Офицеры-2

— Глупо... и до черта обидно. — Из-под руки, ко­торой Ставр зажал рану с левой стороны груди, быст­ро растекалось пятно крови.

— Ты поймал пулю вместо меня, — сказал Кейт. — Поверь, мне жаль, честное слово.

16

Как только стаял снег, Шуракен продолжил ре­монт дома. В первую очередь он обшил вагонкой кух­ню и одну комнату на первом этаже. Старый, похо­жий на фанерный чемодан шифоньер, подаренный матерью на почин хозяйства, раскладушка и табурет­ка создали в комнате весь необходимый и достаточ­ный жилой уют. Индивидуальность Шуракена обозна-

чилась в этом интерьере в двух предметах: вырезан­ной из куска жести оригинальной нахлобучке на лам­почку (диск из тонкого металла был надсечен от края к центру, и часть образовавшихся таким образом сек­торов была отогнута вниз, а часть — вверх) и деревян­ной раме с фотографиями. Улетая из Сантильяны, Шуракен забрал из коттеджа фотографии, похвальные грамоты и прочие реликвии, которые он со Ставром прикалывали на стены. Теперь все это приобрело для Шуракена особый смысл и ценность. Он поместил их в большую раму под стекло.

Женю угнетал этот «иконостас». С фотографий на нее смотрело лицо Ставра, и получалось, что он не ухо­дит из ее жизни. Она тосковала по нему. И эта тоска мешала ей по-настоящему уверенно почувствовать себя в новой жизни. А в этой жизни она была женой Шуракена и должна была думать о благополучии и счастье своего мужа. А с Шуракеном ей тоже хватало проблем. Он часто не спал по ночам, сидел на кухне и курил, глядя в пространство пустыми, невидящими глазами. Женя хорошо понимала, что это значит, в госпитале ей часто приходилось иметь дело с подоб­ными вещами. В одну из таких плохих ночей Женя проснулась от того, что Шуракен осторожно, чтобы не потревожить ее, вылезает из постели. Женя протя­нула руку к выключателю и зажгла лампу, стоявшую на тумбочке у постели.

— Я разбудил тебя? Прости, — пробормотал Шу­ракен. - Спи, я покурю на кухне.

— Нет, не уходи. Давай поговорим.

— Не стоит. Лучше завтра.

— Нет, сейчас. Что с тобой происходит?

Шуракен сел на кровать.

— Ты сама все понимаешь. Ты ведь у себя в госпи­тале видела немало таких ребят, как я. Ставр, то есть Егор, однажды сказал: «Война кончается только для мертвых». К сожалению, это правда.

— Я действительно видела много ребят, которые не знали, что делать с собой в нормальной жизни, и хотели одного — сбежать обратно на войну. Так вот, Саша, ты к прежнему не вернешься. Мы со всем этим справимся.

Шуракен вдруг метнулся к ней, схватил за плечи и посмотрел в глаза, стараясь проникнуть в скрытый мир ее души.

— Скажи, ты ведь думаешь, что если бы я тогда в вертолете удержал его и он остался бы жив, то сейчас все было бы по-другому? Скажи правду, не щади меня.

— Я жена тебе, Саша.

— Да, но ты любишь Егора.

— Так же, как и ты. Мы будем всегда помнить его. Но давай не будем оживлять призраки. И я прошу тебя, убери это.

Женя показала на фотографии. Лицо Шуракена сразу сделалось чужим и непрек­лонным.

— Нет, — сказал он.

Женя поняла, что ей снова придется бороться со Ставром. Теперь он уже был не тем парнем, которого она любила, а опасным призраком того мира, в кото­ром Шуракен был по-своему счастлив. А он был там счастлив, несмотря ни на что, Женя это видела по фо­тографиям. А главное, Ставр делил там с Шуракеном то дело, из которого его можно было выкорчевать

только как дерево — с корнем. Может, и приживется на новом месте, но прежде будет долго сохнуть и бо­леть. Женя решила, что отвоюет душу своего мужа у призраков войны.

Поселковые дворняги, любопытные, как все со­баки, вначале часто забегали на усадьбу Шуракена, на­блюдали за строительством и даже пытались поселить­ся под новым домом. Но постепенно они перестали приходить, а в последнее время избегали приближать­ся к забору. Дело было в том, что к весне Дуст вымахал в огромного пса-волкодава, оброс длинной густой шерстью. Он еще не заматерел, и настоящей свире­пости в нем не было, но, уловив в воздухе его запах, дворняги хорошо понимали, чем грозит вторжение на его территорию.

Олени благополучно перезимовали. Понимая, что избавиться от этих не приспособленных к самостоя­тельной жизни животных ему не удастся, Шуракен планово готовился к следующей зимовке. Пока рано было косить, и он рубил ветки с молодой листвой, вязал из них веники и вешал сушиться на веревках, натянутых в одном из углов двора.

В один из погожих майских дней к Шуракену зае­хал Славка Морозов. Ласково пригревало солнце, из леса волнами накатывали ароматы молодой листвы и хвои, но они быстро терялись в заполнявшем двор бод­ром запахе стройки. Сидеть в доме не хотелось. Ло­щеный Морозов в твидовом пиджаке и Шуракен, не­брежно упакованный в ярко-зеленый спортивный костюм из парашютного шелка, устроились на крыль­це. Разложили на газете колбасу и соленые огурцы из

Клавкиного погреба, разлили по чайным чашкам «Аб­солют».

— Да, здорово, — сказал Морозов, — ты прямо по нашему плану идешь. Помнишь, Сашка, как мы в лес­ной техникум поступать собирались? Мечтали уехать егерями куда-нибудь на Алтай. А помнишь, как ты бродячую собаку поймал и утверждал, что это настоя­щая сибирская лайка, и собирался из нее промысло­вую собаку делать? Я тебе сказал, что у лайки уши тор­чком и хвост калачиком, а у этой — уши домиком, хвост закорючкой. А ты говоришь: «Он еще молодой. Уши у него встанут, хвост закрутится». Это у тебя на­стоящий волкодав в клетке сидит? — Морозов кивнул на Дуста.

Чтобы не сажать пса на цепь, Шуракен огородил его будку клеткой из сварной решетки с деревянным настилом.

— Кобель дареный, — лениво заметил Шура­кен, — а дареному кобелю на уши и хвост не смотрят.

— Между прочим, я к тебе с деловым предложе­нием приехал, — приступил к главному разговору Мо­розов. — Ты же понимаешь, что я немного догадыва­юсь, чем ты занимался все эти годы.

— Если тебя это интересует, ты меня спроси. Мне скрывать нечего. Обучал антитеррористическую груп­пу в одной из африканских республик.

— Здорово, это как раз то, что нужно. Понимаешь, какое дело, у меня много друзей в бизнесе, а где боль­шие деньги, там возникают свои особые проблемы.

— Слушай, Славка, давай без обид, но собирать дань или выколачивать долги я никогда не буду. Ты ко мне с этими делами даже не обращайся.

— Чего ты раскипятился? Тут совсем другие дела.

— Ни по каким вашим делам я проходить не со­бираюсь. Ты меня понял? Все, закрыли тему.

Когда машина Славки Морозова —- не казенная «Волга», а его собственная навороченная «девятка» — выехала со двора, в ворота просочилась тощая, зыб­кая фигура Каляя. Судя по всему, он сидел под забо­ром и терпеливо ждал, когда «власть» отбудет.

Лежащий на крыше будки Дуст поднял голову и зарычал. Каляй покосился в его сторону и, убедив­шись, что дверь клетки заперта и опасаться нечего, двинулся дальше. Ожидая, пока он подойдет, Шура­кен остался сидеть на крыльце — он не хотел пригла­шать Каляя в дом.

— Здорово, — сказал гость.

Жалкие сырые гляделки Каляя упорно соскаки­вали с лица Шуракена и устремлялись к едва ополо­виненной бутылке «Абсолюта». В душе он не одобрил двух мужиков, которые сидели, с полным удоволь­ствием вели разговор и не допили бутылки.

— Здорово, — ответил Шуракен, — но денег не дам.

— Я не за тем, Сашок, у меня другое дело до тебя. Если ты не поможешь, просто не знаю, как быть. Зад­рался я тут с этими, как их, крутыми, что ли...

— Где ж ты таких крутых отыскал? — удивился Шу­ракен, имея в виду, что он не представляет себе «кру­тых», которые нашли интерес в том, чтобы «задрать­ся» с личностью вроде Каляя.

Но его вопрос ободрил Каляя, он давал возмож­ность объяснить, как все было, а это вселяло надежду на понимание и помощь.

— Понимаешь, Сашок, по жизни всякое бывает, такая она, зараза, хитрая, — обстоятельно начал Ка-ляй. — Еду на своем тракторе, на прицепе у меня брев­на. Я еду, и они едут — и обгонять меня. А тут, как на­рочно, цепь на бревнах хрясь! — и бревна прямо на ихний «мерс» посыпались.