Закон десанта – смерть врагам!

— Сверху, — улыбнулась Оленька, — снизу до утра ругаются собаки и бродят хулиганы. Больная мама умерла под миллениум, остался отец, он так объелся жизнью, что даже пить не может. Мы почти не общаемся. Он живет воспоминаниями, исключительно на речные темы — Игарка, Индигирка, Колыма.

— Прошу прощения, — смутился Вадим, — интуиция буксует. Вы не замечали ничего необычного в последние дни?

— Замечала, — без колебаний сообщила Оленька. — Утром заходили двое. Странные какие-то, неприятные. То ли в форме, то ли форсят. Зеленая такая одежда, с пятнами. У нас дядя Жора в такой на рыбалку ездит… Вошли, такие все из себя деловые, а я и говорю: подстригаться будем, джентльмены? Им как раз пора. А они заржали, как кони, потоптались, в подсобку заглянули и ушли.

— Ясненько, — Вадим невольно покосился на окно — проехала машина, завывая на ухабах. — Не хотелось бы обременять вас просьбами, Оленька, но вы одна у меня в этом городе. Дело в том, что нам нужна машина до Н-ска. Желательно фургон или микроавтобус. А также шофер, знакомый с объездными дорогами, и чтобы помалкивал. Оплачу бензин и немножко услуги. Подумайте — в этом городе у вас множество знакомых. Кому можно доверять? Кто не прочь подзаработать?

Оля долго молчала, перебирая знакомых с автотранспортом. Поперек лба пролегла морщинка, и печальные глаза зазеленели тоской.

— Вы хотите в большой город? — сработал на упреждение Вадим.

— А вы как думаете? — вздрогнули накрашенные ресницы девушки.

— Приезжайте. Помогу устроиться на работу.

— Да врете вы все, — отмахнулась девушка. — Вам машина нужна. И до города добраться. Вот и обещаете золотые горы. А доедете до дома — позабудете и про «Оленьку», и про свои посулы.

— Я не вру, — Вадим отчаянно боролся с проступившим румянцем. — А если честно, Оленька, то почти не вру. Поговорю с приятелем — у него большая фирма и сеть парикмахерских, которую он собирается расширять. Не хочу лукавить — это будет комната в коммунальной квартире, две тысячи — аренда, семь — зарплата, возможен творческий рост, но, сами понимаете, не такой, от которого захватывает дух. Но это город, не забывайте, где стадами бродят выгодные, устроенные в жизни женихи, так и присматривающие, кого бы взять замуж. А я буду стричься только у вас.

— Не смешите меня, — прыснула Оленька. — Позовете в даль светлую — хорошо, не позовете — перебьемся. Подходите к одиннадцати вечера на улицу Луначарского — это южная оконечность Славянки, за авторемонтным заводом. Дом шестнадцать. Звать Кирилл, муж подруги. Хлебный фургон вас устроит?

— Непременно, — закивал Вадим. — Запах хлебобулочных изделий нам удобен и приятен. Это второй запах после «Шанели».

— Отсутствует, — огорошила Оленька. — Кирилл работал в цехе по лепке пельменей, его недавно закрыли, а фургон — последнее приобретение Кирилла: арендует у директора мелькомбината за четыре тысячи в месяц и вынужден крутиться, чтобы хотя бы аренду отработать.

— Не беда, — улыбнулся Вадим. — Обойдемся без запаха. А позвольте вторую просьбу, Оленька? Как у вас обстоят дела с париками, накладными бородами, фальшивыми усами? Дело в том, что труппа потеряла реквизит, а ваш покорный слуга обязан предстать перед публикой потомственным жителем деревни. Лысый интеллигентный господин — обросшим бродягой. Надменную городскую брюнетку неплохо бы увидеть розовощекой пышкой, а девочку тринадцати годков — хромоногой, шелудивой нищенкой. Любите творить, Оленька? Ведь слово «парикмахерская», если не ошибаюсь, подразумевает именно изготовление париков, фальшивых бород и прочих маскирующих элементов?

Девушка засмеялась, запрокинув голову, — развеселил ее этот чудаковатый сероглазый пришелец.

— Мы не занимаемся маскировкой, Олег. Но если хорошо попросите, готова поколдовать. Сегодня за смену было пять клиентов — четверо мужчин и одна женщина. Если вынуть их роскошные кудри из мусорной корзины, хорошенько отсортировать…

— То получится именно то, что нужно режиссеру, — поддакнул Вадим. — И последний вопрос — у вас знакомые на вокзале есть?

— Да откуда же? — смутилась Оленька. — Знакомые на вокзале… Разве что сестра троюродная торгует в киоске на привокзальной площади — скучает до десяти вечера в своей будке, помогает людям, страдающим алкогольной зависимостью… Но вам-то это зачем?

Вадим почувствовал онемение под ложечкой. Уж слишком откровенно везло. Он должен попытаться. Педофилы в восемь вечера побегут к вокзалу за своей колымагой. А куда они первым делом помчались днем, добравшись до Славянки? Разумеется, в милицию — какое безобразие, проявили сострадание к несчастной крошке, согласились подвезти, а в итоге и машину потеряли, и ущерб моральный нажили! А милиция в текущий момент контролируется парнями из враждебной группировки и живо выдаст информацию о двух леших, болотной кикиморе и малолетней вурдалачке…

Антонина — троюродная родственница — оказалась особой не из вредных. Возможно, ее невредность зиждилась на желании не переработать и излишней простоте, но Вадима это не касалось. Пощипывала совесть, но и с этим он справился, дав зарок вести себя деликатно. В 19.45, когда вечерняя серость опустилась на городок, а столбик термометра скатился до отметки «+8», Вадим сидел в неотапливаемой зарешеченной будке, окруженный тарой с ширпотребом, и имел перед глазами вид на привокзальную площадь. Горели фонари. Все необходимое находилось под рукой — автомат из необъятных просторов фуфайки переместился под пустые коробки, два канареечных пакета — «маечки» — под прилавок. Легкое движение рукой, и пакеты уже за окном: одна «маечка» — уезжай немедленно, две «маечки» — уходите все…

До явления Борьки оставалось 32 минуты. Ничего необычного Кольцов пока не замечал. Глухие кусты позади будки — из окна их не видно. Площадь изобиловала людьми — скоро поезд прибудет. Старый «газик» на автостоянке, «Волга» с покосившимся бампером — шустрый малый проворно вынимал из багажника мешок с картошкой: надеялся продать. Скапливались бабушки-перронщицы. Торговцы, покупатели, завсегдатаи торговой площади… Дед в побитом ватнике, привалясь к прилавку, раскуривал трубку. Тетка в цветастом полушалочке и вытертой болонье. Девочка-калека с жалостливой рожицей — ножонка извернута, под мышкой палочка — мостилась на недоломанной лавке. Бабушка с физиономией отпетой коммерсантки отпускала посвященным самогон на разлив. Милиционер прохаживался по рядам, снисходительно посматривая на бабушку — «крыша» из простейших. Замерзнет, и ему нальют — не за деньги, разумеется, а за хорошее отношение…

До явления Борьки Вадим успел продать пачку «Примы» и сосуд подозрительного напитка, бесстыже озаглавленный «Алазанской долиной». Деньги аккуратно скинул под прилавок — в общество других замусоленных купюр и мятой лицензии на имя «ЧП Кулибабы». На вокзале между тем начиналась суета. Пробурчал что-то в пространство хриплый динамик. Перронщицы подхватили свои корзинки, напряглись «коммерсанты» в торговых рядах. Задрожали половицы в киоске…

Отворилась дверца у Вадима за спиной, и в тесную будку, низко пригнувшись, взгромоздился невзрачный серенький «раб божий — весь в коже». Глаза неприятные, белесоватые. Сдернул кепку, обнажив зализанный проборчик, оглядел полки до потолка, окинул взором «продавца».

— Добрый вечер.

— И тебе того же, человек, — хрипловато обронил Вадим. — Чего это ты не с того конца пресси? Посторонним, знаешь ли, вход сюда воспрещен.

Очевидно, этот деятель заявился из кустов, плотно прилегающих к тылам киоска. Светиться не пожелал — обогнул площадь, свернул с аллеи… и не пожалел дорогой курточки, чтобы продраться через шиповник. Появись он с фронтальной проекции, Вадим непременно бы его заметил.

— Сам ты посторонний, — огрызнулся субъект, засветив темно-синие корочки, — Федеральная служба безопасности, слышал про такую контору?

— А как же, — с почтением вымолвил Вадим, незаметно подув в правый ус (вроде держится). С тем же успехом незнакомец мог продемонстрировать корочки Госдепа США или, скажем, почившей в бозе румынской «Секуритате». Никогда он не видел у работников Федеральной службы синих корочек. Впрочем, подлинного ведомства в предъявленном документе он не разглядел — бросалась в глаза лишь фамилия, прописанная разборчиво и жирно. ШАХТАРЬ.