нашла там маленькую морскую раковину с надписью: «На память Наташе от Нины. Сочи. 1985 г.».

— Возьмите, — протянула Женьке. — Нина подарила мне ее, когда они вернулись с курорта. Пусть будет талисманом в поиске.

Женька спрятал раковину в карман, подумав, что если на что-то и можно надеяться, то только на нее.

— Эх-хе-хе, — вздохнул Введенский, — неужто нет защиты от вымогателей?

— Есть, — уверенно ответил Женька. — Полная нищета.

На дачах в Белощапове уже жили. Просушивали бревенчатые и дощатые домики, избы, срубы — дым курился над разномастными кровлями; чернели аккуратные квадратики свежевспаханных огородов, стояли машины с рязанскими номерами во дворах, лаяли собаки, вдоль штакетников Женька заметил приготовленные саженцы.

— Вот здесь, за кустами смородины, направо и прямо, их дом… вот, крыша замшелая, из грунтованной жести… да, да, да, сюда! — направлял Петр Андреевич.

«2-я линия, 14», — прочитал Женька на порыжевшей, но все еще белой табличке на углу дома с высокой верандой и крыльцом с перилами.

Женька вошел в дом. Затхлый воздух, крашеные деревянные полы, слишком потертые для городской квартиры, но вполне пригодные для дачи ковры и коврики, такие же б/у занавески, скатерки, холщовое полотенце у входа на косяке и прочие подробности дачного быта — все они представали взору Евгения по мере того, как Введенский открывал ставни.

— Ну вот, — вернулся он в дом, — не знаю, даст ли вам что-нибудь осмотр.

— Кто наводил порядок?

— Наташа.

— Ваша дочь или ваша сестра?

— Нет, сестра, Наталья Андреевна, конечно. Вначале милиция не разрешала ничего трогать, потом приехал следователь из районной прокуратуры, а с ним эксперт. Они тут все осмотрели, еще через два дня Валентин привез капитана из Москвы…

— Протопопова?

— Да, кажется.

— Чего ему здесь надо было? — ворчливо проговорил Женька. — Это все не его епархия.

— Я не знаю. Могу рассказать, что видел, когда приехал поздно вечером двадцать второго.

— На чем приехали?

— На велосипеде.

— И что же? — Женька медленно ходил по дому, изредка приседая и вглядываясь то под стол, то под кровать, с досадой отмечая тщательность, с которой Рудинская произвела уборку.

Введенский осторожно следовал за ним, машинально повторяя его движения.

— Было очень много следов обуви. На улице моросило, во дворе было полно грязи. И на крыльце, и на веранде.

— А во дворе?

— Во дворе было темно. Я же с фонариком тут лазил. Нам передали только в половине девятого вечера, что Наташа велела позвонить. А наутро приехала местная милиция с собакой, и нам входить сюда вообще не разрешили, даже во двор.

— Что собака?

— Собака потянула вон туда, к дороге, и там заметалась, потеряла след.

— Кусочек пленки кто нашел?

— Оперуполномоченный уголовного розыска.

— Где?

— Я не знаю, Наташа говорила — под кроватью.

— А потом?

— Потом, ближе к полудню, они пошли по дороге в сторону просеки, по маршруту рейсового автобуса.

— Куда автобус?

— В райцентр, в Рыбное. А там — кому куда надо. Можно в Москву уехать, можно до Коломны — и на электричке. Хотя на электричке и из Луховиц удобно…

Женька его почти не слушал, уже понял, что искать следы и улики в многократно осмотренном экспертами и тщательно убранном хозяйкой-аккуратисткой доме — только время терять.