Возмездие. Никогда не поздно

Старый Хэнк узнал Билла… И немного позавидовал ему, утонченному и изысканному: хоть в гроб клади. Прическа – волос к волосу, восковой цвет лица – как будто он перед тем, как явиться к Старому Хэнку, забежал к мадам Тюссо.

Он смотрел на Билла через замаскированное дикой порослью окошко, не боясь быть замеченным. Эта дикая зеленка служила ему отличной ширмой.

Нет, качал головой Старый Хэнк, он не станет обходить дом вокруг. А если и обойдет – что с того?

Хатунцев приготовился к встрече с командиром группы, прокручивая, как старую пластинку, его слова: «Вместе мы – одна команда. Стану я убивать самого себя?» Нет, он был из породы людей, которые дожидаются своей смерти, пусть даже она мучительная, самоубийства от него не дождешься. А вот отрубить себе палец или руку, угодившую в капкан, Билл смог бы наверняка. И боли бы не почувствовал. Осторожный и словно замороженный, сукин сын! Он появлялся будто ниоткуда и бесстрастно брался за работу. А когда заканчивал ее, в сердцах бросал: «Что бы я еще раз взялся за такую работу…»

«Стану я убивать самого себя?» Он защищался этой фразой и убеждал других поступать так же, как он. Он играл в убеждение. Давно это было или недавно – неважно. Это было в те времена, когда с героев осыпалась мужественность, подлецы были не такими мерзкими, а шлюхи поубавили в красоте и соблазнительности. Далекие девяностые…

«Стану я убивать…»

Биленков, можно сказать, угодил в благоприятную ситуацию: сдвинув в сторону куст, он смотрел точно на дверь вагончика, к которой вела приставная деревянная лесенка. И дверь была закрыта на замок. Но как-то странно он висел: дужкой вниз. И Билл сразу понял: замок открыт. Хотя в некоторых случаях его переворачивают, чтобы дождевая вода не натекла в личину.

Он в два быстрых шага ушел с линии огня, уводя за собой и кореянку, и прижался спиной к домику. Через мгновение справа от него коснулась лопатками стены Юонг Ким. Не выпуская пистолета, он свободной рукой дотянулся до замка, стронул его с места, и замок, перевернувшись, закачался на дужке, как игрушечный гимнаст. «Так и есть, он не закрыт», – показал он жестом Ким. «Да, я вижу», – многозначительно покивала она. Виктор вынул замок из петли и осмотрел личину. Она оказалась ржавой, а вокруг нее – ни одной свежей царапины. Этот замок давно, очень давно не закрывали на ключ, а висел он в проушине – для пропорции. Если кто-то и рискнет сунуться в эту говнодельню, что он найдет внутри? Разве что злобу хозяина, которую тот давил каждый день, его одиночество, которое приговаривал к повешению и приводил приговор в исполнение, грязь, сувениры из могил… Вот журналист нашел то, что заинтересовало его с профессиональной стороны дела: дневник убийцы, со временем превратившегося в душегуба, ненавидевшего все, к чему прикасался его взгляд. Но почему журналист сообщил, что дом не был заперт? Возможно, он застал ту же, что и Билл сейчас, картину и не стал утомлять напарника деталями про перевернутый замок и прочую хрень. Вагончик не заперт – чего еще надо?

Старый Хэнк ушел на работу. И когда он вернется (усталый, выкопавший не одну могилу, а пять или десять), то увидит привычную картину. Биленков твердо решил занять позицию в доме и дождаться могильщика там. Его не прельщала встреча со старым диверсантом на участке, возможное преследование, стрельба по движущейся цели – все это осталось в далеком, беспредельном прошлом.

Его план был прост. Он зайдет в домик, Юонг Ким накинет замок и останется снаружи на подстраховке. Но прежде необходимо осмотреться в самом домике и выбрать там удобную позицию. А может быть, стоит обратить внимание на окна, закрыты ли они?

Как бы внимательно ни вглядывался в оконце Биленков, он не смог рассмотреть в глубине вагончика его хозяина. Старый Хэнк стоял за тюлевой шторкой, разделяющей его жилище пополам, и если присмотреться с близкого расстояния, его облик показался бы отпечатком на ткани. Он стоял неподвижно и видел каждое движение своего бывшего командира. Для него он был более мертв, чем жив. Равно, как и его подружка, отбрасывал тень, но не излучал тепло. Вот его холодная рука сдвинула в сторону сливовый куст, остывший взгляд впился прямо в образ Старого Хэнка, отпечатанный на шторке, но не видел его. Сейчас он сократит оставшийся путь и на несколько секунд исчезнет из поля зрения Хэнка: прижмется к стене. Этот прием был выполнен с проворством ящерицы. Следом за ним к домику юркнула еще одна ящерка…

Хатунцев вышел из-за шторки и приблизился к двери. Через щель в дверном проеме он увидел руку Биленкова. Тот снял замок, осмотрел его. Станет ли проверять, закрыты ли окна? А что даст ему эта проверка? Если бы они были заперты снаружи, а так они заперты изнутри. Бесполезный шаг, но он его сделал. Снова укрывшись в затемненном углу, Хэнк увидел Биленкова за окном, он осматривал тыльную часть вагончика из-за укрытия, и его лицо терялось в зеленом наряде кустарника. Вскоре эта мышиная возня закончится. Бестолковые и толковые поступки Биленкова – все они носили характер обязательных к выполнению, и он прошел через них.

Хэнк в третий раз сменил диспозицию, заняв место за шторкой. Его заскорузлый палец ласкал спусковой крючок обреза, а язык – латунные гильзы, зажатые в желтых зубах.

Виктор распахнул дверь и ушел с возможной линии огня. Выдержав паузу, заглянул в помещение.

Внутри никого. Внутри никого не может быть .

А дальше – заставил себя подняться по лесенке и загородить собой проход. И в тот миг, когда нижняя ступенька скрипнула под ногой Юонг Ким, он увидел Старого Хэнка, и волосы у него встали дыбом. Хэнк словно находился по ту сторону жизни и света…

Хатунцев спустил курок, и разряд дроби, вырвавшийся из ствола двенадцатого калибра, отбросил Билла к стене. Хэнк тотчас переломил ствол и поменял горячую гильзу на влажный от слюны патрон. Он шагнул вперед, срывая головой тюль, и снова прицелился в Билла, лежавшего на спине. Точнее, он лежал на груди поверженной им же подруги. «А еще говорят, что одним выстрелом нельзя убить двух зайцев. Убил же», – тихо порадовался Хатунцев.

Он наступил на вооруженную руку противника и с издевкой поздоровался с ним:

– Привет, Билл! Кто это трахает тебя снизу?

Грудь Биленкова разрывалась от боли. Заряд дроби пришелся на правую сторону. Возьми Хэнк левее, и сердце его не выдержало бы. Он открыл было рот, но не смог произнести ни одного слова: потерял сознание.

Маевский услышал громкий ружейный выстрел. Он прозвучал «как из бочки» – не был чистым, естественным, и журналист легко представил себе место, откуда он раздался. Андрей побывал недавно в логове людоеда, и его до сих пор преследовал запах этого зверя в человеческом облике. Он не нашел огнестрельного оружия в вагончике, а вот холодного было в избытке: кухонные ножи и столовые ножи, тесаки для разделки мяса. Венцом коллекции послужила остро отточенная штыковая лопата, этакий гигантский образец саперной лопатки.

Ружейный выстрел выгнал Маевского из машины. Укрывшись за ней, он каждую секунду ожидал ответного выстрела, даже двух, но «русско-корейский» залп так и не докатился до него.

«Плохо дело», – подумал журналист.

Виктор очнулся на полу вагончика. Вонь внизу стояла такая, что он дернул головой. И только после бесплодной попытки подняться с пола понял, что связан, и малейшее движение руками или ногами затягивало петлю у него на шее. Хэнк стоял над ним, широко расставив ноги, держа в опущенной руке заряженный обрез.

– Давай договоримся, Хэнк, – прохрипел Биленков.

– Договаривайся.

– Сколько тебе заплатил Кравец?

– Десять «штук».

– Я заплачу тебе двадцать. Двадцать, старина.

– И каждому из пятерых ты готов заплатить по двадцать «штук»?

– Почему… каждому? – Биленков задыхался. Казалось, не веревка душит его, а цепкие и все еще сильные пальцы копателя могил мертвой хваткой впились ему в горло.

– Ты ведь убираешь команду, так? И неважно, по своей инициативе или по приказу Жердева. Кравец – твоя ошибка, твой вирус, который проснулся в тебе через много-много лет. Кто бы знал, что так случится, правда? Я не верю в случайности, и твоя встреча с Кравцом закономерна. Как будто кто-то спланировал ее, а? – Старый Хэнк довольно рассмеялся.