Люди Церкви, которых я знал

Когда такие люди уходят от нас в далёкую страну живых, у нас остаётся одиночество и безутешная скорбь из-за того, что мы теряем соль, теряем дорогие пряности Востока, которые придают вкус нашей жизни.

Васило Вастаруха

На другом конце селения жила ещё одна замечательная своим благородством женщина – Васило. Она была женщиной мужественной, как израильская пророчица Девора, сильной и телом, и душой, человеком, полностью отдающимся своей работе, и не из пристрастия к деньгам, а из любви к монастырю и его насельникам. Она любила Богородицу и Её чад – монахов. Мы проработали вместе с ней восемь лет. Она никогда ничего для себя не просила и ни разу не воспользовалась тем, что была для нас необходимой. Никогда между нами не проскочило ни одного резкого слова. Она трудилась в монастыре с раннего утра до вечера, а если нужно было остаться до ночи, то она никогда не отказывалась и не жаловалась на задержку. Уста свои она держала закрытыми, а руки и ноги были всегда готовы к работе. Наши вещи она стирала в ледяной реке даже зимой, не обращая внимания на местный суровый климат. Кроме того, она мыла туалеты и жилые помещения, меняла на кроватях постельное бельё, помогала на огороде и в переноске строительных материалов. А в оливковых рощах, принадлежащих монастырю и находящихся возле Агриниона, первой была девица семидесяти пяти лет – Васило.

Она была моей лучшей послушницей как в том, что касалось работы, так и в том, что касалось её духовной жизни. После её кончины я ежедневно думал: «Ушла Васило, нигде её нет». Как могло у этой исстрадавшейся дочери прусийских лесов и ущелий появиться такое благородство, такой дух самопожертвования? Васило стала нашей матерью, а мы – её любимыми детьми. Пока мы жили в этом монастыре, я годами наслаждался удивительной материнской любовью и заботой этой женщины, будто пришедшей из давних времён, хотя из-за расстояния, которое часто разделяло нас, с ней не всегда можно было даже поздороваться. Там я понял, что если в наших сердцах действительно есть Христос, то нас ничто не сможет отдалить друг от друга, как бы далеко мы ни находились.

Перед кончиной её постигло испытание: во время сбора оливок она повредила ногу. Мало-помалу она стала угасать и без жалоб, без ропота, но с именем Богородицы на устах оставила этот мир и перешла в вечность.

В моей жизни было много людей, любовь которых светила мне, но имён их я уже не помню. И всё-таки я не могу не вспоминать о тех, кто вместе со мной переносил дневной жар и холод ночи. Сподвижничество – одна из важнейших сторон человеческой жизни, в чём бы оно ни проявлялось: в духовной ли брани, в телесных ли трудах. Как важно, чтобы люди были настолько едиными, чтобы многие составляли как бы один организм! Какой скорбью проникнуты слова Богочеловека: «Вы Меня оставите одного»^[222]! Но теперь пора вернуться к моим замечательным знакомым.

Старик Анастасий

Анастасий был родом из Эвритании^[223], из деревушки Долиана, которая находится за селением Мегало Хорион. Чтобы туда добраться, нужно выйти из Мегало Хорион, подняться на вершину высокой горы Цука и спуститься по другому её склону. На этих высоких уступах когда-то поселились наши предки, спасаясь от притеснений турецких властей. Сегодня там, наверное, никто уже не живёт. До этого пустынного убежища турки, может быть, и не добрались, но туда добрался дьявол, и не только добрался, но и обосновался. Дядя Анастасий рассказывал мне: «Одна женщина в этих местах занималась колдовством. К ней многие приходили, даже издалека, чтобы навести порчу на своих ближних. В те ночи, когда она занималась своими бесовскими делами, раздавался такой сильный грохот, что нам казалось, будто горы сдвигаются со своих мест, что они сейчас упадут и раздавят нас. В такие вечера нам было не до сна, никому не хотелось разговаривать. И даже когда в 44-м году после нападения партизан она ушла из нашего села в Панэтолион, здесь не стало спокойнее. Бесы продолжали наводить на нас ужас, пока мы не пригласили покойного митрополита Навпакта и Эвритании Христофора Александропулоса. Он прочёл молитвы об изгнании злых духов, и только после этого здесь стало спокойно. В этом месте не ведьмам бы колдовать, а монахам подвизаться».

С дядей Анастасием я познакомился в 75-м году, когда ему было уже под восемьдесят. Он был немного сутулым, но с лицом таким светлым, приятным, радостным и чистым, как у маленького ребёнка. Глаза у него были голубыми и сияющими, как окна освещённого изнутри храма, светящиеся среди ночи. Как только я его увидел, то сразу же почувствовал к нему сильное расположение и подумал: «Да он прямо как храм Божий!» Его лицо показалось мне тогда похожим на освещённую светом свечей сельскую церковь в рождественскую ночь. Я начал думать, как бы мне с ним познакомиться поближе, но это оказалось ненужным: он сам подошёл ко мне и захотел исповедаться. Возможность узнать его лучше обрадовала меня не меньше, чем его – возможность исповедаться. И хотя в то время сильное переутомление не позволяло мне исповедовать, я с радостью согласился, так как был уверен в том, что его душа окажется «устланной горницей»^[224]. С благоговением к Таинству исповеди рассказал он мне о своей жизни. Он чувствовал, что конец его близок, и потому хотел принести исповедь за всю жизнь, как умирающий.

– Знаешь, батюшка, когда я был подростком, то через наше село проходил один монах. У него на спине был дорожный мешок, а в руке посох. Он был похож на святого Косму Этолийского. Вечером мой отец пригласил его к нам домой. Мою комнату от комнаты этого старца отделял лишь тонкий простенок. Когда ночь подходила к концу, я услышал церковное пение и чтение. Я тихонько встал и подошёл к его двери. Через щель между досками мне было видно, как этот монах то читает, то кладёт поклоны, то поёт. Не могу сказать точно, как долго я смотрел на то, что он хотел делать втайне от других, наверное, больше двух часов. Когда рассвело, мама приготовила завтрак и накрыла стол. Я сел рядом с ним. «Отче, что Вас привело в наше село?» – «Проповедь о Христе». – «Вы ночью служили литургию?» – «Нет, сынок, это была утреня и моё келейное правило». – «А мне, мирянину, можно так молиться?» – «Так можно молиться всем: и клирикам, и мирянам». – «Но у меня нет книг». – «Ничего, я оставлю тебе свои». Он открыл свой мешок и сначала достал оттуда антидор и святую воду. «Принимай их каждое утро, – сказал он мне. – Если у тебя будет ночью искушение, то отложи на следующий день». После этого он достал и книги. Какая радость охватила меня! Я как будто увидел весь мир. Он раскрыл Часослов и показал мне полунощницу, а потом и прочие книги, нужные для совершения утрени и вечерни. Несколько дней он оставался у нас, а потом, оставив мне всё, даже мешок, ушёл, и я его больше никогда не видел. С тех пор до сего дня я ежедневно читаю церковные книги. Этого монаха мне Сам Бог послал. Когда я о нём вспоминаю, то моё сердце исполняется благодарности сначала к Богу, а потом и к этому благословенному человеку. Люди говорили о нём: «Что нужно этому монаху?» – «Он проповедует о Христе». И действительно, он указал мне путь Христов.

– Когда ты читал последование, твоя жена молилась вместе с тобой?

– Не всегда. Она поднималась в одно время со мной, но из-за разных домашних дел (ей нужно было затопить печь, приготовить еду) она многое пропускала.

– Она тебе доставляла неприятности?

– Да так, по мелочам.

– Что ты чувствовал, когда совершал службы?

– Отец Григорий, посреди совершенного безмолвия ночи я испытывал такой внутренний мир и тишину, как будто был в раю. А потом в течение целого дня, занимаясь своим хозяйством в безлюдных местах, я чувствовал, будто меня охраняет невидимая стража. Иногда, когда я спешил и что-то пропускал из службы, то чувствовал, что стражей было меньше.