Экономист под прикрытием

Бойкотом обуви и одежды, произведённых в развивающихся странах, проблему бедности не решить. Напротив, те страны, что впустили к себе транснациональные компании — например, Южная Корея, — медленно, но верно становятся богаче. Чем больше фабрик открывается в стране, тем сильнее конкуренция между ними за лучших рабочих. Зарплаты растут не потому, что компании щедры — просто у них нет другого способа привлечь хорошие кадры. Местные фирмы перенимают новые методы производства и сами становятся крупными работодателями. Работать на фабрике и получать необходимые навыки становится всё более выгодным делом, вследствие чего развивается образование. Люди покидают деревню, тем самым поднимая зарплату оставшихся до более сносного уровня. Официальные зарплаты проще обложить налогом, а значит, доходы государства увеличиваются, инфраструктура, здравоохранение и образование становятся лучше. Бедность отступает, зарплаты неуклонно растут. С поправкой на инфляцию средний корейский рабочий зарабатывает вчетверо больше, чем его отец двадцать пять лет назад. Сегодня Корея входит в число мировых технологических лидеров; страна настолько богата, что может по полной программе субсидировать своё сельское хозяйство, как и другие развитые страны. Потогонные мастерские переехали в другие места.

Трудно остаться безучастным к условиям потогонной системы. Вопрос в том, как от них избавиться. Большинство экономистов полагает, что потогонные предприятия хороши в двух смыслах: это продвижение вперёд по отношению к доступным альтернативам, а также шаг на пути к лучшей жизни.

Но многие люди думают иначе. Уильям Грейдер, политический обозреватель левого толка, воздал хвалу городскому совету Нью-Йорка за принятое в 2001 году решение закупать униформу для полиции и пожарных только при условии, что она произведена «в достойных фабричных условиях и за достойную зарплату». От таких решений работникам потогонных фабрик один вред: они теряют работу и - в буквальном смысле для жителей Манилы — возвращаются на помойку. Понятное дело, для текстильщиков в богатых странах это отличная новость, ведь заказ достанется им. Проект решения был разработан профсоюзом работников швейной и текстильной промышленности, то есть теми самыми людьми, кому сокращение импорта идет на пользу. Лично я в такие совпадения верю с трудом. (Если мои рассуждения кажутся вам неубедительными и вы хотите очистить совесть, посетите сайт этого профсоюза и закажите «сделанную профсоюзом, свободную от пота» одежду по адресу: www.uniteunion.org.)

Гарри Трумэн вошёл в историю за просьбу предоставить ему однорукого экономиста, у которого не было бы возможности дать совет, добавив при этом «но с другой стороны…» [37]. Рональд Рейган, спичрайтеры у которого всегда были что надо, как-то сказал: надо придумать специальную версию викторины «Счастливый случай» для экономистов — «с одной сотней вопросов и тремя тысячами ответов».

Всё верно, экономисты не всегда соглашаются друг с другом. Но мало кто из них не испытывает энтузиазма по поводу свободной торговли. Экономисты практически единодушны в том, что свободная торговля в мировом масштабе была бы огромным шагом вперёд и что было бы идиотизмом не снижать торговые барьеры, даже если другие страны отказываются это делать.

Экономисты уверены, что выгоды свободной торговли громадны. К примеру, когда в 1850-е годы США заставили Японию после десятилетий изоляции открыть порты для торговли, страна начала экспортировать шёлк и чай на страждущий мировой рынок в обмен на хлопок и шерсть, дешёвые в других странах, но дорогие в Японии. В результате национальный доход увеличился на две трети.

Уже в наши дни в результате снятия начиная с 1994 года торговых ограничений по всему миру после так называемого Уругвайского раунда торговых переговоров, мировой доход увеличился примерно на $100 млрд. Снижение пошлин на сельскохозяйственные и промышленные товары и услуги на треть могло бы дать выгоду в $600 млрд, или 2% мирового дохода. Ликвидация всех торговых барьеров могла бы увеличить мировой доход на 6%. И это явно заниженная оценка, поскольку она учитывает только непосредственные выгоды от поступления более дешёвых товаров с мирового рынка на защищённые национальные рынки — что есть прямое приложение теории Рикардо о сравнительном преимуществе.

Вполне вероятны и другие выгоды. Вопреки расхожему мнению, что торговля идёт на пользу транснациональным компаниям, она лишает крупные корпорации власти дефицита, ставя их в условия международной конкуренции. Она стимулирует применение новых методов работы и более эффективных технологий. Некоторые даже полагают, что свободная торговля, помимо прочего, способствует поддержанию мира, поскольку у торгующих наций есть веские причины не вступать в войну друг с другом.

Если у свободной торговли и в самом деле столько преимуществ, то почему в мире по-прежнему столько торговых барьеров? Почему политики не хотят быстро заполучить голоса избирателей, снизив импортные пошлины? Почему пришлось заставлять японцев вводить политику, почти удвоившую доход страны? К сожалению, в большинстве стран, богатых и бедных, непропорционально большое влияние имеют так называемые группы специальных интересов, у которых есть причины противодействовать свободной торговле.

Пошлины влекут небольшие скрытые издержки в форме более высоких цен для большинства населения, а также для иностранцев, у которых нет права голоса. Но пошлины дают значительные выгоды узкому кругу лиц, зачастую в тех отраслях, где сильны профсоюзы и крупный бизнес. Если бы избиратели были хорошо осведомлены и досконально разбирались в экономике, то в условиях демократии протекционистов прокатили бы на выборах. Но если люди не слишком сведущи в том, какие издержки причиняют им пошлины, тогда, учитывая незначительные шансы для каждого отдельного избирателя повлиять на каждую конкретную пошлину, мысль о пошлинах может не посетить их вовсе, особенно если кампания за торговые ограничения подаётся как кампания против потогонных фабрик. Кроме того, реформаторские усилия натыкаются на инертность и нервозность этих плохо информированных избирателей. А вот заинтересованные группы отлично понимают, чего лишатся в случае отказа от протекционизма, и им выгодно выделять значительные средства и прилагать лоббистские усилия для защиты своих узких интересов.

В стабильной демократии влияние специальных групп интересов, по идее, должно быть меньше, чем в демократии неустойчивой или в недемократической стране вроде Камеруна. Если одна из причин существования торговых барьеров и правда деятельность специальных групп, то можно предположить, что в странах с устоявшейся демократией внешнеторговые тарифы будут ниже.

Цифры говорят именно об этом. В 1999 году в США внешнеторговые тарифы в среднем составляли 2,8%, в Евросоюзе — 2,7%, а в Корее, этом растущем тигре — 10,7%. В гигантских экономиках Китая и Индии —15,7% и 29,5%, соответственно. И мы видели, что громадный средний тариф в 61,4% не слишком помогает бороться с бедностью и коррупцией в несчастном маленьком Камеруне. Так что даже если мы как следует надавим на своих политиков, чтобы те сделали доброе дело и снизили торговые тарифы, не меньшая ответственность лежит на правительствах бедных стран.

Так почему же они сохраняют тарифы, которые вредят их гражданам? Возможно, потому, что международная изоляция полезна для поддержания политической стабильности. Фидель Кастро находился у власти дольше всех в мире [38] в результате санкций со стороны США: они произвели эффект, обратный желаемому. За десятилетия действия санкций режим Саддама Хусейна, похоже, стал только прочнее: он был свергнут в результате внешнего вмешательства, а не внутренних перемен. Мьянма и Северная Корея — международные изгои с обескураживающе стабильными правительствами.