Возмездие. Никогда не поздно

Биленков бросил взгляд на Ким. Она была связана и не подавала признаков жизни.

– Что ты с ней сделал, урод?!

– Вот! – поднял указательный палец Хатунцев. – Наконец-то, я узнаю командира.

– Что ты с ней сделал?!

– Не ори! Я ее и пальцем не тронул. Это ты придавил ее, придурок. А теперь заткнись, или я заткну тебе рот своими трусами.

Хэнк потыкал пальцами в клавиши телефона и кратко сообщил в трубку:

– Он здесь. Вези бабки, и я покажу тебе место захоронения. Или ты хочешь пообщаться с ним? – Рассмеявшись, он знаками показал Биллу, что Кравец отказался от общения с ним, и добавил: – А ты, если не хочешь задохнуться раньше времени, лежи смирно. Алло? – возобновил он разговор. – Алло?

Ему пришлось выйти на улицу: связь в экранированном вагончике была нестабильной.

– Встретимся в конце последней аллеи. Там свалка. Там и найдешь меня.

Он вернулся в вагончик и, вооружившись пистолетом своего бывшего командира, спросил:

– Ты приехал на машине? Где ключи?

– Ключи в машине. – Билл сказал правду. Его единственная надежда на спасение – журналист, дожидавшийся его в джипе. Надежда слабая: этот чертов шеф-редактор не сможет противостоять свихнувшемуся ветерану спецназа.

– В машине остался кто-то еще?

– Да нет же, нет!

«Сделай же что-нибудь! – молил он журналиста. – Выйди из машины, и ты все увидишь».

Он представил себе Маевского и Жердева, обоих сразу, разделенных черной полоской, как при банальном монтаже в художественном фильме. Они вместе и в то же время – далеко друг от друга.

Единственное место, где мог оставить машину Биленков, было на въезде в этот заброшенный дачный массив: бетонированная плитами-пустотками площадка двадцать на двадцать метров, северный край которой уже начали ломать металлосборщики – они разбивали бетон и забирали арматуру. На ней и стоял «Шевроле-субурбан». Хэнк не особо надеялся, что найдет ключи в замке зажигания, пока не открыл дверцу джипа. Но не сразу: он в течение нескольких минут наблюдал из ближайшей развалюхи – не проявит ли себя вероятный помощник Биленкова. И с каждой минутой убеждался, что помощников у Билла нет, не считая косоглазой, он самостоятельно исправляет свой самый грандиозный ляп. Хэнк даже припомнил уникальный случай: киллер, избавляясь от свидетеля преступления, дважды выстрелил ему в голову, но свидетель остался жив и впоследствии опознал убийцу. Такие вот экзерсисы судьбы.

Хатунцев внимательно осмотрел коврики в машине. На водительском месте грязи оказалось больше всего, меньше – на пассажирском, задние места показались ему стерильными. Он осмотрел и бетонку, но следов на этом жестком покрытии обнаружить было невозможно.

Хэнк завел 230-сильный двигатель и направил машину в непролазную, казалось бы, чащу. Ветки сирени, разросшегося терна, чилиги и острого лоха оставляли на боках «Шевроле» по-настоящему глубокие резаные раны. Скрежет стоял такой, что у любого другого заныли бы зубы – но только не у Сергея Хатунцева. Развернувшись в двух десятках метрах от вагончика, он подогнал машину на задней передаче вплотную к живой изгороди.

Ступеньки лестницы снова скрипнули под его тяжестью, и снова он склонился над Биленковым. Тот лежал немного по-другому: рискуя удавиться, отполз от зловонного помойного ведра.

А Виктор при виде Хэнка подумал: «Сейчас он скажет: «Что же ты меня обманул, Витя?», и покажет из-за спины отрубленную голову журналиста».

Не показал.

Неужели…

Он мог сбежать, этот журналист. Мог сбежать, заслышав выстрел, бросить Билла, и это означало конец.

Старый Хэнк склонился над кореянкой и перевязал ее, как Билла, пропустив петлю через шею и закрепив концы на руках и ногах. Подхватив одной рукой под горло, а другой под бедра, вынес ее наружу. Таким же способом он освободил свой вагончик от Биленкова. Открыв дверцу багажника, бросил Юонг Ким на пол и, глядя на габариты багажника, вслух посетовал:

– Было бы вас четверо или пятеро, я бы всех вас уместил здесь.

Он вдруг заметил марку наручных часов у Биленкова. Не какие-то там стодолларовые подделки, а настоящие швейцарские «Лонжин», коллекция «Флагшип», стоимостью… не меньше тридцати тысяч «деревянных». Хэнк почти угадал: такие часы в магазине продавались за тридцать пять тысяч. Билл неплохо зарабатывал и жил на широкую ногу. Его машина – «субурбан» 9-го поколения по трассе жрал семнадцать литров, а в городе его аппетит удваивался. Интересно было бы взглянуть на его хату. За свою поганую жизнь Билл мог отдать все, даже свою душу, но он же и вернется за всем этим. Рано или поздно, но вернется. А Хэнк знал только одно место, из которого не возвращаются. Туда он и собрался доставить своего бывшего командира.

Он подхватил Биленкова, и тот последовал в багажник за своей подругой. Сверху Хэнк бросил лопаты – штыковую и совковую, и моток веревки. Поймав безнадежный взгляд Билла, закрыл дверцу.

– Вот и все, – прошептал Биленков.

Юонг Ким что-то ответила ему, но ее голос заглушил двигатель и непривычно громкий и близкий – в сантиметрах от уха – рев выхлопной системы.

Андрей Маевский не рискнул идти к домику напрямую, а для того чтобы подойти с тыла и не быть замеченным, ему придется сделать порядочный крюк, фактически обойти кругом заброшенный дачный массив. Понятное дело, что в этом случае он не сможет помочь Юонг Ким: шестое чувство нашептывало ему, что Биленков мертв. А может быть, он ранен? И Маевский представил жуткую картину: раненный, неспособный оказать сопротивления Биленков сквозь слезы смотрит на Хэнка, разделывающего тесаком «тушу» кореянки.

Журналист забрал далеко влево, обходя остовы дачных домиков и заросшие бурьяном участки. Пожалуй, можно сократить маршрут, «затянув» петлю, если попробовать продраться к вагончику по аллее. Продраться – означало и нашуметь, а Хэнк, этот оборотень, общения с которым Маевский искал по доброй воле, обладал исключительным слухом и обонянием.

Время. Солнце стремительно скатывалось за горизонт, и журналист шел точно в западном направлении. По его прикидками, оставалось пройти метров сто пятьдесят – двести, и ему нужно будет сворачивать. Но к тому времени солнце скроется за горизонтом, и на землю опустятся сумерки. Черт, как же все не вовремя! Чертов Билл! Не мог запланировать встречу хотя бы на полчаса пораньше.

И все же Маевский не терял надежды. Он ждал ответного выстрела. Ждал такого же запоздалого крика. Но никто, никто не звал на помощь.

Когда журналист повернул в конце дачного массива, то услышал рев набирающего обороты двигателя, уникальный в своем роде: так реветь мог только «грузоподобный» восьмицилиндровый «субурбан». Ему не пришлось прислушиваться и что-то там корректировать: внедорожник ехал в его сторону. Он пер по кустам, подминая под себя бурьян. Маевский не мог представить себе Биленкова за рулем: он успел заметить его трепетное отношение к своему «ревущему зверю». Значит, машиной сейчас управлял Хэнк…

Маевский подобрался к вагончику вплотную в тот момент, когда Хэнк, причиняя кореянке боль, бросил ее на пол багажника, потом вынес Биленкова, закрыл дверцу багажника, сел за руль и рванул машину с места. Ее поглотило пылевое облако, сбитое колесами, по крыше вагончика простучала мелкая галька.

Ненормальный.

Продравшись через кусты, джип снова оказался на бетонированной площадке. Объехав заросший массив на ухабистой дороге, Хэнк оказался точно на южной окраине кладбища, на его помойке: приличная территория была завалена старыми памятниками, крестами, оградами, венками, спиленными деревьями и срезанными ветками. Позади раскинулось засеянное капустой поле. Вокруг ни души. Только стаи громогласных ворон и сорок, побирающихся на могилах конфетами и печеньем, да личинки и черви, копошившиеся на поверхности удобренной земли.

Открыв дверцу багажника, Хэнк вынул лопаты. Помедлив немного, оставил дверцу открытой, предупредив, однако, Билла:

– Будешь орать, я тебя живым закопаю.

И взялся за привычную работу. Сняв сначала дерн и сложив его справа от обозначенной границы могилы, он стал вынимать землю, бросая ее в другую сторону…