Заложник особого ранга

Иногда почтового голубя подхватывал поток восходящего воздуха. И тогда он просто парил, раскинув крылья, стремительно скользя вперед по невидимой глазу плоскости, как с горки. А потом кругами тяжело набирал высоту. Миниатюрная «флэшка» в металлическом корпусе поблескивала на солнце.

Птица летела уже второй день. Ей недоступно было понятие карты, она не ориентировалась по линиям шоссейных и железных дорог, для нее не существовали радиомаяки аэродромов. Просто природой в ее мозг было заложено — всегда возвращаться к своему дому. И каким образом, где это, в какой стороне — объяснять не требовалось. Голубь, выросший в голубятне, возведенной над крышей дома Бондарева в московском Коломенском, просто чувствовал направление и держался его, сколько хватало сил. Он бы вернулся туда, даже если бы его выпустили в другом полушарии.

Один раз на него пытался напасть коршун, но промахнулся. Со сложенными крыльями, камнем, хищник промелькнул совсем рядом, чуть не коснувшись острым клювом белоснежного хвоста. А затем далеко внизу проплыл страшным черным крестом. Иногда слышалось натужное урчание турбин, и по небу, судорожно вибрируя, пробирался вертолет.

Но существует и то, что становится на время сильнее притяжения родных мест. Даже человек, почувствовав голод и жажду, бросает все дела, делает остановку в пути. А что уж говорить о птице…

Низкое солнце отбрасывало на землю длинные причудливые тени, золотило верхушки сосен. Лес качнулся стеной и остался позади. У причудливо изогнувшейся речушки по одну сторону от желтой песчаной улицы рядком выстроились деревенские дома. Темнели бревенчатые стены, зеленели поросшие мхом крыши…

Старуха стояла возле распахнутых ворот сарая, приговаривала:

— Цып, цып, цып… — и разбрасывала по утоптанной земле зерна из полного сита.

Длиннохвостый петух тут же стал сгонять кудахчущих кур. Не прошло и минуты, как те уже дружно клевали. Старуха налила в большую консервную банку из-под селедки воды и, отряхнув руки, зашла в дом, предоставив кур самим себе.

Петух резко вскинул голову. Над двором заложил круг белоснежный голубь и опустился в сторонке, сложил крылья, торопливо подошел к консервной банке, жадно опустил клюв в воду и тут же запрокинул. Он пил, как детская игрушка «Птица киви», опуская и поднимая голову. Петух недовольно заклекотал, но пока пришелец не претендовал ни на кур, ни на зерно, и его можно было оставить в покое.

Утолив жажду, почтовый голубь подобрался к рассыпанному ячменю, схватил одно зерно, другое… Он не был приучен боятся других птиц, в Коломенском у него почти не существовало врагов — разве что соседская кошка и мальчишки, изредка норовившие подстрелить его из рогатки.

Хозяин птичьего двора грозно кукарекнул и пошел в наступление. Для начала он распушил хвост, расправил крылья. Куры оторвались от еды, зачарованно смотрели на своего властителя. Крепкий, как камень, петушиный клюв больно ударил голубя в спину. Взлетело несколько белоснежных перышек, на спинке заалело кровавое пятнышко. Голубь вспорхнул, на лету ударил клювом петуха в шею и тут же вновь принялся клевать.

На шум из дома во двор выбежали двое мальчишек-близнецов, «сданных» городскими родителями на сохранение бабушке в деревню.

— Ого! — сказал более смуглый из братьев. — Наш Петька в драку ввязался.

Петух тем временем, громко хлопая крыльями, уже теснил почтового голубя к распахнутым воротам сарая, тот только и успевал торопливо склевывать разбросанные зерна и уворачиваться от ударов.

— Погоди, что там у него на шее? — прищурился бледнолицый братец. — Блестит…

Мальчишки, хоть и приехали из города, но были детьми своего времени — о существовании почтовых голубей ничего не знали, поскольку не читали книг. Зато компьютерную «флэшку» узнали сразу.

— Лови его, — прошептал смуглый и, сбросив рубашку, стал подбираться к голубю сбоку, — я такую в магазине видел, она семьдесят баксов стоит.

Его брат тоже разделся до пояса и, крадучись, стал приближаться к залетной птице с другой стороны. Операцию по поимке «флэшки» сорвал петух, он так рьяно бросился на голубя, что тот вертикально взмыл, ударился о перекладину ворот и скрылся в сарае.

Братья тут же забежали следом и закрыли за собой ворота. В полутьме было слышно, как потрескивает сложенная почти до самых балок перекрытия солома. К настилу вела приставная лестница. Голубь пронесся у близнецов над головами и исчез в соломе.

— Сейчас мы его… — смуглый взобрался на лестницу, осмотрелся, ощупывая солому. — Ни хрена не видно, но он где-то здесь. Фонарик принеси.

— Фонарик! — мстительно напомнил ему брат. — Батарейка кончилась. Я же говорил тебе, чтобы не жег его зря!

— Тогда спички принеси.

— Мигом, — бледнолицый проскользнул в щель между створками и бросился в дом.

Бабка словила его за руку, когда он уже схватил коробок и готов был вышмыгнуть из кухни.

— Куда? — прозвучало грозное.

— Мы… это… там голубь…

— Пошли, я посмотрю, что там за голубь.

Зная повадки своих внуков, бабуля справедливо подозревала, что те готовят очередную дурацкую затею. Оказавшись в сарае, бабка сразу же устроила братьям разнос:

— Это ж вы все мне сожжете! Придумали, со спичками в соломе играть…

На нее не подействовало объяснение, что у голубя на шее болтается вещица ценой в две ее месячных пенсии — не поверила. Она надавала подзатыльников, выгнала братьев из сарая и повесила на ворота замок, ключ на посеревшем бинте спрятался в вырезе халата.

Голубь, оставшись один, рискнул высунуть голову из соломы. Он уже утолил жажду, но голод — пока еще нет. От соломы исходил тот же аромат, что и от зерен. Склонив головку на бок, он высмотрел помятый в молотилке колос, вырвал из него одно уцелевшее зерно, из следующего — второе… К закату солнца он, уже сытый, дремал, сидя на балке.

Братья, как ни старались бодрствовать, как ни строили планы, каким именно способом выкрадут у зловредной бабки ключ, заснули сразу после полуночи.

Старуха, как обычно, поднялась с первыми лучами солнца, чтобы выпустить кур во двор. С ситом в руках она отперла тяжелый замок, потянула на себя створку ворот сарая.

Солнечный луч упал на дремавшего голубя, он моментально взмахнул крыльями, нырнул с балки и пронесся над самой головой старухи, задев ее сильным крылом. Та от испуга даже сито выронила. Бабка стояла и смотрела, прикрыв глаза ладонью, как исчезает, тает в небе белоснежная точка. Напоследок вспыхнула отраженным солнцем металлическая блестка.

Старуха прикрыла глаза.

Если ты принадлежишь к спецслужбам, то никогда не станешь спрашивать: почему тебе поручили опекать «объект» или чем провинился перед государством тот, кого приказали задержать.

Было еще светло, когда мимо дома Клима Бондарева в Коломенском проехала неприметная «девятка». Сидевший за рулем крепыш с тонкими усиками даже не посмотрел в сторону дома — его задачей являлось следить за улицей. А вот худощавый пассажир легковой машины во все глаза пялился на окна.

— Кажется, пусто, — сообщил он, когда машина притормозила за поворотом.

— Это еще бабушка надвое сказала, — крепыш передернул затвор пистолета и вновь спрятал его в подмышечной кобуре.

То, что задание они получили ответственное, сомнений не возникало, сам генерал Подобедов давал им вводную. Мягко щелкнули, словно присосались, дверцы автомобиля.

Гебисты с беззаботным видом пошли по улице. Крепыш остановился возле калитки, худощавый скользнул за нее и тут же, сидя на корточках, занялся замком. Универсальная отмычка быстро справилась с «секретом» — ригель отошел.

— Заходим.

Посланцы с Лубянки забрались в дом. Быстрый осмотр подтвердил — дом необитаем.

— Вот же, б…, шторы не задернуты, — расстроился худощавый, — а трогать их нельзя, — он поставил стул в глубине комнаты так, чтобы видеть с него улицу.

— Часок я понаблюдаю, а потом ты сменишь.

Крепыш тем временем осматривал гостиную.