Коллекция: Петербургская проза (ленинградский период). 1980-е

Но, увы… мне никогда не явиться в Сент-Джеймсе с девизом импровизации на гордом челе. Чрезвычайные обстоятельства мои таковы, что я решился продать патент на эту привилегию…

Быстрые, как ртуть, черты британца побелели.

— Однако я оставляю себе в залог моего будущего возрождения патент на въезд в круг в Гайд-парке.

Быстрые, как ртуть, черты лица британца гордо заалели.

— Отчего же в этот чрезвычайный час я обращаюсь к вам?.. — Он устремил свой твердый взгляд на Петра Ивановича. — Оттого, что вам нынче пожалована русским венценосцем Шуба с Царского Плеча и вам, более чем кому-либо, может быть продан патент.

— Но может ли патент на столь выдающуюся привилегию продаваться другому лицу? — спросил Петр Иванович.

— Если при дворе английского короля без спросу вместо меня появится другой достойный и порядочный человек — как вы, то это лишь усилит блеск короны!!!

— Нельзя ли взглянуть на патент? — спросил Петр Иванович.

Британец развернул перед ним привилегию.

— Сумма, назначенная вами, кажется мне приемлемой, — сказал Петр Иванович, ознакомившись с природным благородством письма и передавая тяжкий мешочек в чужие руки.

— Если неумолимый рок пододвинет вас вновь на край зияющей пропасти, противореча моим пожеланиям, — сказал Ардальон Ардальоныч Треснулов, — и… вы окажетесь на самом краю зияющей пропасти без видимого исхода, то приходите ко мне, и я куплю у вас привилегию на въезд в круг в Гайд-парке.

Быстрые, как ртуть, черты британца побледнели.

— Благодарю вас, господа, за все. Теперь же, когда мы покончили с делами высших проявлений материи и духа, я хотел бы предложить вам разговор на уровне деловой рутины.

Получив согласие, британец продолжал:

— На деньги, полученные только что, я собираюсь заняться коммерцией самого широкого свойства! Я приду на помощь моему клиенту в любую минуту и в любой ситуации!

Я намерен алебастровые вещи — склеивать, английский пластырь — приготовлять, алмаз желтый — подделывать, английский сыр — растить головами, английскую болезнь — излечать, картофель — имитировать, разное шампанское — разливать.

Вам, Петр Иванович, зная предмет государственных забот ваших, я предлагаю уголки. Отдайте этот подряд мне без лишних слов!..

О каких уголках вспомнил осьмилетний англичанин?!

Петр Иванович состоял на службе Департамента торговли и соляных дел (вот, кстати, не забыть сходить по их объявлению на Монетный двор докупить сырой платины по пяти рублей золотник, я уж пробовал ее в деле, славная платина — и всегда пригодится в лаборатории!), и последнее время возглавлял Петр Иванович там Особую комиссию по стеклу.

Я думаю, у многих на памяти, как государь наш Петр Первый прорубил окно с петербургской стороны в Европу. Раму-то после, при Екатерине-матушке, вставили, а застеклить все руки не доходили. Оттого и дует многим в уши и в поясницу с залива. Но теперь уж точно решено — застеклить. И как будто сам уж министр внутренних дел вышел в переднюю и ожидающим князьям сказал: застеклим!..

А перед этим Особая сколько ночей не спала. При Тиберии еще один подрядчик нашел каким-то способом поддержать аркаду, близкую к разрушению, за что и был сослан. В изгнании нашел способ ковать стекло и представил Тиберию же, самовольно вернувшись, в надежде на прощение, после чего и был расстрелян, так как Тиберий же испугался, что упадет цена на золото. Так же поступил и Ришелье с одним доступным ему французом.

К заказанному Особой Петра Ивановича комиссией стеклу и взялся осьмилетний англичанин наделать уголков.

На том и хлопнули по рукам.

— Так ли греют избранные цыплята, как кажется? — спросил на прощание осьмилетний англичанин.

Ардальон Ардальоныч стоически улыбнулся. Осьмилетний англичанин тихо вышел в левую кулису.

— В путь! В путь! За шубой! А оттуда — непременно ко мне! — напутствовал Треснулов Петра Ивановича.

Темляков вышел на улицу и сам подивился, что уже время обеда, а он еще вовсе не в шубе.

— Черт меня кругом водит, — попенял Петр Иванович. — Разве так ходят напрямую к Адмиралтейству?!

Здесь же, при выходе на магистраль, в случившемся между постройками промежутке, Петр Иванович увидел вдруг господина лет 26,27,28 от роду; тот быстро снял фрак горохового цвета, заменив его на земляничный, цилиндр тоже был подвержен перемене, что произошло чуть позднее и с туфлями.

Вся гнусная сцена продолжалась всего в течение нескольких секунд — так ловок был щеголь, — но произвела на Петра Ивановича самое гнетущее впечатление.

— А вот посмотрим, како вы запоете теперь?! — сказал вслух щеголь довольным баритоном и скрылся в толпе.

Это «како», эта молниеносность, с какой были обменены вещи положительные: фрак, цилиндр туфли, — заставили Петра Ивановича тяжело остановиться.

Во всей сцене поражала прежде всего быстрота и безнаказанность, а главное, что в результате рождалось подозрение и недоверие к предметам окружения, проверенным и находившимся так же близко и к Петру Ивановичу, например — фраку…

— Поменяй фрак раз в три недели, — рассуждал Петр Иванович, понемногу трогаясь в путь, — шляпу — через месяц, туфли — спустя неделю, и про тебя вспомнят, как только разговорятся об элегантности.

— На Невском проспекте вы должны судить об этом щеголе мягче, — раздался рядом знакомый голос. То был осьмилетний англичанин, шедший, как оказалось, в том же направлении. — Вы знаете, как зовем мы, иностранцы, ваш Невский?.. Улицей веротерпимости. Казанский собор, церковь Знамения, Александро-Невская лавра, церковь Римско-Католическая, Лютеранская, Армянская…

— И не перечисляйте! — невольно воскликнул Петр Иванович. — Отчего под луной столько народов и столько вер?! Был бы один русский… ну, два, — добавил Петр Иванович из уважения к осьмилетнему англичанину.

— В Англии нет веры, — объяснил осьмилетний англичанин. — Оттого в грамматике как слышится, так и пишется.

— Господи боже мой! А инфинитивы?

— Инфинитивы мало популярны в народе. Вот что, Петр Иванович, если так заинтересовала вас Англия, свернем-ка на минуту на Марсово поле… Я покажу там вам одну штуку, от которой в Ливерпуле онемеют.

И Петр Иванович, к своему удивлению, свернул.

По Марсовому полю гуляло несколько человек в объятиях праздности. Лишь изредка юная красавица спотыкалась об камушек и ломала каблучок. Дежурный офицер дремал у гауптвахты в вольтеровском кресле. Пагубность вольтерьянства была совершенно очевидна, спинка была длинна — опираться безнадежно, а спать — нельзя, потому что коротко…

— Нынче здесь пустынно, — быстро-быстро заговорил осьмилетний англичанин, и Петр Иванович уловил в звуках его голоса модуляции азарта. — Во время гуляний — многолюдно! После них я соберу всю ореховую скорлупу с поля и пережгу в щелок. Вы слышали: щелок уничтожает растительную силу бороды?!

— Поступите проще — выбрейте ее у верного человека, — подсказал Петр Иванович…

— …Этого щелока будет достаточно, чтобы лишить Ливерпульскую фабрику по изготовлению лезвий ее годового дохода!

«Смотрит он далеко, — подумал про себя Петр Иванович, — но планы его часто исключительно крайние», — сам же спросил:

— В Ливерпуле теперь есть футбольная команда?

— Есть, — ответил осьмилетний англичанин, и черты его скорбно нахмурились. — Но прежнего ее капитана уже нет, — добавил он после молчания. — Что ж, мне пора!

Они вновь расстались, и Петр Иванович бросился прямо-таки сломя голову к Адмиралтейству. На пути попался ему мужик в синем кафтане с пришитым голубым карманом.

— Вот ведь все какие вехи встречаются сегодня! — выругался в сердцах Петр Иванович.

В самом Адмиралтействе затруднений не оказалось. Сразу показали ему, куда пройти к чиновнику Артебякину, но уже в дверях произошла заминка. Артебякин обедал, и в кабинет ему пронесли прямо перед Петром Ивановичем блюдо щучины, осетриную спину и белужью башку.

Петр Иванович решился ждать, как вдруг из кабинета послышались резкие голоса и бранные выкрики. Петр Иванович заглянул за дверь: ближе всех к Артебякину стояла Белужья Башка и с гримасой уверенности в своей правоте выводила: