Глаз ведьмы

В принципе тощенький, похожий на подростка Володя Кульков прав, но ему не звонил начальственный баритон и он не имел еще такого опыта, как майор Никишин, решивший дать урок молодому коллеге. Иногда полезно слегка охладить горячие головы. Помогает прочувствовать должную дистанцию.

— Вы полагаете? — скучно переспросил Валерий Николаевич. — Ну что же, посмотрим.

Никишин прослушал стетоскопом трудную клетку Серова, взял его запястье и стал считать пульс, словно не доверял монитору, ежесекундно показывавшему на экране, как бьется сердце. Потом вынул из кармана специальный узкий пенал, развинтив его, достал длинную иглу и методично, словно нанося невидимый узор, начал потихоньку колоть неподвижного Сергея, продвигаясь от лба и лицевых мышц к шее и груди, а там и ниже, до кончиков пальцев ног.

— Вот видите? Видите? — полушепотом, словно приглашая Кулькова в сообщники, приговаривал Валерий Николаевич. — Типичная мышечная атония! Видите?

— Вы хотите сказать?.. — Кульков поправил сползавшие с потной переносицы очки.

— Правильно, — с видом профессора, наконец услышавшего от студента верный ответ, важно кивнул начальник отделения. — Состояние тяжелое! Отметьте: у него обездвиженность, нет нормальной реакции зрачков. И без стетоскопа налицо нарушения дыхания, а тут, — он показал на монитор, — ясно видно брадикардию. Посчитайте пульс больного! А вы говорите, состояние средней тяжести. Сейчас мы его подключим к аппарату и потом начнем разбираться. Кстати, в приемном покое видел его удостоверение. Он же из городского управления. Почему его привезли к нам?

Вопрос был задан на всякий случай, чтобы лишний раз прикрыться, если вдруг начнутся какие-то разговоры. Чистосердечный Кульков непременно вспомнит, как внимательно отнесся к поступившему больному опытный Никишин и как недоумевал, почему к нему в отделение вдруг попал офицер из городского управления. Такой свидетель всегда пригодится.

— Там кого-то брали, — жарко зашептал Владимир Викторович, — но когда ворвались в квартиру, все взорвалось. В городском госпитале не оказалось мест и его привезли к нам. Надеюсь, он встанет?

— Мозги у всех одинаковые, — сухо заметил Валерий Николаевич, которому Кульков уже был не нужен и начал даже раздражать. — Я имею в виду не мыслительные способности. Надеюсь, вы это понимаете?

— Да, — быстро согласился тот и прыгающей походкой, за что его окрестили Кузнечиком, направился к выходу.

— Готовить аппарат? — тихо спросила неслышно подошедшая сзади медсестра. — Будем подключать?

— Пока подождем. Идите на пост, я скажу.

Пост был буквально в трех шагах, за стеклянной перегородкой. Сестре неимоверно хотелось спать: чтобы заработать побольше, она часто выходила на сутки и хронически недосыпала. Сейчас лето, надо что-то сколотить к зиме, а с осени опять начнутся занятия в институте, предстоит стиснув зубы тянуть до заветного диплома На помощь родителей рассчитывать не приходилось, они сами сидели почти без гроша, как большинство госслужащих. Сейчас глухая ночь, у нее на попечении лишь трое больных и все под мониторами. Скорее бы убрался начальник отделения, тогда можно и прикорнуть за столом, уронив голову на руки. Хоть полчаса, но сон поможет взбодриться и даст новые силы…

Валерий Николаевич в раздумье остановился у выхода из бокса. Как поступить: залечить подполковника или пустить все на самотек? То, что в подобных случаях необходимо делать в экстренном порядке — инъекции, рентгены и прочее, — сделано, и вполне можно ограничиться ролью пассивного наблюдателя, поскольку в душе Никишин был согласен с Кузнечиком и не считал состояние Серова крайне тяжелым. Но ведь можно и так залечить, что человек уже к утру отправится к Творцу. И потом ни одна комиссия не подкопается!

С другой стороны, ты сам тоже когда-нибудь предстанешь перед Богом! Есть он или нет, еще никто не доказал. Но зачем пускаться в теософические рассуждения — ничему сущему на земле не суждено избежать смерти, и как знать, что ждет тебя за этим порогом: все перешагивают его лишь в одну сторону. Не придется ли там держать ответ за этого человека, стоит ли брать лишний грех на душу, которая и так далеко не безгрешна? Пусть себе лежит Серов Сергей Иванович и пытается выкарабкаться! И пусть спор между жизнью и смертью разрешит тот, кто дал ему счастье или несчастье жить среди людей.

Да, пусть будет так! Одно дело, служить ли еще подполковнику в органах, и совершенно другое — жить ли, ходить ли по траве, целовать ли женщин, плакать и смеяться, любить и ненавидеть! Пусть будет, как будет!

— С аппаратом подождем, — проходя мимо поста, бросил Валерий Николаевич в ответ на вопросительный взгляд медсестры. — Я послежу за больным по компьютеру из ординаторской.

Сестра молча кивнула и, как только начальник отделения удалился, она поудобнее устроилась за столом и почти сразу задремала — если с кем из больных станет плохо, чуткие приборы тут же поднимут вой, и она немедленно проснется, а ей нужно всего-то полчасика, не больше.

Сергей очнулся внезапно, будто его толкнули в бок. Открыл глаза и увидел над собой белый потолок, слабо освещенный лампой дневного света, горевшей где-то сбоку. Прямо от потолка начинался блекло-зеленый кафель стен, и Серов подумал: кто это догадался так выкладывать стены кафелем?

Голова казалась странно пустой и тупо болела, слегка мутило, и не было никакого желания двигаться. Мысли текли лениво, постоянно путались, но, как ни странно, это совершенно не раздражало, а, наоборот, даже доставляло своеобразное удовольствие, словно играешь в некую игру, где нет ни начала, ни конца и можно в любой момент изменить правила. Однако не худо бы и разобраться, где он. Что же такое над ним: ящик, прибор, телевизор? Если телевизор, то почему экран повернут в сторону так, что неудобно смотреть? Дурацкая штука на правой руке и что-то прилеплено на груди, а от липучих фишек к ящику пучком тянутся провода.

Так, а если попробовать вспомнить, где он был и что делал до того, как очутился в странной комнате, где одна стена из кафеля, а другая стеклянная, словно в фильмах абсурдного ужаса? Там тоже часто люди попадали неизвестно куда и им приходилось несладко, пока они не начинали понимать — все вполне реально и всему есть свое объяснение.

Где же он все-таки был? Никак не вспомнить, и стоит напрячься, как тут же головная боль усиливается, а пошевелить рукой или ногой нет ни сил, ни желания. Может, он просто видит нелепый, дурной сон, навеянный духотой раскаленного безжалостным солнцем города? А утром проснется как ни в чем не бывало и вновь ощутит бодрую упругость мышц?

— Т-с-с!

Сергей с трудом приподнял голову и посмотрел туда, откуда донесся звук. Увиденное заставило его от удивления приоткрыть рот.

Придерживаясь рукой за алюминиевый косяк стеклянной двери, на пороге стоял совершенно голый лысый старик с непонятными бляшками на груди, почти потерявшимися в густой седой поросли.

«Я брежу? — равнодушно подумал Серов. — Или это неведомым образом ко мне явился легендарный “снежный человек”?»

— Т-с-с! — повторил старик и опасливо оглянулся. — Не шуми!

Сергей хотел сказать, что он и не собирался шуметь, поскольку старик наверняка призрак или привиделся ему во сне, а там шуми не шуми, этим ни призраков, ни кошмары не прогнать. Но губы не слушались, из горла вырвался лишь хрипловато-сиплый клекочущий звук.

— Тихо! — свистящим шепотом приказал старик и медленно, вытянув перед собой руки, словно слепец, подошел к лежавшему Серову. — Тихо, я тебе плохого не сделаю.

С кряхтением он опустился на край кровати и, одышливо отдуваясь, быстро зашептал:

— Я слышал, ты городской? Кроме тебя, просто некому, понимаешь? Некому! Ты должен помочь.

Серов хотел и понять, и помочь, однако при всем желании ничего не мог понять и ничем не мог помочь странному голому старику. Да и чем поможешь призраку, нежданно явившемуся тебе в сновидениях? Сочувствием? Да вот незадача, язык отказывался повиноваться, поэтому даже слов сочувствия не удалось произнести.