Главное доказательство

Кстати говоря, та же Нечайкина не знала точно, зачем именно Сергей приезжал к Глебову днем третьего сентября. И в деле, в протоколе допроса Власова, этих сведений нет. Тот ответил, что привозил бумаги, и Евгений Наумович, с которым Крутиков тоже беседовал, также говорил о документах. А оказывается, что это все же были деньги.

Но главное не в том, что Шохман кое-что утаил от следствия, а в том, что в ходе осмотра квартиры Глебова этих денег не нашли. Возникает вопрос: куда они делись? Самый простой ответ – убийца унес. Вполне возможно! Но мой собственный опыт показывает, что самые простые ответы не всегда оказываются самыми правильными. У меня на этот счет уже появились некоторые соображения, но обнародовать их пока не буду, дабы на глазах уважаемого читателя ненароком не сесть в лужу. Здесь надо еще кое-что проверить.

И пункт второй: Бердник. С Власовым они действительно не знакомы – это подтвердили оба, причем второй первого и по фотографиям не опознал. Так что здесь, по крайней мере, Константин Михайлович не лукавит. В отличие от Евгения Наумовича. А вот вчера в беседе со мной, как я вам уже говорил, Бердник допустил очень важный прокол, и теперь, наконец, настало время поговорить об этом поподробнее.

Помните, я поинтересовался у него, как он узнал про обнаруженный на месте происшествия отпечаток пальца Власова? «Домработница глебовская рассказала. Я к следователю подъезжал, там с ней и пересеклись…» Так вот: это была откровенная ложь! Связавшись – опять же вчера, из конторы, – с Александром Александровичем Крутиковым, я этот момент специально уточнил. Оказалось, что тот на допрос Константина Михайловича ни разу не вызывал. С ним по возвращении из Москвы оба раза встречался оперативник из Кировского РУВД, так что в прокуратуре они с Мошинской «пересечься» никак не могли.

Посему с Еленой Борисовной сегодня утром, еще до визита к Короткову, «пересекся» ваш покорный слуга. Мы предварительно договорились о встрече по телефону, номер которого имелся в уголовном деле.

– В районе метро «Нарвская» вам удобно будет? – поинтересовалась женщина. – Я там живу рядом, а ехать куда-то, честно говоря, не хочется.

Мне это было даже удобно, поскольку оттуда до экспертного управления пятнадцать минут ходу. Так что ровно в десять ноль-ноль я уже стоял на крыльце дворца культуры имени Горького.

– Здравствуйте! Вы, вероятно, ожидаете меня? Моя фамилия Мошинская.

Домработница Глебова оказалась женщиной достаточно почтенного возраста, сохранившей, однако, горделивую осанку, молодой блеск в глазах и, как чуть позже выяснилось, достаточную, хоть и весьма своеобразную, живость ума. Было в ее облике нечто аристократическое – эдакая герцогиня в седьмом поколении, словно только сошедшая с полотна Гейнсборо.

– Здравствуйте, Елена Борисовна! Моя фамилия Апальков, я – из частного детективного агентства. Спасибо, что вы согласились со мной встретиться. Вот мое удостоверение.

– Не стоит. Простите, юноша, я не запомнила вашего имени-отчества.

– Андрей Иванович. Можно просто Андрей.

– Благодарю. Мое имя вы не забыли – это приятно. Кстати, не обиделись, что я назвала вас юношей?

– Нет, что вы! Я как раз в таком возрасте, когда на это уже не обижаются, но пока еще и не воспринимают как комплимент.

– Прекрасно. А я как раз в таком возрасте, когда подавляющее большинство мужчин для меня – уже юноши. Именно поэтому уже могу его не скрывать – мне шестьдесят девять лет. Итак, Андрюша, чем могу быть вам полезна?

– Я хотел бы задать вам несколько вопросов. Может, мы посидим где-нибудь? А то на улице разговаривать как-то неловко.

– Если вы имеете в виду чашечку чая или кофе – то увольте! – строго посмотрела на меня дама. – Наш общепит как был, так и остался советским. Как бы они ни назвали свою забегаловку и какую бы рекламу ни наляпали на дверь, стаканы там все равно грязные, а на кухне – тараканы. Но посидеть мы с вами можем – на скамеечке, в парке. Это совсем недалеко, да и погода прекрасная.

Хм. При таких подходах они с Глебовым должны были составлять неплохую парочку. Во всяком случае, в квартире Алексея Викторовича у тараканов не было ни единого шанса.

А парк оказался действительно рядом. Народу там в этот час почти не было, и мы без труда отыскали свободную скамью.

– Итак?

– Я занимаюсь расследованием обстоятельств смерти Алексея Викторовича, и.

– Странно. – перебивает меня Мошинская, чуть приподняв брови, что должно обозначать удивление. – В таком случае вам следовало бы обратиться к вашим коллегам из милиции. Юра Шушкевич сказал мне, что преступника они уже поймали. Надо полагать, что у милиционеров вы могли бы узнать гораздо больше, чем у меня.

– Это так, но возникли определенные обстоятельства. – уклоняюсь я от прямого ответа, отметив про себя несколько фамильярное «Юра» и испытав некоторое облегчение оттого, что не придется впрямую интересоваться источником информации. – Видите ли, в наше агентство обратилась мать того самого человека, которого арестовали по подозрению в совершении убийства. По ее просьбе мы сейчас кое-что перепроверяем, поэтому я и осмелился вас побеспокоить.

– Помилуй бог – какое ж тут беспокойство? В парке, на скамейке, да еще в обществе столь импозантного мужчины.

– Вы ведь у Глебова домработницей были?

Прозвучало грубовато, особенно на фоне предыдущей реплики, и я невольно прикусываю язык. Да, у меня не так много времени, чтобы тратить его на пустую болтовню, но следовало, все же, быть посдержаннее и «приземлить» разговор в более деликатной форме.

Однако женщина поняла фразу по-своему:

– А что – не похожа?

– Если честно – то не очень. На мой взгляд, вам бы больше подошла роль экономки. Или, вернее сказать, домоправительницы.

– Фрекен Бок?

– Скорее, Мэри Поппинс, – старательно заглаживаю я допущенную бестактность.

– Вы правы, – кивает собеседница. – Я, наверное, мало напоминаю кухарку или уборщицу. Знаете, кем я работала до выхода на пенсию?

– Учительница?

– Ого! – Брови женщины снова совершают стремительный взлет. – Как интересно. Вы что же – наводили обо мне справки?

– Нет. Просто вы мне чем-то напомнили нашу учительницу химии.

– Да, я действительно педагог. Но не химия. Английский. Я без малого сорок лет преподавала английский язык в средней школе. И вообще я – англоманка [14]. К сожалению, не имела удовольствия побывать в Англии, но являюсь давней поклонницей британской культуры. Самуил Яковлевич Маршак прекрасно переводил Шекспира, но все равно – читать этого великого писателя надо в подлиннике. Собственно, как и прочих: Блейка, Мильтона, Байрона.

– У нас в школе основным был французский. Но Бальзака я так и не полюбил. А как вы оказались у Глебова? – На сей раз я попытался, чтобы реплика прозвучала как можно мягче и деликатнее.

– Жизнь заставила. Надо было помогать младшей дочери. У вас есть сигареты?

– «Даллас».

Мошинская молча кивает. Я достаю из кармана пачку, даю прикурить женщине и закуриваю сам. Та делает глубокую затяжку и, задумчиво выпустив дым в пространство перед собой, возвращается к нашему разговору.

– У меня две дочери. Я дважды была замужем, и у них разные отцы, но сами девочки, несмотря на почти десятилетнюю разницу в возрасте, внешне очень похожи. Да и судьбы у них похожи – к сожалению. Обе получили достаточное образование и воспитание, обе, как и я в свое время, не особо торопились выскочить замуж, но когда вышли, то семейная жизнь не сложилась, и тоже у обеих. Что касается младшей, то у меня с самого начала не было никаких иллюзий. Танюше достался совершенный дурак – опять-таки, как и мне, хоть он и был у меня вторым. Но этот дурак успел сделать ей двоих детей и убрался восвояси, когда младшему сынишке еще не исполнилось и года. Если учесть, что старший – инвалид, у него детский церебральный паралич, то можете себе вообразить. Хотя на мой взгляд – так лучше вовсе без мужа, чем с таким. Об алиментах не могло быть и речи, сама Таня работать не могла – дети отнимали все время, а на мою пенсию – я к тому времени уже не работала – одной-то не прожить, что уж говорить о четверых? Я сначала попробовала репетиторство, но от этой идеи пришлось довольно скоро отказаться.