Особенная дружба | Странная дружба

Разве не трогательно, что самый прославленный автор своего времени выбрал в качестве последнего убежища места своего детства, а одного из своих учителей — в качестве последнего компаньона? Жорж, без сомнения, уделит должное внимание трактату, который написал этот самый монсеньер Гамон, и который рекомендовал ему для чтения отец Лозон — «Двадцать три причины быть смиренным».

«Великие примеры благочестия и раскаяния», которые произвели такое впечатление на Расина в Пор—Рояле, не спасли то учреждение от разрушения Королём—Солнце, иначе говоря — Небесным огнём [Пор—Рояль–де–Шан (Port—Royal–des–Champs) — французский женский цистерцианский монастырь в долине Шеврёза, который на протяжении XVII века служил главной цитаделью янсенизма (религиозное движение в католической церкви XVII–XVIII веках, осуждённое со временем как ересь.) во Франции. В 1709 году монастырь был закрыт и разрушен]. А что останется в памяти у Жоржа об образовании, полученном им в Сен—Клоде — «фундаментальном христианском образовании», так восхваляемом в школьных программах и уставе, и так значительно усиленном каникулярными правилами? Если он изберёт литературную карьеру, то станет ли начинать её, и, будучи отлучённым от церкви за свои произведения, заканчивать её написанием гимнов? Завещает ли он, чтобы согласно его воле, его похоронили в изножье Отца Лозона или Отца де Треннеса? Завещание Расина также присоединилось к воинственной песне и любовной поэме.

Пракситель. Какая из иллюстраций этой книги, в отсутствие «Амура Фесписа», самая красивая? Поза юного фавна имела некоторое сходство с позой Александра, прислонившегося к дереву в день, когда они впервые ходили купаться на реку. Она как раз подойдёт. Хотя было жалко уродовать такой красивый том.

Жорж положил эти четыре страницы в камин и поджёг их. Ярко вспыхнуло пламя. Он наблюдал, как скручивается и загибается бумага; на мгновение показалось, что хрупкие обугленные клочки вот–вот поднимутся в воздух и улетят; после чего они обратились в пепел. Он хлопнул крышкой камина, закрывая, скорее, не пепел, а свой год в колледже.

Его стол украшала ваза с красными розами — этим вниманием он был обязан матери. Он понюхал их, вдыхая сладострастный запах — как Александр, вдыхающий аромат цветов апельсина. Запах этих цветов, названных Отцом де Треннесом мистическими, был слегка тяжеловат для спальни. Но Жорж всегда спал с открытыми окнами.

Несмотря на то, что он устал и поздно лёг в постель, утром Жорж проснулся довольно рано, думая, что ему послышался звук колледжского колокола. Впереди у него был целый день. Он достал сундучок, в который с такой любовью упрятал записки и письма Александра. Хотя сундучок хранился под замком, тонкая пленка пыли осела на его крышке. Он сдул ее, и открыл сундучок: свет упал на письмо и записки. Он достал их и под ними обнаружил письма Люсьена: у него останутся только они.

Он сел на диван, чтобы перечитать послания Александра. Цветы, которые он вложил в конверт на Пасху, выпали из него, засохшие и пожухлые. Между строк почерка, который был так ему дорог, он уже видел, как пишет Отцу Лозону. Какой ответ ему заготовить по поводу самого любвеобильного из посланий? Его возмутила мысль, что придётся пожертвовать таким уникальным письмом. Он не может отослать все послания. Он сохранит первую записку, в которой Александр впервые написал его имя; он сохранит и ту, в которую был вложен локон мальчика. Далее, он не должен показывать записку, представляющую собой изуродованный гимн; она, как и письмо, могли шокировать Отца Лозона — если священник не сдержит своего обещания, и прочитает их переписку. И само собой разумеется, он утаит записку, полученную после Великого похода, так как уже признался, что не получал записок в этом семестре. В общем, он мог бы отказаться только от открытки, и двух записок — одной «Я счастлив», не очень компрометирующей, и другой — о каждении его Александром. После чего, поразмыслив, решил, что может не отсылать и открытку: в ней, во всей её красноречивой краткости, звучал боевой клич, который повторялся в последнем послании Александра: «Навсегда». Он решил оставить и её.

Переодевшись после завтрака, он задумался о письме, которое должен был отправить в ближайшее время. И вскоре был вынужден признать, что жертва только двух записок оказалась бы бесполезной. Александр счёл бы, что Жорж в очередной раз обманул отца Лозона, прикинувшись, что он ему подчинился, и, таким образом, как сказал Люсьен, поддержал бы его решимость к сопротивлению. Ныне же было необходимо, чтобы он отказался от всякой мысли насчёт их авантюры, и единственный способ заставить его так поступить был разработан Отцом, и одобрен Люсьеном. Какой бы путь Жорж не выбирал, перед ним вставала одна и та же дилемма: либо он обречёт Александра на краткое и быстропроходящее несчастье, либо вовлечёт себя и окружающих в целую серию неприятностей и недоразумений. Даже больше, чем тогда, в ту ночь, когда он ходил к настоятелю разоблачать себя, от Жоржа, чтобы сохранить основное, требовалось принести в жертву ненужное — то драгоценное «ненужное», которое он в ту ночь умудрился так успешно сохранить. Он отошлёт все послания, включая и последнее.

Он спустился вниз за бумагой и вернулся в свою комнату: тут он был в одиночестве. Он запер дверь и сел. Первым делом он скопировал записки, открытку и письмо в свою записную книжку. После чего написал:

М., 12 июля

Отец,

Следуя вашим предписаниям, я направляю Вам этим письмом все, что у меня есть от Александра Мотье.

Поверьте мне, Отец,

С уважением,

Ж. де Сарр

Когда он писал адрес, его неожиданно охватила ярость. Его звали Жорж де Сарр, он находился у себя дома, и все же этот попик заставил его сделать подобное! У него возник порыв разорвать письмо и все его содержимое. Это не было бы следствием расчётливости или лукавства, как в случае с Изабелью — Люсьен, шутя, предложил ему последовать её примеру. Но это стало бы жестом свободного человека. Затем он сжёг бы обрывки, как сжёг четыре страницы, вырезанные из своих призовых книг. Он напишет Отцу, объяснив, почему так поступил. Он поклянётся честью своего имени, что ни одной из этих реликвий более не существует, и попросил бы его показать это письмо Александру. Мальчик откажется от своего плана; но он не станет презирать своего друга, и честь их дружбы будет спасена.

Жорж поднял крышку камина — там, трепеща, лежал вчерашний пепел. Но не окажется ли преступлением, если он при таких обстоятельствах уменьшит сокровище, которое в один прекрасный день он мог бы получить назад, после того, как закончатся их испытания? Мгновение он колебался, потом решился на компромисс: он не станет, в конце концов, сдавать все врагу. Он достал из конверта первую записку, прядь волос, пасхальное письмо, и последнее послание. В почтовом отделении он заполнил форму для заказных писем. На пункте заявленная ценность он призадумался. Но не стал объявлять ценность этого послания, хотя она превышала ценность всех писем его жизни, прошлой и будущей. На его вопрос клерк ответил, что письмо, без сомнения, достигнет пункта своего назначения на следующий день. И этот человек, после того, как трижды шлёпнул по конверту своим каучуковым штампом, стал для Жоржа таким же отвратительным, как и тот парикмахер на пасхальных каникулах, ухвативший за прядь светлых волос.

Вчера, за ужином, Жорж не задавал ни одного вопроса насчёт каникул; эта тема перестала его интересовать. Сегодня, во время завтрака его родители проявили удивление по поводу его равнодушия. Он сказал, что помнит — они собирались на Баскском побережье.

— У нас есть для тебя сюрприз, — сказал его отец. — Вместо этого Ровьеры подали нам мысль отправиться в Пиренеи, а это означает, что ты не будешь в разлуке с твоим любимым Люсьеном — я знаю, как вы неразлучны. При условии, что мы еще сможем заказать номера.

Домашние сюрпризы, казалось, потрясали еще больше, чем сюрпризы колледжа. Этот стал последней каплей! После такого удара Жорж почувствовал, что ему больше нечего бояться судьбы. Он присоединится к Люсьену, который проводит там время с Андре. Его каникулы пройдут вдали от Александра, и он будет созерцать пару по–настоящему неразлучных друзей, которых он когда–то решил разделить, и счастье которых пережило его собственное.