Пытка любовью (СИ)

Мансур Елизаров, один из подпольных советских миллионеров, "сидел" в этой зоне со сроком пятнадцать и пять. Пятнадцать лет зоны и пять лет ссылки после зоны. Сидел он уже семь лет. Эта зона была у него третьей за этот его срок. Он числился за КГБ, и его гоняли этапами из одной зоны в другую, чтобы он не смог нигде "пустить корни". По его "делу", ему можно было работать лишь на общих работах, но он уже побывал в этой зоне и завхозом санчасти, и завхозом столовой, и завхозом тех училища. Однако после каждой проверки КГБ в зоне, его "снимали" с работы завхозом и "отправляли" простым рабочим в какую-нибудь бригаду на промзону.

О Мансуре был даже отдельный рассказ в последнем выпуске книги из серии "Записки следователя". Игорю попала эта книга в руки от начальника его отряда, которому её тоже дал кто-то "на воле" лишь на один день. "С условием - не больше, чем на пятнадцать минут. Потом я ухожу", - сказал тогда начальник отряда, давая книгу Игорю. Игорь с Юркой, как-то, пару лет назад, около трёх месяцев занимались уроками скорочтения, и Игорь успел за пятнадцать минут прочитать этот довольно-таки большой рассказ.

С Мансуром он познакомился здесь же, у Юрки. К еврею Марику часто приходили по вечерам другие зэки евреи. Мансур был "бакинским евреем". Он родился и жил в Баку.

"У евреев принято кучковаться", - объяснял это Игорю Юрий, - "Здесь я узнал много всяких их повадок и штучек. Кое-что надо об этом знать. Есть чему и поучиться, - резюмировал он тогда, - Но, Игорь, никогда не говори при них фактов компрометирующих тебя или твоих друзей и близких. Они всё это точкуют в своих мозгах. И в любом случае, если им будет это выгодно, они используют этот компромат против тебя, когда ты и не будешь ожидать ни от кого ничего плохого. А сами они будут после этого улыбаться тебе в лицо, как лучшие друзья. И будут делать вид, что сочувствуют тебе, как будто это сделали не они, а кто-то другой".

Как-то, встретив Мансура, Игорь сказал ему в разговоре, что прочёл о нём рассказ в "Записках следователя". А когда спросил, точно ли всё описано, то Мансур лишь поморщился.

"Ну, ты же уже хорошо знаешь ментов. Вранья там на семьдесят процентов. А может и больше. Вот, хотя бы. Какой срок там мне дали?" - спросил он. "Двенадцать и три", - ответил Игорь. "А у меня пятнадцать и пять. Даже по этому можно судить об их правдивости. Я тоже читал этот рассказик".

За время чаепития Игорь, Юрий и Геннадий разговаривали о зоновских новостях и курили. Была хорошая дружеская атмосфера.

- А чё у тебя крыша-то поехала в санчасти? - спросил через какое-то время Юрий.

- От такой ж... у любого крыша поедет, - хохотнул Геннадий.

- Да нет, Юрка, - грустно сказал Игорь, - Просто увидел сегодня гигантскую разницу. И понял, насколько мы оскотиниваемся здесь. -

- Не надо, Игорь. Попади эта баба в такие же условия, она, может быть, и действительно оскотинилась бы. Ты же её не знаешь. Да ты сам видишь, как из большинства зэков здесь уже сделали быков и баранов. А из остальной части - больше половины козлов да уродов...

Но ты же не оскотинился. Помнишь, какой ты был после голодовки? Скелет из Бухенвальда. А сколько уродов за корку хлеба на х... лезут или в козлы?

Не надо, Игорь. Ты уже не оскотинишься, - прерываясь, говорил Юрий, допивая горячий чай из стакана и, время от времени, нервно затягиваясь дымом сигареты без фильтра. Он обжёг пальцы ставшим маленьким уже окурком, затушил его в старой консервной банке, служившей сегодня пепельницей, и откинулся на спинку стула.

- Подправь лучше мне гравюру, - нарушил он возникшее минутное молчание, - Ты же спец. Да и учитель мой. За неё мне индюхи принесут. Да и пожрать чего-нибудь. -

- Давай, посмотрим. О-о-о! Да ты делаешь успехи, - сказал Игорь, посмотрев на прямоугольник толстой фанеры, вытащенный Юрием из-под каких-то папок с полки, висевшей на стене, - Ты уже начал и портреты строгать. -

- Да какие там портреты. Ты посмотри на фото. Разница как между быком и курицей, - Юрий положил на стол фотографию женщины, - Нужно волосы строгануть. Я ещё не умею этого делать. И сделай, чтобы она хоть чуть-чуть была похожа. Можно? Или совсем нельзя? -

- Доставай резаки, морилку и ручку с пером, - сказал Игорь.

Через полчаса, кое-где подрезая и подправляя резцом, вырезая им же локоны и пряди волос, и подправляя, пером, обмакнутым в морилку, там, где Юрий вырезал больше, чем это было нужно, Игорь закончил работу.

- Ну, вот и всё, - сказал он, распрямляя плечи.

- Вот это да-а-а-а! Лучше, чем на фотке. Из г...на конфетку сделал, - восхищался вошедший Геннадий. Юрий до этого всё время неотрывно наблюдал, как и что Игорь делает. Геннадий же был на стрёме или на шухере, что в прямом смысле означает одно и то же. Он следил за безопасностью, чтобы они не попались за запрещённым в зоне занятием.

Всё это время он то курил, стоя на крыльце, то выносил вытряхнуть из банки-пепельницы окурки в урну, стоявшую у крыльца, то выходил и бросал в урну какие-то изорванные бумаги. В общем, тусовался взад-вперёд, больше времени находясь на крыльце, чем в помещении. Стоять на крыльце просто так, и столь длительное время, могло быть подозрительным в зоне, где везде есть лишние глаза и уши.

- Мне бы такой талант, я бы в зоне как сыр в масле катался, - говорил Геннадий протяжно, вертя в руках прямоугольную тёмно-коричневую фанерку с вырезанным на ней портретом женщины.

- А волосы я, наверное, никогда не научусь вырезать, - произнёс Юрий с горечью в интонации, - У тебя руки гибкие и сильные, а у меня, как грабли. -

- Научишься ещё, если хорошо захочешь. Пора мне уже и в отряд катить, - сказал Игорь, глянув за окно и поднимаясь со скрипящего стула - Да и вам пахать надо... -

- Всё в норме, - откликнулся Юрий, пряча фанерку с портретом вновь под папки с бумагами, - Стружки мы щас уберём. Заходи, Игорь, в любое время. Не забывай. А именно послезавтра вечером - обязательно.

Сегодня я лаком на ночь покрою, а завтра уже высохнет, и отдам. За такой портрет и чай, и жрачка будут. Да и Марик со свиданки чего-нибудь притянет.

В общем, послезавтра, сразу после ужина приходи обязательно. Да и завтра заходи. Чай с конфетами может ещё останется. Хотя, навряд ли, ведь Шашников вечером должен зайти.

А бабу эту из санчасти, Мансур сказал, зовут... м-м-м... Светлана... э-э-э... Забыл. В общем, Светка. -

- Да мне без разницы, как её зовут. Зубы у меня пока в норме. Ну, пока, мужики, счастливо, - пожимая на прощанье руки друзей, сказал Игорь и вышел.

НЕОЖИДАННОЕ ЗНАКОМСТВО

В стационаре больнички было три похожих друг на друга палаты, с двумя окнами в каждой. Палаты располагались по левую сторону коридора от входа. Далее были дверь каптёрки и дверь посудомойки. По правую сторону от входа по коридору располагались двери в комнатки-каморки завхоза санчасти, жилой каморки-кабинета зэка, лечащего врача Могилы, где он никогда не принимал больных, жилой каморки двух зэков-санитаров стационара, "вольного" мужского туалета, хозяйственной складской комнаты и туалета для больных зэков.

В конце коридора, в его торце, была широкая двухстворчатая дверь, через которую иногда заносилось то, что привозилось в складскую комнату. Эта дверь выходила на крыльцо на правом торце барака больнички. Эта дверь была постоянно закрыта на ключ. Прогулочного дворика для больных не было вообще. Душевых комнат также не было. В каждой палате постоянно было по две-три свободных койки для больных.

Игорь лежал на боку на своей койке поверх одеяла. Его палата была третьей, последней от входа. Перед ним, рядом с подушкой лежала раскрытая книга. День уже клонился к вечеру, и Игорь читал, лёжа на боку.

В палате было восемь металлических коек с восемью старыми деревянными тумбочками грязного тёмно-зелёного цвета, стоявшие рядом с каждой койкой у изголовья. Кроме Игоря в палате было ещё трое. Но эти три зэка-мужика, с возрастом за пятьдесят, почти всегда, и днём и ночью, спали. Они поднимались с кроватей лишь поесть, принять принесённые для них лекарства или уколы и сходить в туалет.