Принцесса на алмазах. Белая гвардия-2

— Безусловно, — сказал Мазур. — Только вот что еще… Вы не могли бы дать мне такую же информацию по тем четырем французам?

Глаза собеседника снова на миг превратились в буравчики:

— Вы полагаете…

— Не знаю, — сказал Мазур. — Я их включаю в список исключительно потому, что они не вызывают подозрений у вас. Мало ли что. Может, на то и расчет? Это вам они не кажутся подозрительными, а вот я обязан подозревать всех… Или вы полагаете, что будущий убийца никак не может оказаться французом?

— Ну что вы, — усмехнулся месье Жак. — Я не из тех, кто доводит патриотизм до идиотизма. Мало ли французов замешаны в самых грязных делах… — он глянул на часы, явно что-то прикидывая. — Материалы я вам могу доставить не позднее чем через час. Мой человек привезет, конечно — скромному представителю парочки пусть и крупных автомобильных фирм как-то не по чину заявляться в Лунный дворец, не та персона. А вот простой курьер… В общем, не позднее чем через час. У меня все. Разве что у вас будут вопросы…

— Никаких, — сказал Мазур.

Месье Жак прищурился:

— Судя по тому, что вы не спросили ни о названии городишки, где окопалась эта компания, ни о доме, вы прекрасно понимаете, о каком городе и даже о каком здании идет речь… Там совсем недавно уже была какая-то заварушка…

Мазур ухмыльнулся:

— В Африке вечно случаются всякие заварушки…

— Я ничего у вас не пытаюсь выведать, это ваши дела, — француз тоже усмехнулся. — Мне даже нравится, что вы знакомы и с городом, и с домом — я о главной теме нашего разговора. Право же, я бы вам посоветовал форсировать события. Мне чертовски не нравится собравшаяся там компания…

— Мне тоже, — сказал Мазур. — Заранее и заочно. Что же, рад был с вами познакомиться…

Глава седьмая

Журналистика с африканским уклоном

Вообще-то это не они сами додумались устроить пресс-конференцию в храме науки, то есть Горном колледже. Идею подкинули нанятые Принцессой высокооплачиваемые специалисты, в глазах Мазура выглядевшие сущей экзотикой. Сама Африка после нескольких командировок сюда лишилась для Мазура всякой экзотичности, зато эти трое, лысоватый толстяк, молодой с битловскими патлами и симпатичная блондинка лет тридцати (тактично намекавшая, что не прочь ответить Мазуру взаимностью, если он будет предприимчив, но сейчас было не до нее) как раз и представали для советского человека доподлинной экзотикой.

В Советском Союзе такой профессии попросту не существовало, и знали о ней лишь любители статей и книг журналистов-международников: специалисты по пи-ар, по обработке общественного мнения. Проще, циничнее выражаясь, спецы, которые искусно пудрили мозги избирателям — еще одна гримаса капиталистического мира, как выразился бы Панкратов. Мазур, изрядно поболтавшийся по заграницам, о существовании таких людей, конечно же, знал, но вживую встретил впервые.

Папа с такими никогда в жизни не связывался, полагая, что лучший специалист у него по обработке общественного мнения — полковник Мтанга (в чем, быть может, таилась своя правда). Однако принцесса в Сорбонне, как убедился Мазур, далеко не все время посвящала вечеринкам, постельным забавам и прочим развлечениям. Вот и теперь она логично и убедительно растолковала Мазуру (с гораздо большим трудом — Мтанге с Лавутой), что специалисты таковые ей просто необходимы — во-первых, их присутствие убедит Европу, что после некоторых перегибов прошлого, гм… царствования и в самом деле повеяло ветерком перемен и демократии, во-вторых, они и впрямь способны подсказать толковые вещи, поскольку она постарается подобрать знатоков африканской специфики — в Европе, заверяла она, за хорошие деньги можно найти специалистов решительно по всему. Услышав, в какую копеечку это влетит, Мтанга малость покряхтел, но особенно не спорил — в конце концов, как он не без цинизма сказал Мазуру, иные министры за раз воровали из казны и поболее. И отправил во Францию самолет с Флорисьеном — который выглядел вполне интеллигентно, особенно когда надевал очки с простыми стеклами и не держал оружие на виду.

Мазур вынужден был признать, что подкинутая троицей идея насчет Горного колледжа и в самом деле была неплоха. И, пожалуй что, знаменовала новые веяния как нельзя лучше. Не один из казенно-безликих залов Министерства печати, а храм науки, самый лучший и самый престижный из трех здешних вузов, открытый французами еще в одиннадцатом году для собственных нужд и оставшийся в наследство новорожденной республике. Все до единого последующие правители, независимо от уровня интеллекта, колледж холили и лелеяли — дело было нужное, учитывая, сколь весомый доход давали казне (следовательно, и самим правителям) разработки полезных ископаемых. Весьма престижное учебное заведение, выпускники автоматически получают неплохую работу на рудниках или в Министерстве недр — а потому лапотники, говоря по-русски, сюда не попадали, разве что показав вовсе уж выдающиеся способности. Да и отпрыски владельцев бакалейных лавочек и прочих мелких бизнесов — вроде отца Жюльетт-Джульки — тоже. Главным образом сынки элиты — не только местной, но и пары-тройки других африканских стран: учили здесь всерьез и основательно.

Большое, величественное здание, построенное на века. Актовый зал — ряды жестких, но удобных кресел, сцена, где порой давались любительские спектакли, а для торжественных мероприятий вроде сегодняшнего устанавливали стол для здешнего аналога «почетного президиума» и трибуну для оратора, украшенную красивой эмблемой колледжа, окна с красивыми витражами. Ну, и общий вид — просторные чистые коридоры, украшенные портретами отцов-основателей европейской геологии и горных работ, коллекциями минералов в застекленных витринах, орудиями труда рудокопов парочки прошлых столетий, картины и пейзажи на соответствующие темы… В самом деле, троица французов свои денежки получала не зря — неплохой получился символ новых веяний и наметившегося поворота к демократии. По долгу службы Мазуру вместе с Мтангой пришлось обойти все здание — вот только не было времени полюбоваться массой здешних красивостей.

Разумеется, на время пресс-конференции господ студентов и преподавателей, весь персонал, вплоть до последнего ночного сторожа, отсюда выпроводили вежливо, но непреклонно. Веяния веяниями, а безопасность безопасностью. Французы, и в самом деле неплохо разбиравшиеся в африканской специфике, как убедился Мазур, ни словечком не возразили против многочисленной охраны — правда, категорически посоветовали, в рамках проекта, исключить любой намек на милитаризм. А потому ни в коридоре, по которому должны были пройти журналисты, ни в актовом зале не маячило ни единого камуфляжного комбинезона или мундира, все до единого охранники щеголяли в штатском и маленькие автоматы держали не на виду, а под пиджаками. «Если это и не атмосфера интеллигентности, науки и культуры, то уж и не знаю, какого рожна им еще надо», — подумал Мазур после осмотра здания. Примерно то же самое, но в более простых выражениях сказал ему Мтанга, благообразия ради нацепивший очки в золотой оправе — но, разумеется, с простыми стеклами — и, вовсе уж беззастенчиво, красивый большой значок выпускника означенного колледжа — приезжие все равно не догадаются ни о чем, а местные ни словечка не пискнут…

Ну, а там, куда журналисты все равно не попадут, можно было и не стесняться, вести себя по-свойски, как привыкли — а потому во всех без исключения помещениях стояли усиленные караулы, большей частью не из агентов в цивильном, а из жандармов в полной форме, с автоматическими винтовками наголо, гранатами и ножами на поясах. Следовало исключить любые случайности — и оттого часовых поставили действительно везде: от дамского туалета для немногочисленных преподавательниц женского пола до комнатушки привратника, не говоря уж об обширном чердаке…

Казалось, каждая жилочка позванивает от напряжения, словно натянутая струна или электрический провод под током. Это состояние Мазур испытывал много раз, но никак не мог к нему привыкнуть, подозревал, что привыкнуть невозможно…