Дождь для Джона Рейна

Некоторое время мы сидели молча. Потом Наоми кивнула:

— Вы правы. Я бы не отреагировала так резко, если бы то, что вы говорили, было неправдой. Есть вещи, о которых я много думаю, но у меня никогда не получалось быть настолько честной с собой, как у вас сейчас. — Она потянулась и взяла меня за руку. Сжала ее. — Спасибо.

Я ощутил странную смесь эмоций: радость, что мои манипуляции сработали; сочувствие из-за того, с чем она вынуждена бороться; неловкость за то, что пользуюсь наивностью Наоми.

И кроме прочего, меня влекло к ней.

— Не благодарите меня, — сказал я, не поднимая взгляда и не отвечая на ее пожатие.

Через мгновение она убрала руку.

— Вы действительно хотите помочь другу?

— Да.

— Я бы помогла вам, если бы знала как. Но все, что мне известно, я уже вам рассказала.

Я кивнул, думая о Конторе и Ямаото и о том, что их связывает.

— Позвольте мне кое-что спросить у вас. Много ли европейцев бывает в вашем клубе?

Наоми пожала плечами:

— Довольно много. Может быть, десять, двадцать процентов от всех клиентов. А что?

— Вы видели, чтобы Мураками общался с ними?

Она покачала головой:

— Нет.

— А Юкико?

— Не думаю. Она довольно плохо говорит по-английски.

Неубедительно. Наоми ничего не известно. Я уже начал сомневаться, будет ли от нее вообще толк.

Я взглянул на часы. Почти пять. Скоро начнет вставать солнце.

— Пора идти, — сказал я.

Она кивнула. Я заплатил по счету, и мы вышли.

На улице было сыро, но дождь прекратился. Уличные фонари на Роппонги-дори создавали в медленных завихрениях тумана сияющие световые конусы. Улица в этот предрассветный час была пуста.

— Проводите меня домой? — спросила Наоми, глядя на меня.

— Конечно, — кивнул я.

На полпути до ее дома опять начался дождь.

— Черт! — воскликнула она. — Я забыла зонтик в «Тантре».

— Shoganai, — ответил я, поднимая воротник. — Что теперь сделаешь.

Мы пошли быстрее. Дождь усиливался. Я провел рукой по волосам и почувствовал, как ручейки потекли за воротник. Оставалось еще около полукилометра, когда раздался оглушающий удар грома и начался настоящий ливень.

— Que merda! — воскликнула она смеясь. — Мы пропали! Мы бросились бежать, но без толку. Добежали до ее дома и укрылись под навесом у заднего входа.

— Meus deus! — смеялась Наоми. — Боже! Я так не промокала ни разу в жизни!

Она расстегнула промокшее насквозь пальто, посмотрела на меня и улыбнулась.

— Когда совсем промокаешь, становится даже приятно.

Сквозь влажное платье я ощутил тепло ее тела.

— От вас прямо пар идет, — заметил я.

Наоми посмотрела на меня. Отбросила назад прядь мокрых волос.

— От этой пробежки я согрелась.

Я вытер рукой воду с лица и подумал: «Пора идти».

И остался.

— Спасибо за прекрасный вечер, — сказала она после паузы. — Вы не такой плохой парень для профессионального преследователя.

Я ответил полуулыбкой.

— Все это говорят.

Наступила неловкая пауза. Потом Наоми сделала шаг, обняла меня и прижалась лицом к плечу.

Я был поражен. Рефлекторно мои руки обхватили ее.

«Всего лишь дружеская поддержка, — подумал я. — Ты был груб с ней. Пусть у нее останутся к тебе добрые чувства».

Сквозь мокрую одежду я чувствовал жар ее податливого мягкого тела.

А, черт!

Наоми подняла лицо от моего плеча. Ее рот оказался совсем близко от моего уха. Она прошептала:

— Пойдем ко мне.

Последняя женщина, с которой я был близок, хотя следовало рассматривать ее только как составную часть операции, была Мидори.

«Не повторяй еще раз такую глупость, — подумал я. — Не приближайся к ней. Не переступай черту».

Но мои мысли жили отдельной жизнью. Казалось, никто их не слушает.

«Она девушка из бара. Откуда тебе знать, что у нее на уме?»

Звучало неубедительно. Никто не направлял ее против меня — это я преследую ее. Никто не заставлял предупреждать меня насчет жучков. Интуиция подсказывала мне, что она не обманывает.

Наоми положила мне руку на грудь:

— Вы не были… ни с кем очень долго.

Я напомнил себе, что, вероятно, именно поэтому я так долго прожил.

— Почему вы так считаете?

— Вижу. По тому, как вы смотрите на меня. — Ее рука прижалась сильнее. — Я чувствую ваше сердце, — сказала она.

Я выглянул на улицу. Дождь лил косыми серыми струями. Моя рука потянулась к ее щеке. Я закрыл глаза. Кожа ее была мокрой от дождя, а я подумал — от слез.

Наоми подняла голову, и я почувствовал, как ее щека соприкоснулась с моей. Она медленно двигала головой вверх-вниз, как будто в такт музыке, которую я почти слышал.

«Не делай этого, не будь дураком».

Я слушал собственное дыхание.

Потом начал высвобождаться, попытался оторвать свою мокрую щеку от ее. Наоми положила мне руку на затылок и остановила меня. Слегка приподняла мне голову. Уголки наших губ были совсем рядом. Я чувствовал ее дыхание у себя на щеке.

Потом мы поцеловались. Губы Наоми были горячими и мягкими. Наши языки соприкоснулись, и я одновременно думал: «О, долбаный идиот!» и «О, как хорошо!»

Я положил руки ей на талию. Наоми взяла мое лицо в ладони, и ее поцелуй стал настойчивее.

Я сжал ее бедра, потом мои руки поднялись по дуге ее ребер к грудям. Его тело излучало жар. Я услышал свой стон — звук капитуляции.

Наоми сделала шаг назад и открыла сумочку. Достала ключ и посмотрела на меня. Глаза черные, дыхание тяжелое.

— Пойдем, — сказала она и, повернувшись, вставила ключ в замок.

Дверь открылась, и мы вошли.

Пока лифт поднимался на пятый этаж, мы продолжали целоваться. Идя по коридору, мы стаскивали друг с друга одежду.

Наконец вошли в квартиру. Прихожая, в конце короткий коридор. За ней — гостиная. Все залито тусклым серым светом с улицы.

Наоми захлопнула за мной дверь и прижала меня к ней. Снова начала меня целовать, расстегивая пуговицы моей рубашки. Обычно я не чувствую себя, если не успел осмотреть все вокруг, но узкий коридор, Наоми между мной и потенциальным противником — едва ли удачный вариант для засады. Я не ощущал никаких опасных вибраций, по крайней мере тех, которых стоит опасаться. К тому же изобретение Гарри блаженно молчало.

Я стащил пальто с плеч Наоми, оно мягко упало на пол. Она целовала меня в шею, грудь, пока пальцы расстегивали ремень и брюки. Я дотянулся и начал расстегивать молнию на ее платье. Сдвинул бретельки, и платье бесшумно соскользнуло на пол. Наоми сбросила туфли.

Она пыталась снять с меня блейзер, но мокрая ткань прилипла к телу. Я освободился от него, снял рубашку. На несколько секунд Наоми положила теплую ладонь мне на живот, будто желая, чтобы я застыл в таком положении. Я чувствовал холод ее бриллиантового браслета. Потом она опустилась ниже и стала снимать с меня брюки. Остановив ее, я снял туфли и носки. Стоять в спущенных штанах — самое беспомощное положение.

Я шагнул из брюк и трусов, отбросив их в сторону. Наоми снова прижала меня к двери, обхватив руками за бедра. Ее груди и живот были теплыми, мягкими, безумно зовущими, и в тот момент мне было все равно, чего это мне может стоить. Чего это может стоить ей.

Я нежно взял ее лицо в ладони и мягко отклонил ее голову назад. Посмотрел в глаза. В тусклом свете прихожей, казалось, у них свое мягкое свечение.

Ее руки упали к моим бедрам, и она опустилась передо мной на колени. Дыхание участилось. Голой спине стало холодно, но когда ее рот поглотил меня, на какое-то время я перестал чувствовать все, кроме этого.

Рукой она прикоснулась к моему животу, я сжал ее, потом отпустил. С мягким стуком мой затылок ударился о дверь. Жесткие волосы коснулись бедра. Я чувствовал каждый из них, словно это были нити накаливания.

Я опустил руку, нащупал мочку ее уха, линию щеки, подбородка. Я громко выдыхал, напрягая живот так, что в легких не оставалось воздуха, потом делал резкий вдох через нос.