Северный ветер

Ханлейт внимательно посмотрел на девушку. Что с ней? Более неуместных слов и представить нельзя!

— Сначала я хотела убить ее — душу в хрустальной сфере, — продолжала Алиссен, — ни за что, просто так, только потому, что она принадлежит арию, но Моргват меня остановил. Он объяснил, что в опасной стихии шторма есть мощь, красота и свобода. И жизнь. Я поверила, что душа Урагана не может быть плохой. Я почувствовала, как тесно ей в прозрачном шаре, как одиноко. Я бы хотела освободить ее, но не знала — как.

Душа Урагана… Только Моргват называл душу ария так! Сфера все еще у архонта! Пока Хан понял только это. Эверон бросил перо и вскочил со своего места.

— Моргват — полуночник и поздно ложится спать, он смотрит в хрустальный шар каждый вечер — такая у него привычка. И я смотрела вместе с ним и думала: как же выглядит маг ветра и молний? Он много раз являлся мне во сне, но я просыпалась и забывала его лицо. Но если бы я хоть на миг догадалась, кто он на самом деле, я убила бы его! Зажгла бы руки магией архонта и ударила бы ею в самую суть его души, разрушая ее изнутри, выжигая дотла! Потому, что арий из сферы — жестокая тварь, мучающая людей и эльфов! Арий из сферы — это ты!

Последнюю фразу Алиссен выкрикнула, глядя на Эверона с ненавистью. Молчание Ханлейта стало бессмысленным в тот же момент.

— Да, Эверон, ты — душа Урагана. Я не знал, не догадался сразу, хотя тоже глядел в сферу из Собора Святого Ариеса. Она именно такая: круглая, похожая на камень, пока магия архонта не засветит внешнюю оболочку, а внутри — шторм. Я совершил ту же ошибку, что и Алиссен — сохранил твою душу, почему-то решив, что она того стоит. Ради нее я рискнул жизнью, а Моргват пожертвовал мечом.

— Сфера с моей душой хранится в катакомбах собора Велеграда, — промолвил Эверон побелевшими губами, — и с чего ты решил, что душу ария, которую везли в Аверну, нужно было от чего-то спасать?

Ханлейт считал, что бледнее, чем есть, арий быть не может, но он ошибался.

— «Как клетка ветру — не тюрьма, власть — не закон, а заповеди — дым, так не смирить мятежную стихию льдом хрустальным». Некто решил, что строки из пророчества о маге, которого опасается сам Император, принадлежат душе Урагана. То есть — тебе. А теперь призови на помощь логику, Эверон: после обращения в маги сферы помещают в хранилище собора и запечатывают вход. Но арии даже с эликсиром молодости не вечны. Вы умираете, а душа успокаивается, если бы не стало тебя, ураган смирился бы спокойным морем под серым небом. Раз в год или в три, статичные сферы забирают из катакомб и везут в Аверну, чтобы вернуть их, почерневшие и выжженные, на кладбище Велеграда. В тут ночь я вез в столицу особенную посылку: душу живого ария, одну-единственную, тайно, а неизвестного мага ждал страшный ритуал по уничтожению души. Алиссен сказала, что Моргват пристрастился рассматривать сферу? Я его понимаю, шторм — завораживающее зрелище. Сколько лет твоей болезни, Эверон? Давай, угадаю: восемь!

— Будь я тот самый арий, со мной расправились бы физически, — глухо возразил Эверон.

— Это единственное, чего я не понимаю в этой истории, — признался Ханлейт, — наверное, Император не знает о связи каждого отдельно взятого мага и его души, заключенной в хрусталь. Ты говорил, что в хранилище не пускают ни людей, ни эльфов, ни ариев. Кто забирает оттуда сферы?

— Одержимые.

В дверь осторожно постучали.

— Убирайся прочь! — выкрикнул Эверон.

* * *

— Он нас освободит, правда, Кеннир? — шепотом спросила Алиссен, наклоняясь вперед, — смотри мне в глаза, а не ниже.

— Меня зовут Ханлейт, а Кеннир — имя моего рода. Так принято у эльфов.

Хан не знал, что ей ответить. Эверон, заняв свое рабочее место за столом, сначала рвал какие-то бумаги, а потом замер, вперив взгляд в стеллажи напротив. Он так сидел уже долго. Что творилось в голове ария? Наверное, он размышлял, просчитывал варианты. Эверон рассудителен, но итог его раздумий очень сложно предугадать.

— А он понял, что живет благодаря тебе и архонту? И мне, совсем немножко.

— Да, Алиссен.

— Если Моргвата поймают, сферу опять попытаются убить!

«Она не со мной говорит, а с Эвероном через меня!» — Хан изумился лукавству девушки. Арий очнулся от задумчивости: выдвинул ящики, копался, что-то искал. Он подошел к Алиссен, держа в руке длинную веревку.

— Кто тебе Моргват?

Девушка молчала, не сводя испуганного взгляда с черного шелкового шнура.

— Любовник, брат, друг?

— Не это.

— И кто же?

Действительно, кто? Если Алиссен — его ученица, то почему архонт не бросился ее спасать?

— Попутчик.

Эверон выдернул остатки завязок с ее платья и принялся вдевать то, что принес, методично просовывая концы шнура в каждое отверстие. Ханлейт выдохнул — на минуту он подумал, что арий хочет девушку задушить.

— Развяжи руки, я сама.

Арий не отвлекался.

— Ты отпустишь меня домой?

— Нет.

— Отправишь под землю, где меня изнасилуют много раз?

— Нет.

— Может, ты хочешь развлечься со мной сам? Я не против.

Алиссен призывно улыбнулась подрагивающими уголками губ, удивив не только Хана, но и Эверона. Арий на мгновение уставился на нее, а затем с силой дернул за концы шнура, стягивая лиф. Архонт охнула от боли. Раны на ее груди закровили. Эверон невозмутимо доделал начатое, не обращая внимание на темные пятна, проступающие на ткани.

— Страдаешь ты меньше, чем демонстрируешь. Сейчас я закую тебя в наручники, — арий указал на железо, в котором Алиссен появилась в Железной башне, — будешь сопротивляться — приложу магией так, что забудешь о царапинах. Ясно?

— Куда яснее…

Похоже, ничто не изменилось. Эверон не стал добрее и не преисполнился благодарности. Скрутив архонту за спиной руки и пристегнув цепь, он подтолкнул ее к двери. Алиссен обернулась к Ханлейту.

— Эльф с зелеными глазами, мы еще увидимся, правда?

— Не знаю.

— Нет, ты пообещай! Мы завалимся в лучший трактир не-важно-какого-города, закажем дорогущую выпивку, будем танцевать и веселиться, чтобы все завидовали. Договорились?

Эверон запер дверь снаружи. Стихли шаги на лестнице, Железная башня обрела привычное угрюмое спокойствие.

По воле волн

Моран спала. Тихо, без сновидений. Как будто ее мятежная душа свернулась в клубок и невесомо отдыхала на груди. Лодочка кралась в ночи, осторожно проплывая мимо лесистых берегов, избегая коряг и мелководий. Ее незримо направляла рука Хозяйки или течение безымянной речки бережно несло суденышко к Эльмантиру, чтобы избавиться от него поскорее.

Уже было далеко за полдень, когда Амаранта открыла глаза. Солнце следило за ней сверху, то появляясь в просветах густой зелени, то исчезая; низкие берега крепко сжимали реку с обеих сторон, деревья спускались узловатыми корнями к воде, словно хотели искупаться. Но Эльмантир был сильнее леса. Вымывая плодородную землю до каменистого основания, он не спеша нес свои воды к морю, — глубокий, древний и спокойный.

Мало-помалу Сирион менялся: бурые стволы лиственных деревьев вытесняли серую колоннаду кедров, но лес был настолько густым и безмолвным, что казался необитаемым. Ни лугов, ни полей, ни единой хижины. Амаранта лежала на носу лодки и смотрела в желто-зеленую воду. Рядом с зыбким отражением ее лица кружились веточки, иглы и листья, плавал мелкий лесной мусор. Мертвый город все дальше. «От Цитадели Сириона можно убежать на другой конец света, но от Цитадели в сердце мне не избавиться», — печально думала она, — «я переживала о потерянной памяти, а теперь сокрушаюсь о том, что больше не умею забывать».

В полудреме день прошел незаметно. Очнувшись, Моран неудачно оперлась о борт и упала, ободрав ладонь о шершавое дерево. Она с удивлением посмотрела на свою некогда сильную руку: тонкое запястье светилось рисунком синеватых вен и выглядело хрупким, как хрусталь. «Я никогда не отличалась полнотой и гордилась тем, что намного сильнее прочих, была дерзкой и неосторожной, самонадеянной до глупости. Однажды я узнала, как выглядят мои сломанные кости. Королева Амаранта носила напоминание о той боли — шрам на левом запястье. У меня его нет…» Моран легла на дно лодочки и долго смотрела в темнеющее небо не находя в себе сил двигаться и думать. Она подошла к пределу, за которым сдаются даже одержимые.