Точка возврата

Праздничная служба подходила к концу. Отец Андрей прочел отпуст и ушел в алтарь, молоденький пономарь, сбиваясь, забубнил из часослова, прихожане зашевелились, кто-то потянулся к выходу, кто-то подошел ближе к амвону. Бабы Мани, тети Клавы — горстка старух — бедная паства нашего спас-заулского батюшки. Из людей помоложе в церкви были только мы. Пять человек, которые только что вошли и стали в сторонке, дожидаясь конца литургии. Мы ждали, когда освободиться священник. Мы — лейтенант Олег Мухин, старший лейтенант Семен Злотников, старший лейтенант Дмитрий Хохлов, капитан медицинской службы Иван Перегудов и я, капитан Сергей Пастухов. Все — офицеры спецназа. Бывшие. Бывшие капитаны, лейтенанты, старлеи...

Я зашел по делу: обещал нашему настоятелю поправить колоколенку, а ребята просто так увязались со мной — под предлогом того, что не хотят, мол, меня никуда отпускать одного. На самом деле просто не хотели без меня начинать чистить картошку.

Я оглянулся. В храм кто-то вошел, но кто — в тусклом свете паникадил было не разобрать. Вошедший бочком пробрался в дальний от нас угол и пристроился у свечного ящика. Я чувствовал на себе его взгляд. Не был этот взгляд недобрым, но я уже знал, что стоит мне оглянуться — и праздник кончится.

Хорошо еще, что жена Ольга и дочь Настена вот уже три дня как на югах. Нездоровилось дочке всю зиму, вот я с первыми летними днями и отправил их с женой в Сочи. Будь они здесь, Ольга сразу бы почувствовала тревогу. Пришел кто-то, кто может помешать ее счастью. Нашему счастью.

Я подошел к свечному ящику. Неброско одетый немолодой мужчина шагнул мне на встречу, вышел из тени. Кивнул — мол, поговорим на улице, — а сам опустил деньги в щель ящика и взял с лотка семь свечей. В нашей бедной церкви нет человека, торгующего свечами, утварью и церковной литературой. Свечи лежат возле ящика для пожертвований. Жертвуй денег, сколько можешь, и бери свечей, сколько надо. Пять свечей я поставил перед образом Георгия Победоносца. За здравие свое и своих друзей. Праздник кончился. Здравие нам теперь ох как понадобится. И две свечи — за упокой, перед печальным бронзовым распятием. Помяни, Господи, души усопших рабов твоих Тимофея Варпаховского и Николая Ухова. Русских солдат.

Когда отец Андрей вышел из алтаря и начал праздничную проповедь, нас уже не было в храме. Простите, отец Андрей, но звонницу я вам поправлю как-нибудь попозже. В другой раз. Я покидал украшенный березовыми ветвями храм последним, под его слова «...Дух Святый, от Отца исходит, на Сыне почивает...».

Ребята ждали меня во дворе. Тот, кто пришел позже, тоже был с ними.

— Здравия желаю, товарищ генерал-майор, — сказал я ему с ехидцей, но тихо, чтобы не слышали бабули. А то с ними от одного слова «генерал» может еще обморок приключиться. — С праздником вас!

— И вас с праздником, — отозвался генерал-майор Голубков, начальник оперативного отдела Управления по планированию специальных мероприятий. — Только у меня, кроме звания, есть и имя. И ты его знаешь.

— Здравствуйте, Константин Дмитриевич. Вы к нам на рыбалочку? Или так, мимо проходили?

В этом моем вопросе тоже содержалось известное ехидство — до сих пор не было случая, чтобы Голубков явился сюда просто так — в гости, на рыбалку. Хоть и грозился тысячу раз приехать к нам на Чесну отдохнуть. Но если уж он добрался до моих мест, значит, есть проблемы, и проблемы серьезные. Скорее всего, где-то какая-то из российских спецслужб напортачила, наломала дров, не уследила за ситуацией. И вот теперь выход один — послать на место происшествия сильную опергруппу, которая с риском для жизни вытащит все дело. И лучше всего, чтобы опергруппа никак не была связана с этими самыми спецслужбами. Словом, России снова нужны наемники. И значит, генерал Голубков приехал, чтобы нанять нас на очередное задание. Вот только день он выбрал неудачный. Очень уж не хотелось мне в праздник говорить о делах. Умиротворения мне хотелось, а не специального мероприятия, планировать которые генерал Голубков мастер.

Однако генералу было не до шуток. Он не обратил никакого внимания на мою иронию. Он был хмур и серьезен.

— Пойдемте куда-нибудь, ребята, поговорить надо, — сказал он.

Ладно, дело есть дело, пришлось нам срочно перестраиваться на военный лад. А жаль! С таким трудом собрал сегодня всех ребят вместе у себя в Затопине. Перегудов, он же Док, был углублен в научную работу, кажется, готовился к защите, но не сознавался в этом, скрытничал, боялся сглазить. Злотников, он же Артист, получил роль в каком-то неплохом театре, забыл в каком, не помню я всех этих увеселительных заведений и бываю там редко. Так что он репетировал с утра до ночи. Хохлов с Мухиным, они же Боцман и Муха, еле оторвались от охраны и обороны жизни и здоровья некоего кандидата в шишки, который был уверен, что на его бесценную жизнь покушаются все мафии мира. Это был очередной подряд их собственного охранного агентства.

Но все же выпили и по первой, за праздник, и по второй — помянули тех, кого с нами нет. А Голубков все молчал, курил. Спросил, можно ли у меня курить, и курил одну за другой вонючие дешевые сигареты. Ну что ж, хочет человек помолчать — пусть себе молчит. А мы болтали о своем. Я похвастался новым шипорезным станком в своем столярном цеху, Муха травил анекдоты из жизни кандидатов на различные бугровые посты, Артист комично пародировал своих коллег по театру. Только Док тоже больше помалкивал, курил «Кэмел» да поглядывал на генерала. Наконец, чтобы как-то расшевелить Голубкова, он попросту отобрал у него смердящий махоркой «Пегас» и чуть не насильно сунул ему в зубы свой «Кэмел». Голубков сразу словно очнулся от глубокого сна.

— Теперь к делу, ребята, — сказал он, решительно ломая сигарету в пепельнице.

— Мы вас слушаем, Константин Дмитриевич.

— Ребята, как вы отнесетесь к удвоенным гонорарам?

— Плохо, — сказал я. — Двукратный гонорар означает десятикратный риск. А риска нам обычно и так хватает...

— А я хорошо, — дерзко возразил мне Муха. — Машину новую куплю, а то в старой пепельница забилась.