Большой треугольник! или За поребриком реальности! Книга первая

В камере я снова приступил к написанию жалоб и заявлений в прокуратуру о том, что следователь Демидов в очередной и уже третий раз лишил меня права в обоснование собственной невиновности давать показания по существу предъявленного мне обвинения. А по всем телеканалам на протяжении последующих нескольких недель снова зазвучали пресс-конференции и брифинги высокопоставленных лиц прокуратуры города Киева, и уже с непосредственным участием следователя по особо важным делам, главы следственной группы Демидова, который до какого-либо решения суда и невзирая на непризнание мной вины и обоснованное отрицание причастности к каким-либо преступлениям, помимо того, что рассказывал о моей полной виновности в предъявленном мне обвинении, делал заявление, что одно только участие его в этом деле угрожает жизни всех членов его семьи, в том числе новорождённого ребёнка.

Константин Стогний же — журналист, телеведущий и рупор МВД Украины — по всем каналам показывал двухчасовой фильм, в котором рассказывал о моей причастности к ряду убийств. И что, по оценкам специалистов, уставной фонд руководимого мной предприятия «Топ-Сервис» составлял 100 миллионов долларов. Фильм заканчивался так: «Но такие воры не нужны украинскому государству!»

В начале марта Тарасу принесли решение Верховного суда. Его приговор был оставлен без изменений. Прочитав постановление, которое состояло из двух страничек и содержало результативную часть приговора — вывод, что суд первой инстанции осудил его правильно, и заключительную фразу, что «решение обжалованию не подлежит», — Тарас поник головой. Казалось, что он пал духом. Снова сказал, что будет писать жалобу в Европейский суд, что это — единственная надежда на справедливость. И очень усердно начал заполнять формуляры. Однако в его словах не стало чувствоваться веры в то, что он говорил. Скорее всего, он произносил их для себя. Как будто зализывал ими раны на душе. А то, что он делал, — так выставлял защиту на приговор от окружающих. В его глазах пропадало отражение из сердца огонька, с которым можно было бы идти и бороться дальше, в том числе за свою справедливость. Я же всегда считал Тараса хорошим человеком, немного недооценившим практичность немецкой разведки и безопасность отечественной государственной системы. И всегда старался ему помочь: витаминами в качестве дополнительного питания, ручками, бумагой и словами поддержки. Я говорил Тарасу, что семь — это не двенадцать и что он через четыре года будет дома. И уедет вместе с женой к дочери в Германию. От этого на душе у Тараса становилось заметно радостнее.

Меня посетил Владимир Тимофеевич и сказал, что он ознакомился со всеми показаниями обвиняемых, точнее — с тем, кто что успел написать во время последнего (13 февраля — месяц назад) предъявления обвинения. И что все, прямо или косвенно, подтвердили мои первоначальные и единственные показания, в которых в свою защиту я засвидетельствовал, что являюсь не организатором банды наряду с Макаровым, а потерпевшим от его деятельности, которому, как бизнесмен, я был вынужден платить дань.

Также Владимир Тимофеевич сказал, что он ознакомился с показаниями учредителей фирмы «Топ-Сервис» Драгунова и Демьяненко, о которых я писал, что они присутствовали во время «наезда» и знали об уплате дани. Владимир Тимофеевич сказал, что Драгунов и Демьяненко не подтвердили мои показания. А вот учредитель «Топ-Сервиса» А. С. Долинный, о котором я писал, что он мог и не знать, их подтвердил.

— Что очень хорошо, — сказал Владимир Тимофеевич, — так как это свидетельствует об отсутствии какого-либо сговора между тобой и Долинным. А в деле есть показания случайных свидетелей, — продолжал адвокат, — которые опровергают показания Демьяненко и, наоборот, подтверждают, что он знал об уплате денег Макарову и его людям и сам их платил. Если это не дань, тогда следствие должно разобраться, что это за деньги, которые платил Демьяненко, — улыбнулся Владимир Тимофеевич.

Через неделю он посетил меня снова и спросил, приносили ли мне тома к ознакомлению. Я ответил, что нет. Владимир Тимофеевич рассказал, что в прокуратуре он встретил адвоката одного из обвиняемых и что она ему сказала, будто все обвиняемые по этому делу — те, кто находится в СИЗО-13, — отказались от дальнейшего ознакомления с материалами. Знакомиться с ними будут в суде.

Я спросил у Владимира Тимофеевича о правовых последствиях такого действия. Он сказал, что это разумно, ибо следствие теперь не сможет, затягивая ознакомление, затягивать передачу дела в суд.

— А ознакомиться можно и в суде, — сказал Владимир Тимофеевич. — Пока все не ознакомятся, процесс не начнётся.

Поэтому, когда в следующий раз ко мне пришёл следователь Кóзел с одним томом дела, в графике ознакомления я написал, что, поскольку мне тома предоставляются крайне редко, я вынужден отказаться от дальнейшего ознакомления.

Также через следователя Кóзела передал следователю Демидову заявление о причинах отказа.

На следующий день утром написал идентичное заявление в прокуратуру, где просил передать дело в суд. Через две недели администрацией СИЗО СБУ я был ознакомлен с постановлением, в котором то ли случайно, то ли намеренно был перепутан номер дела. Согласно этому постановлению, прокурор подписал обвинительное заключение и дело передано в Апелляционный суд города Киева.

За неделю до этого Тараса увезли на лагерь. А меня разместили с другим сокамерником.

Глава 5

СУД

За неделю до того, как меня уведомили, что дело передано в суд, и после отъезда Тараса на лагерь меня разместили с новым сокамерником — Сергеем Кудиновым. В этот же день Кудинов сказал мне, что знает меня ещё со свободы. И более того: что я не заплатил ему на свободе обещанные 500 долларов за установку спутниковой антенны в квартире на Красноармейской улице.

Для меня такое заявление нового сокамерника стало настолько неожиданным! Однако я действительно арендовал квартиру на Красноармейской улице и устанавливал антенну, в связи с чем попросил Кудинова поподробнее рассказать о неуплате денег за работу. Сказал, что сейчас же попрошу супругу рассчитаться с ним. Кудинов же ответил, что я ему заплатил, но не всю сумму — из полутора тысяч долларов только тысячу, — причём недоплатил не я, а мой водитель. Кудинов сказал, что они с приятелем занимались установкой спутниковых антенн и давали в газету рекламу «100 каналов спутникового телевидения». Мой водитель позвонил по этой рекламе и сказал, что ему нужна такая антенна, уточнив при этом, что он мой водитель.

— После чего подъехал по указанному адресу, заплатил тысячу долларов предоплаты и отвёз нас на квартиру, — продолжал Кудинов, — где нужно было поставить антенну. Когда работа была сделана, а провозились мы шесть часов, — дальше он называл меня на «Вы», — водитель позвонил Вам, и Вы приехали проверить работу тюнера. Пощёлкали каналы, посчитали программы. Оказалось, что их только шестьдесят. Больше настроить было невозможно, — сказал Кудинов. — Вы положили пульт на стеклянный столик, сказали, что только шестьдесят, и ушли.

— Но я не собирался недоплачивать вам пятьсот долларов, — сказал я. — Скорее всего, водитель их присвоил себе по причине недостачи на тюнере сорока каналов из ста рекламируемых.

— Можно сказать, что мы виноваты сами, но там больше настроить было нельзя, — сказал Кудинов. — Я сразу подумал, что это всё водитель. Но как связаться с Вами, я не знал. А вообще я знаю Вас… тебя, — поправился Кудинов, — с хорошей стороны. — Я парашютист, — сказал он. — И прыгаю на Чайке (аэродром под Киевом). А Вы… ты там летал на самолётах и спонсировал сборную Украины по пилотажу. Об этом говорили все, и говорили о тебе с хорошей стороны. А когда тебя посадили, все стали говорить по-разному: кто хорошо, кто плохо.

— А ты что тут делаешь? — спросил я Кудинова. Мне было не менее удивительно видеть его рядом со мной.

Хотя, чем больше я находился в тюрьме, тем меньше меня всё удивляло. Перед самым переводом меня из СИЗО-13 в СИЗО СБУ дежурный принёс мне в камеру записку. Это была именно записка, а не малява, то есть не запечатанный в целлофан в несколько раз сложенный тетрадный лист, 1/2 или 1/4 его, а стандартный, сложенный пополам. Письмо начиналось со слов: «Уважаемый Игорь Игоревич!» И далее — по тексту: мол, пишет Вам Ваш сотрудник рядом через дверь с Вами с осуждёнки. Что он работал у меня на предприятии «Топ-Сервис Большевик Пак» оператором лакировочно-литографической линии «Крупп» по лакировке и литографии жести. Получал хорошую зарплату (400 долларов), параллельно учился в институте на втором курсе. И что как-то получил от меня замечание за то, что в цеху на работе читал книжку. Но это был учебник — он готовился к экзаменам. Он написал в письме, кто взял его на работу, что входило в его обязанности и все тонкости производства, — не было никакого сомнения, что это действительно мой сотрудник. И что он очень благодарен мне. А дальше он написал, что он сирота, что у него, никого нету, кроме сестры, которая сейчас сидит на лагере. И что он сам был дважды судим. После того, как последний раз освободился, устроился на работу в «Топ-Сервис Большевик-Пак» и пошёл учиться в институт. Но через два года его старый знакомый просто-напросто упомянул в показаниях его фамилию. И этого было достаточно, чтобы ему дали семь лет. «Вы не подумайте, Игорь Игоревич, что мне что-то от Вас нужно. Вы и так для меня много сделали. Но мне не к кому обратиться. И если у Вас есть полотенце, пара кусков мыла, пара паст и щётка, передайте мне, пожалуйста. Это мне на лагерь...», — написал он.